Деревянные дома – живые. Они тёплые, они дышат. И они умирают, когда становятся никому не нужны. Я не знаю, сколько еще осталось деревянному дворцу князя Нарышкина стоять над рекой Цной в Рязанской области.
Но это одна из самых уютных усадеб, которые я видела.
Рязанская область – кладезь для любителей старины и архитектуры. При всех утратах и небрежении к памятникам старины, эта губерния все еще богата усадьбами, уникальными по архитектуре храмами. Хоть езжай туда двухнедельным десантом, живи на постоялом дворе в уездном городке да с утра до вечера мотай рязанские версты на внедорожную резину авто.
Возможно, мы когда-нибудь так и сделаем. Потому что ездить точечно из Нижнего Новгорода в Рязанскую губернию – не очень близко. Правда, есть там местечки, ради которых тысячный пробег за день – не проблема. И деревянный дворец князя Нарышкина – точно из списка таких мест.
Выехали мы из Нижнего Новгорода поздно – часов в 10 утра, добросовестно проспав подъем в 4 часа. Проникнуть в Шацкий район Рязанской области решили через Мордовию – на карте дорога почти прямая и лично для меня ностальгическая. Маршрут по Нижегородской области пролег через Ворсму, Навашино, Выксу.
Церковь Успения Богородицы в бывшем селе Решном – сейчас это уже разросшееся Досчатое.
Не доезжая до Выксы сворачиваем на Досчатое, чтобы посмотреть охотничий домик выксунского заводчика Ивана Родионовича Баташева, который, как говорят, попал в руки РПЦ. С момента нашего последнего зимнего посещения года полтора назад у дома стало меньше стекол, спилили пару лип, и появился замечательный досчатый забор. И все.
Ну, и так как мы не соберемся писать об этом домике отдельно, я кратко расскажу, что это местечко на северный манер называли еще Мызой, что в старину означало “загородный дом со своим хозяйством”. Сам поселок Досчатое в баташевские времена был пристанью, где за зиму к весенне-летней отправке по Оке скапливалась основная масса изделий Выксунских заводов. Операция отправки и продажи хоть иногда, но требовала хозяйского глаза и личного присутствия Ивана Родионовича. На этой старинной картинке виден домик на первом плане.
Картинка с myvyksa.com
Любитель комфорта и удобств Баташев построил себе уютный, респектабельный дом в готическом стиле и кроме торговых операций развлекал себя тут птичьей охотой на пойменных озерах и старицах. Надо ли говорить, что мыза производила впечатление на гостей, заказчиков, купцов и различных административных чинов, проезжавших по Оке или бывавших по делам на заводах?
Имя архитектора неизвестно, точной датировки тоже нет. На табличке стоит XVIII век. Согласно описанию XIX века, «мыза представляет собой замок башенного типа округленного вида и увенчанного на кровле беседкой под белым железом с куполом, тремя окнами и дверью, ведущей на плоскую обнесенную железной узорчатой решеткой крышу. По бокам же круглого корпуса пристроены два прямоугольных корпуса. А между ними с двумя лестницами вестибюль, изображающий открытую террасу с такою железною решеткою узорчатой. Терраса помещается на коридоре, по которому идет вход в нижний этаж каменного замка, а с террасы три двери ведут в помещение верхнего этажа, откуда по лестнице вход на вышку (бельведер)».
Внутри – лепные карнизы и плафоны, роспись по стенам, дубовые панели. В прошлом, конечно. Потому что советские годы сделали из мызы больницу и уничтожили интерьеры. Вот вам еще немного зимних кадров.
В качестве инвестора называют РПЦ, но сообщений о намерениях мне не попадалось.
Едем дальше. Дорога Выкса – Вознесенское местами сильно разбита. Но виды! Это Чупалейка на запруде Велетьмы.
После Вознесенского в Криуше сворачиваем на мордовское Теньгушево. Едем мимо храма Владимирской иконы, построенного еще в екатерининские времена – в 1791 году. Состояние оставляет желать лучшего.
Перешеек между регионами обычно являет собой зону бедствия. Словно каждый регион кивает на соседа и ждет, когда тот построит нормальную дорогу. Когда-то тут вообще была грунтовка, а теперь просто разбитый асфальт. После Теньгушева дорога становится лучше, местами опять срываясь в выбоины.
Дорога до Зубовой Поляны идет через мордовские поселки, в которых расположены колонии. Высокие заборы, море колючей проволоки, КПП, вышки, прожектора, бараки и часовенки, перекрытые высотные мосты через дорогу из одной зоны в другую. Для мордовских сел это спасение – больше тут работы нет, а работа на зоне – это белая зарплата, хорошая ранняя пенсия, питание и форма. Полный пансион.
Есть поселки, где народа живет меньше, чем сидит на зоне. И от этого жутковато. Едем среди леса, но карта шепчет, что параллельно стоят брошенные старые зоны и поселения, где-то в километре параллельно бежит скрытая грунтовка. В поселки выныривает узкоколейка, точнее ее насыпь – даже шпалы уже все выкопаны.Зубову Поляну проезжаем по объездной и оказываемся на М5, по которой едем в сторону Рязани.
Уже через несколько километров въезжаем в уникальное село-кафе Умёт. Два с половиной километра придорожного общепита. Названия маленьких кафешек не очень презентабельного вида – на любой вкус. Некоторые сколочены словно из какого-то хлама в стиле, который я именую “из г*вна и веток”. Таблички информируют о коронном блюде. Например “Вкусное мясо” или “Манты”. Всюду дымок мангалов. Дальнобойщики и просто легковушки притормаживают.
Кто-то пишет, что местные жители от безнадеги кинулись строить эти сараюшки-кафешки, чтобы кормить дешевыми обедами проезжающих и хоть как-то перебиваться. На самом деле, граждане просто вернулись к историческому занятию! Слово “умёт” означает на эрзянском “постоялый двор, станция на почтовом тракте”. Чтобы разговаривать предметно, мы решили приобщиться. Почти пять часов пути уже давали о себе знать. Не поленились, прокатились туда-обратно по Умёту и выбрали одно из первых на въезде с мордовской стороны кафе “Самсунг”, обещавшее нам радости корейской и узбекской кухни, а также постную еду.
Поставили автомобиль на обочине, прошли по сходням и оказались единственными посетителями этой хибары. Хозяйка – пожилая кореянка сидела перед включенным телевизором и перебирала на марле изюм.
Она озвучила скромное меню: по 2 позиции первых, вторых блюд и салатов. Мы выбрали шурпу, плов с мясом, салатик и черный чай. Хозяйка предложила помыть руки и усадила нас за стол, покрытый клеёнкой. Сама ушла на кухню, где гремела посудой и хлопала дверцей старой советской “Свияги”. Травиться – так травиться!
Вместо желаемого свекольного салата нам принесли в тарелочках ассорти из корейских салатов – морковь, водоросли, какие-то палки и что-то коричневое. Я не сильна в этом. Хозяйка предупредила, что из всего этого “острое”. Мы съели все. Кстати, белую лепешку она принесла без наших просьб подать хлеба. Шурпа была горячей и съедобной, но жидковатой. Плов не был пловом, так как готовился обильно со сладким изюмом и будто без мяса, которое в нарезанном виде нам просто положили сверху, посыпав для верности еще и зеленым луком. К плову подали соленые огурцы.
Блюда, конечно, не эталонные, но поели мы с аппетитом. Порции большие. Чай подали не пакетированный, как в наших пафосных городских ресторанах во время бизнес-ланча, а заваренный листовой. Это было приятно. Обед на двоих обошелся в 800 рублей. Наелись до пуза, осознавая, что любой санэпиднадзор сойдет в Умёте с ума. Скажу сразу – не отравились и никакого дискомфорта не испытали. Потому что на дороге плохо кормить получится только один раз. Дальнобойщики ославят так, что свернешь бизнес.
Время близилось к вечеру, поэтому мы спешили успеть к князю Нарышкину хоть в предзакатный час, как раньше говорили “к вечернему самовару”.
Смотрим в бумажные карты и понимаем, что сворачивать надо в Лесном Канабееве, где есть мост через Цну, а дорога ведет еще и в Вышенский монастырь. Что нас заставило свернуть раньше? Наверное монастырская вывеска . Мы свернули, поехали полями. Озимь радовала глаз.
Дорога становилась все хуже и наконец потеряла асфальтовое покрытие, став просто грейдером.
Наконец, мы уперлись в село Купля.
Навигатор, который бесстыдно подводил нас весь день, настаивал, что в Купле есть мост через реку, рассчитанный на автомобили до 3,5 тонн. На бумажных картах моста не было. Глядя на мутнеющее небо, мы тупанули и пожалели времени на поиски переправы, которой могло и не быть. А она, между прочим, была. Впрочем, скудоумие и гонки в объезд были вознаграждены потом деревянной ветровой мельницей, чему мы были рады, как дети. Но об этом позже. Из Купли мы развернулись.
В Польном Конобееве мы свернули в Конобево Лесное, в котором совершенно точно был мост через Цну и дорога в имение князя Нарышкина. Впрочем, эта парочка сел тоже была нарышкинская. Жили небедно, были базары и магазины, до сих пор попадаются старинные дома. Вот вид с моста на Лесное Конобеево.
С отменой крепостного права князь Эммануил Дмитриевич сам отказался от летней резиденции в Конобеево, чтобы не смущать крестьян своим присутствием, и построил новый дом на Быковой Горе. Почему Быкова? А потому, что это мыс над слиянием речки Выши и Цны. Яр, напоминающий бычью горбатую спину, якобы и дал название местечку.
До имения было километров пять хорошего асфальта по цивилизованным указателям на усадьбу. И вот именно сейчас, перед рассказом про дом хочется рассказать про хозяина Быковой Горы. Это уникальный человек, чье рождение окутано тайной, а общественная деятельность – славой.
Официальными родителями князя были князь Дмитрий Львович Нарышкин и Мария Антоновна Нарышкина, урожденная Четвертинская.
Портрет Дмитрия Нарышкина работы Людвига Гуттенбрунна, Эрмитаж.
С. Тончи. Портрет Марии Антоновны Нарышкиной.
Брак был заключен по обоюдному интересу. Богатый 31-летний Нарышкин был очарован совершенной красотой 16-летней фрейлины-сироты Четвертинской. Итогом оба были довольны: вельможа гордился красавицей-женой, а та наконец-то могла себе позволить все, о чем еще вчера не могла мечтать. Жили с чрезвычайной роскошью, принимали у себя всю столицу, включая императорских особ, закатывали балы и пиры без оглядки на то, во сколько это все обходится.
Дворец Нарышкиных на Фонтанке в Санкт-Петербурге.
Сохранились воспоминания о Нарышкине-старшем. Причем их автор – едкий Вигель: “… он принадлежал к небольшому остатку придворных вельмож старого времени, со всеми был непринужденно учтив, благороден сердцем и манерами, но сластолюбив, роскошен, расточителен, при уме и характере не весьма твердом».
В 1798 году Мария Антоновна родила первенца – дочь Марину.
Художник неизвестен. Графиня Марина Гурьева, урожденная Нарышкина.
Марина была единственным ребенком из шести чад Марии Антоновны, которого признавал князь Нарышкин. Потому что после рождения первенца супруга стала объектом ухаживаний императора Александра I. Эта связь с августейшей особой продлилась целых 15 лет и была наполнена сильными страстями. Мария Антоновна родила еще пятерых детей, отцовство весь двор приписывал императору, а вот записывались малютки все на Нарышкина.
Однажды княгиня была так нетактична, что оскорбила императрицу Елизавету, законную супругу Александра I. Елизавета так описала этот случай в письме к матери в Баден: [i]«Для такого поступка надо обладать бесстыдством, какого я и вообразить не могла. Это произошло на балу… Я говорила с ней, как со всеми прочими, спросила о её здоровье, она пожаловалась на недомогание: „По-моему, я беременна“… Она прекрасно знала, что мне небезызвестно, от кого она могла быть беременна».
Художник И. Грасси. Портрет М. Нарышкиной, 1807.
Князь стал посмешищем света. Придворные острословы именовали его главой Ордена Рогоносцев. К этому же Ордену недоброжелатели приписали годами позже и поэта Александра Пушкина, после чего и была трагическая дуэль. Справедливости ради надо сказать, что Нарышкин не был забыт императором, который жертвовал ему многочисленные земельные наделы, словно извиняясь за двойственность и неловкость положения.
Правда, Мария Антоновна и в связи с императором не отличалась постоянством. В суровые военные годы, когда авторитет и обожание императора в обществе достигло апогея, она увлеклась дипломатом и поэтом, покровителем искусств, князем Григорием Гагариным.
Князь Григорий Гагарин.
Интересно, что князь только недавно женился – в 1809 году на умнице Екатерине Соймоновой. Узнав о романе мужа, она забрала маленьких детей и съехала в свое имение. Семья воссоединится сразу, как только роман князя с Нарышкиной закончится – у Гагариных будет пять сыновей.
Вскоре стало известно, что Нарышкина вновь в положении. В 1813 году она родила сына Эммануила, после чего император дал волю оскорбленным чувствам. Успешная карьера Гагарина оборвалась. Вот как писал об этом граф Федор Головкин: “…Красавице было приказано отправиться путешествовать, а государственный секретарь получил отставку”. Отношения между Марией Антоновной и императором закончились. При этом двор был уверен, что мальчик – сын императора.
Д. Босси. Мария Антоновна Нарышкина, 1808 г.
Самый младший из шести детей в семье Нарышкиных был долгожданным наследником – все остальные дети были дочерьми, причем трое из них умерли в младенчестве. Однако князь Нарышкин давно уже не проявлял никаких чувств к появляющимся в его доме детям. Не осталось никаких свидетельств о его отношениях с сыном Эммануилом.
Зато осталась светская переписка столичных барынь Волковой и Ланской: “Не воображай, чтоб я не знала о рождении Эммануила. Тебе, конечно, известно, что по-гречески имя это значит: Богом дарованный. Какая дерзость и бесстыдство называть этим именем незаконных детей. Вот до чего мы дожили!”
Нарышкина собрала детей и уехала за границу. Эммануил получил европейское образование и воспитание. По возвращении в Петербург, он был определен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где его соучениками были Лермонтов и Мартынов. Последний вспоминал, что поэт называл Нарышкина «Французом», потому что, зная несколько языков, по-русски он говорил плохо. Лермонтов не давал ему за это житья и постоянно изводил колкостями. Но в целом он характеризовал Нарышкина как скромного и доброго юношу, который пользовался симпатией и любовью товарищей.
Карьера молодого князя Нарышкина шла в гору, однако в 1847 году, в возрасте 34 лет он подал в отставку по состоянию здоровья и уехал в Шацкий уезд Тамбовской губернии. Вскоре он перешел на гражданскую службу и сделал стремительную карьеру при дворе. В 1851 году Высочайшим приказом по гражданскому ведомству Эммануил Дмитриевич был причислен к Министерству внутренних дел с переименованием в надворные советники и с 1853 года служил высшим чиновником в этом министерстве. В 1856 году последовало Высочайшее назначение Эммануила Дмитриевича церемониймейстером Двора Его Императорского Величества. Занимая эту должность, он принимал участие и руководил процедурной стороной придворных церемоний. Его заслуги на бесчисленных служебных поприщах (1859 г. – гофмаршал, 1861 г. – гофмейстер, 1863 г. – шталмейстер, 1881 г. – обер-гофмаршал, 1884 г. – действительный тайный советник) были отмечены всеми без исключения орденами Российской империи, в том числе самым почетным и наивысшим российским орденом – орденом святого Апостола Андрея Первозванного (1889 г.).
Нарышкина очень интересовали, как сейчас бы сказали, социальные проекты: он создает сеть приютов для детей арестантов и бедных сирот, тратит капиталы на училища, содержание школ, больниц, приютов и обществ чтения. Особенно им обогрет город Тамбов и его губерния.
Императоры, сменявшие друг друга, выражали бесконечное восхищение деятельностью князя и поддерживали его. По отзывам современника Нарышкин [i]«был благородным, скромным, великодушным, не бойким на словах, но умный на деле». Граф Витте характеризовал его, как честнейшего, благороднейшего дворянина и царедворца.
Женился Нарышкин в 1838 году в возрасте 25 лет на 20-летней дочке сенатора Екатерине Николаевне Новосильцевой. Княгиня была тиха нравом, и многие прочили союзу счастье. По замечаниям современника, Екатерина Николаевна была [i]«очень некрасива собой, при всей изысканности туалета она казалась небрежно одетой».
Екатерина Николаевна Нарышкина.
Все долгие годы совместной жизни Нарышкиных связывало глубокое чувство, несмотря на то, что за 30 лет брака Нарышкины так и не стали родителями. Зато княгиня в полной мере разделяла благотворительные порывы мужа и слыла женщиной доброй, терпеливой и сострадательной.
Именно с ней в 1861 году князь Нарышкин переживал конец крепостного права. Тогда же он принял решение покинуть свое имение в Лесном Конобееве и выбрал место для строительства новой резиденции на Быковой Горе. Приготовления к стройке обрывались из-за столичных дел и болезни супруги. В 1869 году ее не стало. Князь погрузился в депрессию. Храм в Быковой Горе посвятили святой Екатерине.
Но печаль длилась недолго. В 1871 году 58-летний Эммануил Дмитриевич женился на 32-летней Александре Николаевне Чичериной, явно засидевшейся барышне с довольно резким характером. В обществе пожимали плечами, думая, что Нарышкин не оставляет надежды стать отцом. Однако и в этом браке дети не случились.
Александра Николаевна Нарышкина.
В петербургском обществе втора жена Нарышкина была известна под именем «тети Саши», как называли её и в Императорской семье. Невоздержанная на язык, резкая в обращении даже с самыми высокопоставленными особами, она нажила себе немало врагов. Впрочем, она вполне разделяла устремления мужа помогать обществу и многое делала сама. Статс-дама была почетной гражданкой города Тамбова.
Александра Николаевна, будучи на четверть века младше супруга, пережила Эммануила Дмитриевича. Она подхватила из его рук все начинания и дела, продолжив активную благотворительность. Революцию она встретила в России, будучи уже немолодой. Ее родной племянник – нарком иностранных дел Георгий Чичерин – не спас старую тётку. Она была арестована в 1918 году тамбовскими большевиками, которые ходили в школы и библиотеки, построенные на нарышкинские деньги. Скончалась Александра Николаевна прямо в телеге по пути к месту расстрела от разрыва сердца. Революционеры сэкономили пулю…
Необыкновенные судьбы.
Въезжающих в Быкову Гору встречает покосившийся указатель начала населенного пункта. Асфальтовая дорожка убегает в распахнутые ворота. Еще одна – грунтовая – косит куда-то вправо. Судя по “кирпичу”, проезд запрещен и вся территория – монастырское подворье. За воротами – хороший асфальт, жилые домики и два красивых джипа.
Берем грех на душу и едем. Никто не препятствует. Правда, если бы пошли пешком, то сфотографировали бы больше. Старый белёный каменный дом в том же стиле, каким богат Гусь-Хрустальный и его мальцовские домики. Старый фруктовый сад – не прежний, конечно, не нарышкинский, но явно разбит на месте старинного. На этом кадре видны столетние сосны на въезде в парк, белеет старинный домик, а сад – справа.
Хозяйственные постройки из красного кирпича в полуразрушенном состоянии.
Зато монастырь воссоздал храм. Судя по всему, на базе какого-то строения с вполне бытовым назначением.
Это, кстати, самая высокая точка усадьбы. Вид с горы за реку прекрасен.
Дорожка бежит к реке. Парк идет террасами.
Это вид снизу.
На бровке Быковой Горы гуляет вечернее солнце. Весенняя разлившаяся Цна отражает его, и потому очень светло. Нас встречает деревянное здание на каменном цоколе с подвалами. Видимо, старинное, так как не похоже на простой барак и стоит в одну линию с усадебным домом. Большое, словно это школа.
Кстати, известно, что барыня Александра Николаевна любила такие виды дамского рукоделия, как плетение, вышивку и шитье бисером. Барыня щедро оплачивала работу девушек-вышивальщиц из окрестных сел, обеспечивая их также нарядами к замужеству и праздникам, чем снискала искреннюю любовь и уважение местных жителей. Лучшие образцы изделий мастерской на Быковой Горе — многоцветные ковры из шерстяной пряжи, плетеные сетчатые кружева для украшения белья, платья, платков, представлявшие собой настоящие произведения искусства, неоднократно демонстрировались на выставках кустарных изделий в Тамбове, Санкт-Петербурге и других городах, вызывая искреннее восхищение и получая высокие награды.
Также при имении была школа для крестьянских детей и больница. Думаю, если это здание на самом деле старинное, оно могло быть любым из предложенных вариантов.
Впрочем, уже отсюда, сквозь нечищеный парк виден деревянный дворец Нарышкиных. Ему не повезло так, как этому дому.
Паркуемся, идем смотреть. Кроме нас тут гуляли два туриста-байкера, затянутые в “черепахи”.
Дворец прекрасно виден. Он стоит на одной линии и одной террасе с одноэтажным домом. Судя по описаниям, в парке были аллеи, деревянные лесенки и резные беседки.
Как же был красив этот барский дом, прямоугольный объем которого усложнен эркерами, балконами, ризалитами и башенкой. Этим фасадом дом выходит к реке. Солнышко светит в окна где-то с полудня, заливая все светом.
А какой парк под окнами речного фасада! Еще по-весеннему нежно-зелен и прозрачен.
А это и есть достопримечательность этого дома – полукруглая крытая деревянная галерея, рустованная, с готическими стрельчатыми окнами и полуколоннами. Это ее парковая часть, то есть внешняя.
Упирается галерея в кирпичный флигель. Решили посмотреть.
Вот так она выглядит сейчас изнутри. В готические окошки льется солнышко. Светло и приветливо. Несмотря на разруху.
Рядом – еще одно деревянное строение, чье назначение непонятно.
Обогнув дом с речной стороны, мы оказываемся во внутреннем, парковом дворике. Судя по всему, и сюда когда-то шла аллея.
Так выглядит парковый фасад. Без столба, понятное дело, никак.
Вот на этом фото виден тот большой, как школа, дом. Расстояние весьма небольшое. Поэтому можно предположить, что там было что-то требующее тщательнейшего контроля со стороны, например, барыни. Это вполне могли быть те самые легендарные мастерские. Большие окна, много света, в том числе от расположения на берегу реки…
Но мы вернемся к господскому дому, точнее к его уникальной галерее. С внутренней стороны она сохранилась намного лучше.
Даже не верится, что это все сделано из дерева. Ведь полуколонны, рустовка – словно камень! Окна заколотили в советские годы.
А вот вид на ту самую “стыковку” галереи с каменным флигелем. Кирпичное строение невыразительное и ничем не примечательное.
Некоторые краеведы пишут, что это и есть та мастерская, которая ткала ковры, плела бисер и шила золотом под руководством барыни. Но флигель очень маленький для таких занятий. И он не самый светлый.
С чем может соединять деревянный дворец такая фантазийная галерея? Почему флигель каменный? Думаю, что все просто.
Это не мастерская. Это барская кухня с ее плитами и печами. Каменная – во избежание пожаров, ведь главный дом деревянный.
А вообще это известный усадебный факт: кухонь не держали в главном доме. Кроме пожаров невыносим был запах съестного и вообще кухонный дух в жилых комнатах. Потому готовили в отдельных флигелях, специально для того оборудованных. Вспомните-ка отдельное строение кухни у дома в Большом Болдино – помещики Пушкины тоже так жили.
Вопрос доставки пищи к столу решали просто. У Пушкиных дворня бегала по улице от кухни до дома. Всего метров 20. А Нарышкины придумали крытую галерею изящной формы и оформления. Коридорчик совсем узкий и при этом светлый из-за обилия окошек – явно просто проход из дома в кухню и обратно – мебели там не поставишь. Достаточно, чтобы прошла служанка с супницей или подносом. Столовая в усадьбах тоже была обычно на первом этаже с окнами в сад.
Кстати, обойдя дом, у одного из двух входов со стороны парка мы заметили славную табличку.
Дверей уже нет. А потому дом кричит стрельчатым проемом прямо в парк.
Вот так охраняется государством дворец Нарышкиных.
Просмотрела много кадров – везде какая-то белая муть. Не знаю, что это. Пусть будет с этим туманчиком.
Кстати, если хотите рассмотреть поближе дерево, которое издалека выглядит как камень – вот вам кусок рустовки.
Заходим в дом. Пол местами уже отсутствует, но есть ощущение, что настоящие рубленые топорами половые доски из дома уже когда-то украли, потому что эти кривые пиленые тонкие досочки не могли быть на полу барского дома XIX века. Первым делом хочется заглянуть в таинственную галерею с этого конца. Вот она.
И несложно представить, как плывет по галере мимо готических окон пышная экономка, которую величали обычно с отчеством, и несет впереди себя поднос с укрытыми шитым льняным полотенцем кулебяками с вязигой или с осетринкой. А то и “грешники” с конопляным маслом, в хрустящей корочке и теплой пустотой внутри. Или с ледника пару кувшинов фруктовой воды и брусничного кваса – хорошо после обеда холодненький запотелый стаканчик принять.
Галерея прибегала на первый этаж дома и сразу вписывалась в анфиладу.
Печальнейшие виды интерьеров скрашивают, как картины, виды из окон, впрочем, тоже разбитых.
Выход на веранду с первого этажа. И судя по потолочному бордюру, барские комнаты разгораживались.
Нетипичного вида распашные двери. Возможно, родные этому дому, но обезображенные фанерными вставками вместо цветного стекла и масляной краской.
А вот родные печи этого дома до наших дней не дошли. При том, что в старину печи клали с большим умом и умели сделать из них первостепенное интерьерное украшение, в советские годы их беспощадно ломали. И не всегда в поисках кладов. В деревянных теремах Костромской губернии печи и дымоходы образовывали такую сложную систему обогрева, что дым из трубы после растопки начинал идти только через час. Непонимание функционирования и неумение содержать систему в порядке приводило к тому, что уже через короткое время голландки бывали обколоты на изразец, а потом и вовсе сломаны. Поэтому нарышкинский дом наполнен вот такими советскими “голландками”.
А вот и лесенка на второй этаж. Перила и балясины традиционно спилены и украдены. А ступени еще держатся и даже не скрипят.
И маленькие окошечки на пролетах – освещают пол под ногами, не давая оступиться. Как умели раньше продумать все в мелочах!
По лестнице видно, какие на самом деле доски должны быть всюду на полу. До сих пор между досок не загнать бумажного листа.
Вид со второго этажа.
Анфилада второго этажа – есть сквозные залы, а есть изолированные комнаты с ненарушенным потолочным бордюром. Ну а про печи я сказала выше.
А эта угловая комната – моя любимая в этом доме. Солнечная, смотрит в парк и на реку. Граффити, конечно, добавляют красок, но так, как раньше красили стены закатные лучи солнца перед тем как нырнуть в луга за Цной, не умеет ни одна краска.
Вид из окна.
Веранда скоро упадет.
Небольшое поощрение за любопытство нас ждало в башенке, куда мы и прошли. Монастырские считают, что это не прост милое украшение дома, а домашняя часовня. И даже установили на башенке крест, что уж совсем нелепо. В самой башенке на всех стенах окна. Виден парк, река и крыша галереи.
Но самое главное – стены башенки. Деревянные, они были прошпаклеваны и,видимо, оклеены обоями поверх газетной бумаги. В советские годы буржуйские обои скрылись под дранкой и штукатуркой, которая сегодня осыпалась и обнажила нежно-голубенькие стены и газеты на французском.
Потолочный бордюр в башенке.
Искали на газетах хоть одну дату – нашли! 1873 год! Даты постройки дома – 1870- 1874.
В башенке.
Анфилада второго этажа.
Старинные печи в барских домах были обращены в жилые комнат только своими теплыми боками и лежанками. Кормили печи из коридоров – чтобы не сорить в покоях и не беспокоить барскую семью. Причем оформлялись печи так, что совершенно не портили вида в анфиладах. Сломав старые печи и поставив уродливые “голландки”, принцип подтопки постарались сохранить. Выглядит вот так нелепо.
Спускаемся по лестнице и выходим на улицу.
Снаружи окна еще хранят старую форму.
Интересно, что стоит деревянный дворец на белых каменных столбах, которые мы осмотрели, спустившись в абсолютно сухой подвал.
Снаружи цоколь обложен белым камнем.
Как, должно быть, был уютен дом во времена своего благополучия и хозяйского надзора. Подробного описания комнат я не нашла, но остались какие-то обрывочные упоминания в записках краеведов, что дворец внутри был продуман и удобен, но при этом лишен той роскоши, которую мог себе позволить Нарышкин. Кстати, вот он в старости лет.
Дом жил и светской жизнью. Эммануила Дмитриевича и его супругу, живших в Быковой Горе с весны до глубокой осени, посещали влиятельные столичные фигуры, отбывая в свои имения или возвращаясь из них. Погостить в гостеприимном доме Нарышкиных было приятным препровождением времени. Известно, например, что в 1886 году Гору посетили Их Императорские Высочества Великий князь Сергей Александрович с супругой Великой княгиней Елисаветой Феодоровной, сестрой последней императрицы. Красивая бездетная пара, в которой мужу было суждено погибнуть от бомбы террориста, а жене – отрешиться от всего ради служения людям, принять мученическую смерть в шахте Алапаевска на Урале, быть прославленной в святых и упокоиться в Иерусалиме.
Их приезд в Быкову Гору был еще в счастливые годы, когда революционные невзгоды казались невозможными. Высокие гости пешком прогулялись до Вышинского монастыря, где слушали службу. Вернулись в дом на присланных дрожках и гостили несколько дней.
Кстати, они были не одни – с ними был брат, Его Императорское Высочество Павел Александрович Романов. Его дети – Дмитрий и Мария – потом воспитывались в семье Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны. Так решил император, разгневавшись на морганатический брак дяди Павла. Но в год визита в Быкову Гору Павел был еще холост, и детей не было.
Наверняка они видели этот парк во всей его красе. А мы полюбовались пнями старых деревьев, которые дают силы мхам цвести.
Провожал нас рыжий нарышкинский котик.
Выехав на М5, мы еще успели до полного заката полюбоваться на деревянную мельницу, которых тут раньше стояло много. Конкретно этот ветряк был построен в середине XIX века и служил Конобееву Польному верой и правдой. Как приходил в ветхость – его подправляли. В советские годы жернова вращало электричество, потом настал период забвения. Но в 2003 году власти Шацкого района реконструировали мельницу.
Дорога до дома была преодолена за 4,5 часа и уже в полной темноте. Ехали через Сасово и Муром, по дороге, вдоль которой и сейчас еще можно посмотреть остатки многих дворянских усадеб позапрошлого века. Но, думаю, впечатление от Быковой Горы ни одна из них не перебьет. Уж больно красиво место нарышкинской усадьбы и уютен дом.