Так же как в конце декабря нужно ставить в доме ёлку и складывать под неё подарки, золотой осенью всем пушкинским фанатам надо непременно причаститься болдинских тайн, чтобы лично ощутить тот деревенский флёр, от которого великий поэт испытал прилив творчества.
А. С. Пушкин. Портрет работы В.Тропинина. 1827 год…
(Портрет Тропинину заказал сам Пушкин и подарил его своему другу С.А.Соболевскому).
И это здорово! Но привычный многим автобусный тур с традиционной экскурсией в усадебном доме поэта и прогулкой по желтеющему парку не дает представления о настоящей природе тех мест. Некоторые умудряются вернуться так и не узнав, что из всего усадебного дома в распоряжении поэта было всего три комнатки, что парк был в разы меньше, а в его нынешнем окончании было кладбище. А кто были соседи поэта, и отчего не доехать до них? А где жила загадочная Голицына, к которой Пушкина так ревнует в письмах супруга? А в болдинских выселках, то есть Львовке вы были? Между прочим, там усадьба сына поэта. И эта старая мельница на старом тракте, в чертовом углу…
Словом, те места еще помнят и многое хранят, несмотря на то, что болдинской осени Пушкина уже почти два века. Поэтому мы настоятельно советуем вам поехать в Большое Болдино не на автобусе в компании незнакомых людей, а самостоятельно и на автомобиле, прихватив карты. Больше увидите! Кстати, для пущей правдоподобности отправляйтесь в Болдино пушкинскими же следами – по тракту. Хотя бы от Мурома. Ведь Александра Сергеевича окружали вполне житейские обстоятельства.
Из Москвы Пушкин выехал 31 августа 1830 года. Перед отъездом в мордовскую глушь он отправил письмо Петру Александровичу Плетневу, другу и родственнику, своему издателю и кассиру, где сообщал, что едет в село Болдино. Отец выделил Александру Сергеевичу небольшое имение в родовой вотчине. Имение можно было бы сразу заложить и мало того, что пополнить запас средств перед женитьбой, так еще и угодить будущей теще. А потому поездка не выглядела зряшной. Но Пушкин грустил.
А.В.Тыранов – Портрет Плетнева Петра Александровича.
“Милый мой, – писал он Плетневу в Петербург, – расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего, хуже тридцати лет жизни игрока… Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настает – а я должен хлопотать о приданном да о свадьбе, которую сыграем бог весть когда. Все это не очень утешно. Еду в деревню, бог весть, буду ли иметь там время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведешь…”
Путешественник позапрошлого века из Москвы ехал бы в Большое Болдино интереснейшим маршрутом – традиционно через Владимир и неожиданно для нас сегодня через Муром, Арзамас и Лукоянов. Так бежал тракт. В конце августа, если везло с погодой, он был вполне проезжаем.
Почтовая тройка, фрагмент с картины художника Орловского А.О. “Путешествие в кибитке”,
1819 г., Русский музей.
В Муроме путника ждала окская переправа. По описаниям, пару веков назад берег был обычно запружен подводами и экипажами, ждущими перевоза. Ржание лошадей, скрип экипажей, ругань ямщиков и паромщиков, жалобы путешествующих, крики уличных продавцов, желающих снабдить уезжающих пирогами и квасом, дым близстоящих кузниц – все это сопровождало и без того непростой путь. Сначала переправляли срочных и нарочных, что огорчало остающихся… Кстати, и сегодня с муромского причала отлично виден нижегородский, хотя в XIX веке и тот берег тоже относился к Владимирской губернии.
По карте Менде сразу за Окой начинались и быстро заканчивались пойменные перелески с кустами ивы и начинался настоящий лес. Тракт бежал в зеленом тоннеле елей и сосен, огибая многочисленные болота и ныряя с песчаных грив в низины. Современная асфальтовая дорога почти полностью повторяет тот путь – вся разница в дорожном покрытии. В XIX веке путники описывали главную местную трудность – песок, в котором вязли лошади и экипажи. Также доставляли неприятности упавшие стволы деревьев, которые не успевали вовремя убрать. Впрочем, сетовавшие тут же отмечали, что низкорослые и некрасивые местные лошадки довольно бодро тащили подводы и экипажи, чего не скажешь о прусских и прочих породах. А чего стоили русские возницы, доводившие столичных и иностранных путников до нервных припадков своими заунывными песнями среди жуткого леса! А как они были бесстрашны и любили яростную гоньбу!
Ямщик. Работа художника В.Тропинина.
От Мурома до следующего пункта на почтовом тракте – села Саваслейки почти 23 версты. Эту дистанцию путешественники старались преодолеть до заката – никто не любил ехать по темным муромским лесам ночью – два века назад там якобы еще случались грабежи.
Саваслейка имела почтовую станцию, несколько постоялых дворов и не очень славную репутацию. Тут можно было остановиться, переночевать и задать лошадям сена. Правда, попадались мне в книгах воспоминания путешественников о том, что в Саваслейке и лошадей кормят плохо, и ночлег с обедом отчаянно дурные. Там в 1770 году было отказано в подводах ученому-энциклопедисту и академику Ивану Ивановичу Лепехину, который был вынужден прервать свою научную экспедицию и вернуться в Муром за солдатским подкреплением, чтобы утихомирить саваслейковских крестьян во главе с их старостой. Именно тут, всего через месяц Александра Сергеевича, желающего покинуть болдинское имение, будет останавливать холерный карантин. За неимением подорожной поэт вернется в свое имение в Большом Болдино и продолжит занятия творчеством. Стало быть, карантин в захудалой ямской станции сыграл свою роль в русской литературе.
Френц Рудольф Федорович – На постоялом дворе.
А дальше – все те же изгибы тракта, как и сегодня у асфальтовых дорог. Небольшие домишки, белобокие храмы, поля и перелески. И так до самого Болдино…
…Кони мчатся
То по горам, то вдоль реки,
Мелькают версты, ямщики
Поют, и свищут, и бранятся,
Пыль вьется…
3 сентября Пушкин прибыл в Болдино. Наверное, в лучах солнца на закате лета показалась белокаменная Успенская церковь с высокой стройной колокольней. Ее достроили как раз в год рождения Александра Сергеевича бабушкиными чаяниями. Теперь это было единственное красивое сооружение из камня в селе.
Местность была вполне равнинная, с широкими лощинами, оврагами, степными скупыми речушками в них. Уже осенний ветер гонял волны по обреченному сухостою и кустам. Еще недавно тут стояли дубравы и леса, а сегодня – поля. И все ради плодородной почвы. Возможно, именно этот пейзаж поэт запечатлел в одном из стихотворений, написанных в Болдине:
Одна равнина справа, слева.
Ни речки, ни холма, ни древа.
Кой-где чуть видятся кусты…
При въезде в село дорога проходила мимо кладбища. Могилы заросли травой, деревянные кресты потемнели от затяжных дождей. Не это ли впечатление отразилось потом в наброске Пушкина?
…Обнажено
Святое смерти пепелище
И степью лишь окружено.
И мимо вечного ночлега
Дорога сельская лежит…
Сейчас на месте того кладбища стоит болдинская школа. Но в кустах у забора прячется памятник. Организованные туристы его точно не видят.
От кладбища до барского дома всего несколько минут езды, если не разбита улица тележными колесами. Направо от дороги, по склону холма вытянулись в порядок убогие крестьянские избы, крытые соломой. Болдино, как и весь юг губернии, несмотря на плодородную почву, не было богатым селом. Склон же к концу осени традиционно превращался в разбитую канаву, которую не могли преодолеть груженые телеги. Сколько лошадей там терпели побои и рвали жилы – никто уже не узнает. Сейчас эта дорога ведет из Болдино в Починки.
Смотри, какой здесь вид; избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий…
Само село помещику, скорее всего, показалось почти пустым. Это обычная сельская картина тех лет. Крестьяне дотемна работали — кто на току, кто на огороде. Кое-где дымились овины: сушили зерно. У изб на завалинках кое-где сидели старики да бегали по остывающей земле еще по-летнему босоногие ребятишки. При виде экипажа полагалось кланяться барину и снимать шапки.
Художник Федор Васильев. Умирающая деревня..
Остановились, наверное прямо перед воротами усадьбы Сергея Львовича, расположенной напротив церкви. Кто встретил молодого барина? Мы не знаем, и сам он не оставил записок об этом моменте. Дворовые не знали барина в лицо – семья Пушкиных в Болдине не жила, а сам Сергей Львович побывал здесь в последний раз пять лет назад, в 1825 году.
Правда, есть у Александра Сергеевича занятное описание приезда барина в имение. Читаем в «Истории села Горюхина» описание возвращение помещика Белкина в отцовскую деревню: «Бричка моя остановилась у переднего крыльца. Человек мой пошел было отворить двери, но они были заколочены… Баба вышла из людской избы и спросила, кого мне надобно. Узнав, что барин приехал, она снова побежала в избу, и вскоре дворня меня окружила… Побежали топить баню. Повар, ныне в бездействии отрастивший себе бороду, вызвался приготовить мне обед, или ужин — ибо уже смеркалось».
Барин приехал! Кадр из фильма “Барин” (Украина, 2006г.)..
А дальше все понятно – барский дом был открыт, печи затоплены. Горят свечи, проливая теплый желтый свет из окон в синие сумерки парка. Горничная раскатывает домотканые половички по деревянному полу, чтобы барину было уютнее ступать, стелет постель на придвинутом к кафельной белой печи диване. А скоро на столе появилась, наверное, нехитрая сельская снедь. Чем мог побаловать себя сельский барин в начале сентября в наших краях? Свежие деревенские соленья, каши, упревший или печеный картофель с маслом, блины, варенец из молока, творог и яйца, а также первые моченые яблоки нового урожая. Вряд ли так быстро могли покормить уставшего хозяина чем-то более сытным – даже пирог еще надо было замесить да испечь. А столь любимая Пушкиным брусника да клюква в болдинском степном крае не водилась.
Так началась жизнь Пушкина в Болдине, его первая болдинская осень.
Кстати, само название села происходит от эрзянского мужского имени Балда или Балдай, то есть “башковитый, умный”. Теперь вы знаете, почему именно Балда дурит попа в пушкинской сказке. Места на самом деле далеко не русские – рядом граница с республикой Мордовией, а названия старинных населенных пунктов говорят с нами на эрзянском.
Сама же болдинская земля находилась во владении рода Пушкиных с XVI века. Архивные документы говорят о том, что в 1585 году это было поместье Евстафия Михайловича Пушкина, далекого предка поэта, отличившегося на военном и дипломатическом поприще при царе Иване Грозном. К концу жизни Евстафий Михайлович первым в роду достиг высокого чина думного дворянина и умер воеводою Тобольска, фактическим наместником Сибири.
В 1612 году Болдино получил в вотчину за освобождение Москвы от поляков Иван Федорович Пушкин, представитель другой ветви рода. Спустя несколько лет он погиб, не оставив потомства, а Болдино в 1619 году было пожаловано в вотчинное владение его брату Федору Федоровичу — «за Московское осадное сидение», оборону Москвы от войск польского королевича Владислава. С тех пор оно передавалось по наследству из поколения в поколение и в ХVIII веке перешло во владение прямых предков поэта.
Но возвращаемся к уставшему путнику 🙂 Все же за четыре дня преодолеть пять сотен верст – это тяжело. И пусть Пушкин молод и полон сил, дорога выматывала. О том, как ему спалось в первую ночь под болдинской крышей, легко представить – организм брал свое. И вот тут надо бы рассказать о самом доме.
Болдинская усадьба – это деревянный особнячок с мезонином. Довольно типичный для того века. Обычно комнаты в таком доме бежали анфиладой по кругу, перетекая из одной в другую. Но болдинский домик был мал и нерасстроен. Это говорило о том, что барин тут не жил. Ведь если бы барин наезжал гостить на лето с женой, детками и домочадцами, а также бесконечными подводами скарба, дом бы давно расширили. Добавили бы комнату хозяина и хозяйки, добротную столовую с непременным буфетом и большим столом, девичью с сундуками, а в мезонине – антресоли детских комнат. Тут же – поэта ждал весьма аскетичный дом. Возможно, эта неустроенность и одиночество, сквозящее во всем, тоже создавали чувство оторванности от всего.
За свою двухсотлетнюю историю дом претерпел неоднократные перестройки, но сохранил основные помещения первого этажа, те самые, в которых жил поэт, приезжая в Болдино. Он занимал две-три комнаты в парадной анфиладе дома. Их обстановка воссоздана. Это прихожая, зальце и кабинет.
Прихожую все представляют ясно. Там гости снимали верхнюю одежду, оставляли трости и подставляли щеки для приветственных лобзаний хозяевами. Сейчас там туристы привязывают к ногам музейные тапочки.
А вот следующая комната полна значения. Зальце – самое просторное помещение в доме, с большими окнами и застекленной дверью, ведущей на веранду. Оттого оно было более прохладным, чем остальные. Но вид через окна прощал отсутствие экономии в дровах – сквозь старые деревья и заросли сирени был виден храм. Зальце предназначалось для приема гостей – тут можно было помузицировать, поиграть в карты. Учитывая, что в доме не было столовой – тут же могли накрывать обед. Однако Пушкин жил уединенно, и для него это была обычная жилая комната, где он мог сам обедать или прилечь на диван. А музыкальных инструментов в доме, видимо, совсем не наблюдалось.
Убранство зальца скромно, как у небогатого помещика. У стены, между двумя угловыми печами, стоит диван красного дерева, перед ним – круглый стол, вокруг – кресла. Это подлинная мебель пушкинского времени из этого дома. Когда-то она была продана семье арзамасского купца Вилянова, вышедшего из болдинских крестьян. А спустя годы, пройдя через руки ряда владельцев, снова оказалась в усадьбе, в экспозиции музея. На стенах зальца – фамильные портреты: отец поэта Сергей Львович, дядя Василий Львович, двоюродный брат деда Алексей Федорович Пушкин и его жена Сарра Юрьевна. Время не сохранило портретов самого деда поэта, Льва Александровича, и прадеда, Александра Петровича. Скорее всего, прежде такие портреты существовали и хранились в московском доме Василия Львовича, но погибли в московском пожаре 1812 года.
Кабинет Пушкин устроил в угловой комнате рядом с зальцем. Собственно, вариантов почти не было. Воссозданный интерьер мало напоминает обычные кабинеты писателей прошлого: нет настоящего письменного стола, солидных книжных шкафов, уютного кресла. Зато стоит простой ломберный стол у окна. Второй стол, тоже ломберный, стоит в углу под книжной полкой. Напольные часы, кресла с кожаными сиденьями, два дивана дополняют обстановку комнаты. Аналогичная мебель числится в сохранившейся описи дома за 1849 год и, вероятно, она оставалась прежней с 30-х годов – ведь владельцы усадьбы здесь не жили. Сохранился и уникальный графический документ, позволивший с большей точностью восстановить этот интерьер – рисунок самого Пушкина, сделанный им в ноябре 1830 года. На нем поэт запечатлел уголок комнаты, в которой работал. Вероятно, ему хотелось лучше запомнить обстановку своего импровизированного болдинского кабинета – слишком необычной была эта осень в его творчестве.
За кабинетом, где сейчас продолжается анфилада комнат, тогда была стена. Таким образом, кабинет являл собой тупик – это очень удобно для работы. Наверное, тишину в доме нарушали лишь большие часы с мерным тиканьем и боем, крики сельских петухов, звон колокольни да шаги служанки, несущей барину обед прямо в кабинет или накрывающей в зальце. Согласитесь, это чудесный звуковой ряд для осеннего и обычно пустующего дома, который на три месяца обрел постояльца и тем точно был счастлив.
Позже дом перестраивали наследники, продолжив анфиладу комнат и расширив жилище, делая его более удобным.
Известно, что 7 сентября Пушкин написал дорожное стихотворение “Бесы”, видимо, впечатлённый четырехдневной ямской гоньбой и темными осенними ночами в лукояновской степи. В стихах, правда, описывается зимняя метель. Возможно, поэт представил, каково тут зимой. Снежный шквал он населил ведьмами, чертями и прочей нечистью. И ему охотно веришь! В той местности на проселочной дороге и сегодня неуютно в метель даже средь бела дня. Поле сливается с небом, и глазу не за что зацепиться, а вверху кружат вихри. Как не съехать с дороги на обочину в канаву? Расстояния между сел, где в метель мерно ударяли в колокол, приличные – услышишь ли. Потому этот человеческий ужас вполне разделяешь.
Н.Е.Сверчков – Тройка во время снежного бурана.
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин…
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!
Уже 9 сентября, обвыкнув в деревенских условиях, Пушкин пишет письмо другу Плетневу. И, заметьте, поэт совсем в другом настроении.
“Я писал тебе премеланхолическое письмо, милый мой Петр Александрович, да ведь меланхолией тебя не удивишь, ты сам на это собаку съел. Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю… Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верьхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов”.
А затем ежедневно или через день-два из-под пера Пушкина выходило новое произведение, и так продолжалось почти все время его пребывания здесь. Мощного творческого порыва не остановили даже те роковые обстоятельства, которые и задержали поэта в Болдине до самой зимы. Дела по Кистеневу он завершил еще в сентябре и мог бы вернуться в Москву, где ждала его невеста, юная красавица Наталья Гончарова.
В.Гау – Портрет Натальи Николаевны.
Но как раз в это время эпидемия холеры, которая еще с лета подкрадывалась с низовьев Волги, захватила центр России, оказалась совсем рядом, вспыхнула в Москве – и дороги были перекрыты карантинами. Для Пушкина потянулись бесконечные дни холерного плена. До самого Болдина холера не дошла, но наперед он не мог знать этого – смертельная опасность была реальной. Еще более тревожили мысли о невесте, оставшейся в зараженной Москве. Не доходило никаких известий о родственниках и друзьях – и порой его охватывало отчаянье.
Уже 30 сентября он пишет своей невесте письмо, полное бессилия и жалоб на местные дороги:
“Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов, и в каждом из них мне придется провести две недели, подсчитайте-ка, а затем представьте себе, в каком я должен быть собачьем настроении. В довершение благополучия полил дождь и, разумеется, теперь не прекратится до санного пути. Если что и может меня утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы: представьте себе насыпи с обеих сторон, – ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью, зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над увязшими экипажами. Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, – потому что другого мы здесь не видим”.
То же настроение владеет поэтом 11 октября, когда он пишет очередное письмо после неудачного штурма холерных карантинов:
“Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине… Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь”.
Кстати, само посещение карантина Пушкин тоже описал буквально в лицах. Вот оно:
“Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы: 14 карантинов являются только аванпостами – а настоящих карантинов всего три. – Я храбро явился в первый (в Сиваслейке, Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную.
Вы не по казенной надобности изволите ехать? – Нет, по собственной самонужнейшей. – Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. – Давно ли? – Да уж около 3 недель. – И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? – Мы не виноваты-с. – Не виноваты! а мне разве от этого легче? нечего делать – еду назад в Лукоянов: требую свидетельства, что еду не из зачумленного места. Предводитель здешний не знает, может ли после поездки моей дать мне это свидетельство – я пишу губернатору, а сам в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной сижу в Болдине да кисну”.
Пушкинские огорчения понятны. Красавица-невеста могла быть выдана замуж за другого – ее семья испытывала финансовые затруднения, а Пушкин никак не мог решить денежный вопрос и просто появиться в столице. Более того, вместо подорожной, поэту предписали ответственность за округу в разгар холеры. По этому случаю Пушкин в свойственной ему манере произнес якобы перед крестьянами проповедь:
“А холера вам послана, братцы, оттого что вы оброку не платите и пьянствуете…”.
А между тем, болдинская осень загорается желтыми листьями кленов и берез в парке, который в бытность тут Пушкина, вовсе не был так широк, не имел беседок и каскада прудов с аллеями. Это все было позже устроено наследниками – потомками брата поэта Льва Сергеевича, которые жили в имении постоянно.
Пушкин проводил время несколько нетипично для местных помещиков, которые развлекали себя в раннюю прозрачную осень полевой псовой охотой и, пока дороги не превратились в канавы от затяжных дождей, ездили по гостям. Те, кто был в статусе дачника, наоборот строили планы на отъезд, хотя многие предпочитали уезжать, как встанет санный путь, то есть с заморозками. Пушкин же, судя по статьям пушкинистов, предпочитал чтение, одиночные прогулки пешком по окрестностям и верхом до Лучинника. Кстати, роща до сих пор существует, а родник в ней славится вкуснейшей водой.
А.А.Пластов – А.С.Пушкин в Болдине.
Осень в этих краях изумительная. Несмотря на скромную в своей среднеполосности природу, в конце сентября вдруг все вспыхивает, словно высыпает ранее обещанное, но еще не виданное. Золотеют в лазури еще высокого неба березки. С шелестом, похожим на вздох, горят кленовые костры. А последняя в году роскошь лиственницы! Сжатые нивы лежат как темные холстины на солнышке, впитывая последнее тепло. Еще бродят по скудеющим лугам пестрые коровы, еще поют, как и летом, по улицам села петухи. Но все уже не то – впереди метели. И тягучие чернильные сумерки гасят солнечные деньки все раньше. Все гуще по утрам печной дым – ночи стынут. Дрожит свинцовая вода в прудах – ждет первого льда. Жизни полям придают только псовые охоты, обставленные с провинциальным понятием приличия. Но все также своры топчут чужую озимь, обещая взаимные обвинения соседям. Припьянье было богато на помещичьи усадьбы – и десяти верст нельзя было проехать, чтобы не увидеть колоколенку чьего-то имения или не наткнутся на подъездную аллею усадьбы.
Поэтому гуляйте в Болдино одни. Пройдитесь по аллеям, загляните в беседку над нижним прудом, послушайте стук падающих яблок в дальнем саду… Что во всем этом видел и слышал поэт? Отчего так легко лились его стихи, написанные тут? Да кто ж теперь знает!
И не забудьте в прогулках дойти до дальнего конца парка – с фруктовым садом, дерновой скамьей и восстановленной деревянной церковью Михаила Архангела. Стоит храм, как говорят болдинцы, на месте старого кладбища, от которого не осталось и следа.
С этой горы и сегодня открываются потрясающие виды. Там, на пепельной линии горизонта уже Мордовия.
Интересно, что в письме от 19 ноября 1830 года на имя Наташи Гончаровой мы выясняем, что Пушкин вовсе не был затворником – он все же общался с соседями и, видимо, упомянул имя княгини Голицыной, за что получил письмо, полное упреков. Вот, что он пишет в ответ:
“Из вашего письма от 19 ноября вижу, что мне надо объясниться. Я должен был выехать из Болдина 1-го октября. Накануне я отправился верст за 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать всё доподлинно… Итак, вы видите (если только вы соблаговолите мне поверить), что мое пребывание здесь вынужденное, что я не живу у княгини Голицыной, хотя и посетил ее однажды… Абрамово вовсе не деревня княгини Голицыной, как вы полагаете, а станция в 12-ти верстах от Болдина, Лукоянов от него в 50-ти верстах”.
Е.В.Муковнин – Пушкин в Болдино.
И кто же такая эта Голицына с большой дороги? Это тема целого исследования для неленивых! Доставайте старые карты, ищите там “большую дорогу” и отмеряйте тридцать верст. И езжайте искать 🙂
Кстати, через неделю, уже по дороге в Москву, посылая Наталье Николаевне записку из Платавского карантина, он снова вспоминал ее письмо: «Как у вас хватило духу написать мне его? Как могли вы подумать, что я застрял в Нижнем из-за этой проклятой княгини Голицыной? Знаете ли вы эту кн. Голицыну? Она одна толста так, как все ваше семейство вместе взятое, включая и меня. Право же, я готов снова наговорить резкостей».
Где, на какой «большой дороге» находилось ее имение, «верст за 30» от Болдина? Ни в одном издании писем Пушкина мы не найдем примечаний с ответами на эти вопросы, и личность «княгини Голицыной» остается пока не установленной. Правда, сравнительно недавно в печати появились две гипотезы по этому поводу, но обе они не имеют достаточно серьезных оснований.
Исследователями называется имя Евдокии Ивановны Голицыной, известной хозяйки светского салона в Петербурге. В Сергачском уезде Нижегородской губернии ей принадлежало село Пожарки, расположенное неподалеку от большой дороги, ведущей в город Сергач, куда Пушкину дважды приходилось выезжать по хозяйственным делам. Это обстоятельство и послужило основным аргументом для предположения о встрече Пушкина именно с нею в ее нижегородском имении. Но о пребывании этой Голицыной в Пожарках осенью 1830 года не имеется никаких сведений. Все, что известно об этой светской, тогда уже пятидесятилетней женщине, привыкшей к определенному образу жизни, заставляет усомниться в реальности ее приезда в деревню. Да и расположение самого имения в стороне, противоположной пути на Москву, не сообразуется с целью поездки, указанной поэтом в письме к невесте.
Д.Грасси – Е.И.Голицына.
Есть версия, что этой таинственной княгиней была Анна Сергеевна Голицына, урожденная Всеволожская. Но ни Анна Сергеевна, ни ее родные не числились среди дворян-землевладельцев Нижегородской губернии; какие-либо доказательства посещения ею тех мест также отсутствуют. Да и в 1830 году ей было уже 56 лет. Ясно же, что ревновать Пушкина невеста могла только к привлекательной молодой особе.
П.Ф.Соколов – А.С.Голицына.
Однако в том же Лукояновском уезде, где числилось село Болдино, располагалось и наследственное имение князей Голицыных (одной из ветвей этого старинного и многочисленного рода). На старых губернских (и поуездных) картах «большим столбовым дорогам» 1830-х годов можно увидеть, что по Лукояновскому уезду проходил большой почтовый тракт, соединявший Москву с Саранском и Пензой (через Арзамас и Лукоянов). Именно этот прямой путь на Москву и мог интересовать Пушкина в первую очередь, когда он пытался выяснить кратчайшую дорогу, расположение карантинов и возможность выезда из губернии. Непосредственно на этом тракте, недалеко от «заштатного» города Починки (расположенного в 205 верстах от Нижнего) и находилось село «Рождественское, Пеля Хованская тож», принадлежавшее Голицыным. По сведениям экономических поуездных описаний в конце XVIII в. там уже стоял господский деревянный дом с фруктовым садом, обсаженным «преспектом», насчитывалось 200 крестьянских дворов, имелись церковь «деревянная, Рождества Христова» и «казенной питейной дом».
В 1830-е гг. владельцем села был Владимир Сергеевич Голицын, фигура очень известная в обществе того времени. Участник Отечественной войны 1812 года, бывший флигель-адъютант Александра I, в 1820-е гг. он воевал на Кавказе, а впоследствии дослужился до генерал-майора, затем тайного советника и сенатора. Человек образованный и одаренный, Голицын был большим знатоком и любителем музыки, не чуждался и литературы; в доме его устраивались музыкальные вечера, собирались артисты и литераторы. Ему принадлежали переводы на русский язык нескольких оперных либретто и музыка на слова татарской песни из поэмы Пушкина «Бахчисарайский фонтан».
Голицын Владимир Сергеевич.
Напомним, что Голицын был хорошо знаком с поэтом. Летом 1830 года они встречались и беседовали о «Дон Жуане» Моцарта. Знал поэт и жену Голицына Прасковью Николаевну, урожденную Матюнину. Прасковье Николаевне в 1830 году было 32 года. Может быть, Прасковья Николаевна и является той «княгиней Голицыной», которая вызвала несколько ревнивые предположения Натальи Николаевны.
Кроме таинственной Голицыной, Пушкин наведывался к Новосильцевым и Кротковым в близкое Апраксино. В селе есть храм и несколько строений из старого кирпича. Вряд ли они помнят Пушкина, но осмотреть все равно интересно.
Рядом расположено село Черновское, где Пушкин навещал Топорниных и Ермоловых. Сейчас только барский сад и старые деревья еще стоят на высокой террасе правого берега Пьяны, на северной окраине села. Усадьбы не сохранились, а ведь когда-то тут были деревянные особнячки на каменных фундаментах и, должно быть, с милым уютом внутри.
С.Ю.Жуковский – Комната в имении Брасово .
Владимир Первунинский – Чаепитие в сиреневом саду.
О том, какой фурор мог производить модный поэт, можно понять из цитаты “Барышки-крестьянки”:
«…что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, не известные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание».
George Sheridan Knowles – A Love Song.
27 ноября 1830 года в Болдино пришло известие: дорога на Москву открыта. Пушкин поспешил уехать. Скорее всего, в те дни уже ложился снег. Поэт провел три месяца в своем сельском имении.
Уже после возвращения в Москву, Пушкин на писал Плетневу:
“Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал”.
Мы не будем перечислять литературные шедевры, которые тряслись вместе с поэтом в ямских тройках, преодолевая версты до столичных литературных журналов. Мы просто отметим, что магия места так и осталась нераскрытой.
Второй раз в Болдино Пушкин уже стремился сам. Он был женат и искал уже не денег, а тогдашнего вдохновения, которое облекаясь в форму стихов и прозы, уже начинало обещать пополнение семейного бюджета. “Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться”, – писал Пушкин своей супруге в письме от 12 сентября 1833 года.
Снова стояла осень. К началу октября поэт закончил поездку по пугачевским местам Урала и Поволжья и завернул в Болдино, чтобы завершить свою «Историю Пугачева» и осуществить другие замыслы, которые стремительно зрели в дороге. Он торопился в имение, спешил увидеть свой бедный рабочий кабинет, предчувствуя, что снова распишется здесь. Так и случилось. Все полтора месяца Пушкин работал жадно – почти всегда параллельно над несколькими произведениями. Осень – его любимое время года.
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих. ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча, еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы…
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса –
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
Пушкин доволен этой нарочной осенью в Болдино. В письме от 30 сентября он пишет жене:
«Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду: ус да борода — молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов (Пушкин, как известно, любил писать лежа). Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день и все на одно лицо».
А еще давайте не забывать, что Пушкин был барином. И потому ему приходилось рассматривать жалобы крестьян. Об одном таком случае он пишет жене в письме:
“Сей час у меня были мужики, с челобитьем; и с ними принужден я был хитрить – но эти наверное меня перехитрят… Хоть я сделался ужасным политиком, с тех пор, как читаю Conquetes de l’Angleterre par les Normands. Это что еще? Баба с просьбою. Прощай, иду ее слушать…
…Ну, женка, умора. Солдатка просит, чтоб ее сына записали в мои крестьяне, а его-де записали в выблядки, а она-де родила его только 13 месяцев по отдаче мужа в рекруты так какой же он выблядок? Я буду хлопотать за честь оскорбленной вдовы”.
Эта осень тоже была чудо, как плодотворна. К концу пребывания Пушкина в деревенском уединении была готова беловая рукопись «Истории Пугачева», написаны «Песни западных славян», стихотворение «Осень», повесть «Пиковая дама», две сказки, поэма «Анджело». В перерывах появлялись беглые наброски еще одной поэмы – будущего «Медного всадника». Поразительно, что вплотную над этим произведением – едва ли не самым совершенным во всем его творчестве – поэт работал в течение всего лишь нескольких дней.
Осенью 1834 года обстоятельства снова привели Пушкина в Болдино. Ему пришлось на время принять от отца дела по управлению имением, которое оказалось на грани разорения. И хотя он сам не пользовался доходами с Болдина, нужно было позаботиться о стареющих родителях и подумать о будущем детей, для которых это имение могло стать, по словам самого Пушкина, «последним верным куском хлеба». Но не только это заставило поэта погрузиться в хозяйственные хлопоты. Болдино было дорого ему по-особому – и как вотчина предков, и как место, где он уже привык находить творческий приют. В этот раз Пушкин поселился не в барском доме, где шел ремонт, а в помещении вотчинной конторы.
Мысли о том, что в Болдино можно привольно и просто жить, все чаще посещали голову Пушкина.
“Дай Бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином!”, – пишет поэт жене в мае 1834 года.
“Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено”. – пишет Пушкин супруге в июне того же года.
А ведь, может, и ремонт в доме не просто так затеян – барин начал ездить – требуется порядок. А пока вместо любимого кабинета с ломберными столами – здание конторы. Это бревенчатое строение с тесовой крышей. Сейчас оно стоит в углу усадебного парка, на противоположном от дома берегу пруда. Во время приездов поэта она находилась, по-видимому, за пределами усадьбы, за оградой, хотя и совсем неподалеку. На нынешнем месте здание конторы установили в 1911 году, когда усадьба продавалась.
В вотчинной конторе – две большие комнаты, разделенные просторными сенями. В одной из них воссоздана обстановка собственно конторы, где велись дела по управлению имением; в другой – интерьер жилой комнаты. Так она могла выглядеть, когда в ней жил поэт. Здесь по-деревенски просто и уютно: бревенчатые стены, небольшие оконца, беленая печь в углу. Большой диван, стол, секретер, конторка. Под окнами стоит простой сундук, покрытый домотканым полотном, над ним – потускневшее старинное зеркало.
Пушкин был рад опять оказаться в Болдине. Он даже взял с собою черновики «Капитанской дочки», но так и не принялся здесь за свою повесть. Возвратился было к автобиографическим запискам, но оставил их. Ему не работалось. Единственным завершенным произведением этой осени стала «Сказка о золотом петушке». Прожил на этот раз в Болдине Пушкин совсем недолго – менее трех недель. Дела по имению удалось уладить, и он заспешил в Петербург.
Он больше не вернется в Болдино, хотя вел переписку с управляющим и уже в 1835-м году опять собирался приехать, но не смог. Были и более основательные планы – он намеревался подать в отставку, оставить Петербург и поселиться в деревне. И, скорее всего, в этом случае выбрал бы именно Болдино. Здесь пустовал просторный, похорошевший после ремонта дом, где нестесненно могло бы разместиться его большое семейство. Здесь он был бы свободен и независим от великосветских правил, долгов. Пушкин не смог выскочить из столичного круга. В 1837 году его не стало.
После гибели Александра Сергеевича имение продолжало оставаться во владении отца. А вотпосле смерти Сергея Львовича отцовскую часть Болдина унаследовал его младший сын Лев Сергеевич. В 1853 году сюда после смерти мужа переехала на жительство из Одессы вдова Льва Сергеевича, Елизавета Александровна с тремя малолетними детьми. Ее портрет висит в болдинском доме.
Сын ее, Анатолий Львович вступил в права наследства спустя тринадцать лет, в 1866 году, и владел имением до 1903 года, вплоть до своей кончины. Последним владельцем Болдина был его сын Лев Анатольевич Пушкин, внучатый племянник поэта.
Другая половина Болдина, ранее принадлежавшая Василию Львовичу и заложенная им, была прода¬на за долги. Детям самого поэта из наследства деда были выделены только сельцо Кистенево и деревня Львовка.
Позднее их единоличным владельцем стал старший сын поэта Александр Александрович Пушкин, генерал русской армии, герой русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Он не раз бывал в усадьбе во Львовке и любил ее. Вот и вы не поленитесь – посетите то место, где обрывается асфальт, за лесом кончается губерния, а телефоны переходят в мордовский роуминг. Львовка – чудесное спокойное место, где бродить и думать хочется даже более, чем по болдинскому парку – чувство уединения тут полное и всеохватное. Да и не каждый турист доедет до Львовки, хотя всего 8 километров – и вы снова в мире скромного провинциального барства.
Первое, что вы увидите – это парк с аллеями.
Времена приезда поэта в Болдино Львовка, основанная дедом Пушкина, уже была – всего несколько изб. По сути, это были болдинские выселки и обосновывались тут крестьянские семьи, которые имели разные провинности. Сейчас ситуация не стала лучше – все те же пять домов.
В 40-50 годах позапрошлого века, когда произошел раздел имения, Наталья Николаевна, вдова Пушкина, велела заложить тут дом и парк, что и было сделано. Домик по архитектуре сродни болдинскому и скрывает в себе всего несколько комнат – для небольшого семейства, но обладает потрясающим уютом внутри.
План дома был так скромен, что тут было невозможно организовать хоть какой-то анфилады комнат. Они все достаточно малы. В каждой – старинная мебель и тематическая выставка по “Повестям Белкина”. Непременно попросите экскурсовода рассказать вам не столько о литературе, сколько об истории владения.
Вдова поэта прожила несколько лет после смерти мужа в одиночестве, но поднять четырех детей было тяжело. Знакомые и друзья семьи описывали в своих письмах, какое существование влачила Наталья Николаевна – экономили на свечах, не имели в доме чая, штопали изношенную одежду и не могли выпутаться из долгов. Ни о каких блистательных выездах в свет и посещении гостиных не шло уже и речи. И хотя вдова уехала из столицы, жизнь не становилась для нее дешевле. Говорят, Наталья Николаевна очень переменилась за эти годы вдовства – стала строже, а легкомыслие и юность покинули ее. Наконец она вышла в 1844 году замуж за генерала Петра Петровича Ланского, который был добрейшим человеком и стал добрым отчимом пушкинским детям.
В.Гау – Генерал П.П.Ланской.
Старший сын поэта Александр, скорее всего, под влиянием отчима выбрал карьеру военного.
Воспитанник 2-й Петербургской гимназии (1845—1848[size=14])[/size] и Пажеского корпуса, из которого в 1851 году выпущен корнетом в лейб-гвардии Конный полк. В 1869 году — полковник. Во время войны за освобождение Балкан 1877—1878 годов командовал Нарвским гусарским полком, награждён золотым оружием с надписью «За храбрость» и орденом Святого Владимира IV степени с мечами и бантом. 1 (13) июня 1880 года пожалован в флигель-адъютанты Его Величества, уже через месяц — в Свиты Его Величества генерал-майоры и назначен командиром первой бригады 13-й кавалерийской дивизии, которой командовал до октября 1881 года.
30 августа (11 сентября) 1890 Александр Александрович Пушкин был произведён в генерал-лейтенанты с формулировкой «За отличие по службе».
В 1891 году, как занимающий гражданские должности, переименован из военного чина генерал-лейтенанта в гражданский чин тайного советника. Активно занимался развитием образования, в том числе женского. Был заведующим учебной частью Московского Императорского Коммерческого училища, членом советов по учебной части Екатерининского и Александровского женских институтов, московским губернским гласным. С 1895 года и до конца жизни занимал должность почётного опекуна Московского присутствия Опекунского совета Учреждений императрицы Марии.
Александр Александрович прожил 81 год, был дважды женат и прижил от двух жен 13 детей.
Будучи военным и ведя активную социальную жизнь. Александр Александрович все же находит время побывать во Львовке. Что он тут, в местечке, которое и сегодня – глушь, ждал? Осени во Львовке столь же прекрасны, как и в Болдино, что было по соседству. Все то же золото и бронза лесов, пегий холст степи, молочные туманы в ложбинках. Но Александр Александрович не был поэтом. Просто в нем жила память дедов и отца. Во Львовке и сейчас есть следы его деятельного участия в жизни сельца.
В парке у дома стоит храм. Еще в середине XIX столетия Львовка не имела храма. Жители были приписаны к церкви Успения в Большом Болдине, куда приходилось ездить или ходить пешком на службы. В начале XX века крестьяне деревни Львовка обратились в Нижегородскую епархию за разрешением построить деревянную церковь, но на деревенских землях удобного места для строительства не нашлось. В очередной приезд барина (он бывал во Львовке наездами) крестьяне обратились к нему с просьбой выделить землю под храм. Своим решением Александр Александрович отдал жителям часть усадебной земли, находившейся вблизи барского дома, но при условии, что церковь эта будет освящена в честь святого и полководца Александра Невского. Другим условием было то, что крестьяне прежде должны построить церковно-приходскую школу и учить в ней своих детей. Со своей стороны Пушкиным было обещано оказывать материальную помощь при строительстве школы и церкви.
Церковь Александра Невского была освящена и открыта для прихожан Львовки в 1911 году. Служба в ней проходила до 1935года. Перед войной церковь была закрыта, колокольня разобрана, перевезена в деревню Лобаски и использовалась как стройматериал.
Крестьяне сдержали слово. Приходская школа и сейчас, после реставрации, стоит на краю пруда и обращена крылечком на храм. Первой учительницей, жившей при классах, была Прасковья Герасимовна Погодина.
Сегодня побывать в Большом Болдино и не увидеть Львовки – большая странность. Поэтому непременно ищите возможность преодолеть 8 км асфальта. Кстати, на этом окрестности не исчерпываются – на старом тракте в Малом Болдино дорога делает резкий поворот – чертов угол, как говорят до сих пор. И судя по старым картам, на нем всегда стояли ветряные мельницы. Да и сейчас одна все еще стоит, пусть и без крыльев.
А если удаляться той дорогой от Болдино, то непременно прибудешь в имение богатых Кочубеев в Новой Слободе. Информации о том, посещал ли этих соседей Пушкин, не осталось. Но, думается, веселее дома он бы не нашел в округе. Богатство тут опиралось на хлебосольство. Об этом имении мы как-нибудь расскажем подробнее.
Вот и примечайте, сколько пунктов интереса сразу вскрывает простая поездка в Большое Болдино, если вы самостоятельны в прогулках и не скованы автобусом. Приятных променадов! 🙂
Материал входит в цикл “Золотое дно” Нижегородской губернии”
