Монрепо: загадки северного сада

Пожалуй, я нигде не видела такого прочного сплава жизни и смерти, как в пейзажном скальном парке и усадьбе Монрепо.

Дозревающая рябина, изумрудные мхи, свинец бухты и теплая терракота сосновых стволов легко примиряют с брошенным домом, островом мертвых, концом света и гранитными стелами в память ушедших.

Прогулку по Монрепо мы запланировали сразу, как только в нашем маршруте появился Выборг. Красивые фотографии источали очарование. На город и парк у нас был всего один дождливый августовский день – как у большинства туристов, чей отпуск проходит в Санкт-Петербурге. Разумеется, это очень мало для такого психоделического и сложного местечка. Поэтому если вы счастливчики и живете в гостинице Выборга – посвятите Монрепо целый день.

От центра Выборга до входа в парк – буквально 5 – 7 минут езды на автомобиле по предместью и острову Твердыш, лишенному всяческого лоска. В шведские времена, в XVI веке  остров называли Слотсхолмен, и здесь был устроен скотный двор — Лилль Ладугард – с частью хозяйственных угодий Выборгского замка. Сама местность, по преданиям, называлась «Старый Выборг» – якобы здесь находилось карельское поселение — предшественник города. В это охотно начинаешь верить, гуляя по парку. В XVII  — начале XVIII веков  эти земли сдавались в аренду выборгским бюргерам и чинам шведской администрации. В 1710 году Выборг был взят Россией, а с 1760-х годов земли Лилль Ладугорда были отданы в потомственное пользование коменданту Выборгской крепости Петру Ступишину (1718—1782). Так началась семейная история имения.

Перед воротами  в парк – асфальтовая площадка без парковочной разметки и мусорные баки. Все, паркуйтесь. Сам пятачок тесноват, и было ощутимо, что мы ловко вписались в него только потому, что был будний день, и шел дождь.

Первое, что вы увидите – деревянные строгие ворота в стиле неоготики, которые уже на входе как бы намекают, что ванильная садовая романтика здесь не водится. Как говорится в истории усадьбы, они появились в Монрепо в 1830-х годах и были построены якобы по проекту финского архитектора Карла Людвига Энгеля, чьи сооружения украшают столицу Финляндии и не только. Никаких подтверждений этому отрадному факту пока не существует. Тем более, что в 1950-х годах подлинные ворота все равно были утрачены и воссозданы только в 1982 году почти в прежнем виде – стрельчатые четыре башни, металлические накладки и резной декор.

На старинной фотографии ворота выглядят вот так. На них еще заметен герб последних владельцев имения – баронов Николаи (ударение на предпоследнюю гласную) с нечитаемым девизом Sustine et abstine, что значит – “Выдерживай и воздерживайся”.

За воротами нас ждал тонкий грустный охранник …

…и толстые улыбчивые собаки, которые демонстрировали всем своим видом довольство и доброту.

Тут же располагается касса, где можно приобрести брошюрку с картой парка – не пожалейте пары сотен рублей и следуйте путеводителю. Тогда у вас будет шанс  не только самим спастись в этих лабиринтах парковых дорожек, но и вывести заблудших ранее.

Первое, что хотелось увидеть – усадебные постройки. Это всегда привлекает в парковом комплексе. Дом – это то, что хранит следы жизни, хозяйского вкуса. От ворот в парк – 3 минуты ходьбы. При этом попадаешь в старинную липовую аллею, идущую крестом. Да, это не Петергоф и дорожки вполне природные, натуральные, без лоска.

Добравшись до сердца Монрепо, понимаешь, что оно уже не бьется. Окна дома заколочены, здания обнесены забором – даже рассмотреть толком не получилось. Позже я прочла грустную историю советской реставрации, утрат и криминальных хищений предметов интерьера и обстановки. Деревянный дом и флигели ждут реставрации.

Мы подошли к забору и сделали несколько снимков. Это флигель.

В глубине – библиотечный флигель усадьбы. Вытянутое одноэтажное строение с башенкой, уютный внутренний дворик и каменная фигура женщины – нам так показалось. Словно она вышла из дома и застыла в молчаливом отчаянии, опустив руки. Грустное впечатление.

А когда-то было так. Уютный внутренний дворик, утопающий в цветах. Деревянные ставни, защищающие корешки книг от солнца.

Сейчас флигель даже не разглядеть – внутренний дворик закрыт от посетителей, а листва мешает глазам. Поэтому мы не задержались и прошли к дому.

Дом одноэтажный – этому наверняка способствовали ветра и отсутствие необходимости строить высокое здание, чтобы любоваться красотой пейзажа, так как он сам льется во все окна.  Дом построен из дерева, хотя вокруг столько камня. Это наверняка делало его теплым и живым. Центральный вход в господский дом, переживший пожар. Окна выбиты или заколочены.

А вот общий вид парадного фасада. Дом расправил крылья, чтобы парить, но его нынешнее состояние вряд ли тому способствует.

Стоя в парковом партере, мы ощутили, что нам остро захотелось узнать о владельцах этого местечка, этого дома. Что за счастливчики жили тут? В путеводителе о них всего пара маленьких страниц, которые вовсе не открывают всех перипетий. А без героев, которые тут любили и надеялись, место не живет. Поэтому сейчас – о них.

Первым частным владельцем этой земли был комендант Выборгской крепости Петр Ступишин (1718—1782). Портретов этого славного человека ни в интернетах, ни в книгах о Монрепо мы не нашли – возможно, они не сохранились или лежат неопознанными в запасниках музеев.  Между тем, фамилия известная – история помнит и младших братьев Ступишиных: Алексей доставил в 1769 году в Санкт-Петербург долгожданное известие о взятии русскими войсками турецкой крепости Хотин, а Егор упоминается Пушкиным в “Истории Пугачева” как комендант Верхояицкой крепости, оборонявший ее от пугачевских отрядов.  В подчинении у Петра Ступишина была не только Выборгская крепость, но и все русские крепости вдоль российско-шведской границы – сегодня большая часть из них находится на территории Финляндии.

Первой супругой Петра Алексеевича была дочь выборгского немецкого купца Шарлотта, подарившая мужу двух сыновей и дочь. Сведений о Шарлотте почти не сохранилось. Известно только, что она, как и большинство выборжан, была лютеранкой. Влюбленный супруг назвал имение Лилл Ладугорд в ее честь – Шарлоттенталь, то есть по-немецки “Долина Шарлотты”. Пользуясь служебным положением и бесплатной солдатской силой, комендант крепости завозил в имение почву, сажал деревья, взрывал скалы и, очевидно, построил там первый деревянный дом со службами. Правда, милая Шарлотта вряд ли успела насладиться результатами масштабного строительства – в 1770-х годах ее  не стало. После смерти первой супруги Ступишин женился на вдове Элеоноре Доротее Тауберт, в девичестве Шумахер. Ее отцом был одиозный секретарь Петербургской Академии наук Иоганн Даниэль Шумахер, который умудрился попасть под следствие по обвинению в растрате средств Академии наук Санкт-Петербурга. Правда, в итоге его обвинили лишь в растрате казенного спирта, а жалобщиков наказали.

Ступишин оставил после себя добрую славу и наследство, среди которого было дорогое в содержании имение Шарлоттенталь. Опекуны его наследников сочли, что эти траты для небогатого семейства излишни, а имение лучше продать. И такой случай им подвернулся.

В купчей от 23 октября 1784 года говорилось, что опекуны продают Шарлоттенталь господину Михаилу Донаурову (1757 – 1817) со всеми землями, постройками, садами и урожаем за 3 000 рублей. Донауров был обер-секретарем принца Фридриха, брата юной супруги великого князя Павла Петровича, сына Екатерины Второй. По поручению принца Донауров на четыре года стал формальным владельцем усадьбы, взяв на себя оформление всех документов и приспособление усадьбы к приезду своего патрона. Обер-секретарь был мягок и исполнителен, благодаря чему в последующие годы сделал отличную карьеру – был главой кабинета при Павле I, а потом – действительным тайным советником. Дома он служил жене своей, ласково называя ее «мафамушкой» и выполняя ее поручения и капризы.

Сам же принц Фридрих Вюртембергский (1754 – 1816) как родственник российской короны был обижен немецкой родней и потому в противовес обласкан  Екатериной II, которая взяла его на должность выборгского наместника. В Выборге Фридрих появился уже в 1784 году.  Резиденция для принца была уже готова: дворец выборгского наместника был возведен по проекту Карла Иоганна  Шпекле и первоначально предназначался для инженерной команды, но на последнем этапе строительства был приспособлен для новой цели и получил парадную отделку. Помимо дворца на центральной Соборной площади Выборга, принц Фридрих получил и загородную резиденцию Шарлоттенталь.

Наместник приехал в Выборг не один, а с юной женой. В 1780 году в возрасте 26 лет он при помощи российской императрицы сделал внешне прекрасную партию – женился на 15-летней немецкой принцессе Августе Каролине Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1764 – 1788), получившей от Екатерины II прозвище «Зельмира» – в честь героини одноименной французской трагедии. Как отмечают современники, принц отличался выдающимися физическими данными – имел рост 2,11 метра и был здоров «как бык». Воспитанный во дворцах, но живший в немецких казармах, он был резок, чтил дисциплину и порядок, любил хороший стол и в целом не был злым человеком. Более того, он был начитан и умен, обладал художественным вкусом. На фоне такой брутальности и просвещенности мужа юная Августа смотрелась невинным хрупким ангелом.

Правда, в этом семействе счастья не было. Принцесса была юна, получила весьма поверхностное воспитание и образование, но осознавала свою прелесть и своим предназначением считала цель кружить головы мужчинам. Принцессу не привлекало обустройство дома и материнство, а ее муж быстро получил репутацию рогоносца.

«В четверг в Эрмитаже ее глаза были так наполнены слезами, что это больно было видеть. Говорят, они живут как кошка с собакой», – писала Екатерина II Потемкину о семейной жизни принца и его юной жены. Впрочем, сплетники называли в числе поклонников восемнадцатилетней Зельмиры и самого Потемкина, и великого князя Павла.

Между тем, Фридрих был весьма деятельным. Доставшиеся ему усадебный дом и парк не соответствовали его вкусу, воспитанному на европейских образцах, и Фридрих принялся за проведение строительных работ и благоустройство своего нового имения. Широко образованный, начитанный, живо интересовавшийся искусством, принц Фридрих был хорошо осведомлен о новых веяниях в паркостроении. Уже в начале осени 1784 года в Шарлоттентале начинаются крупномасштабные ремонтные и строительные работы. Имеющиеся документы говорят о том, что существующее здание главного усадебного дома восходит ко времени владения именно принца Фридриха.

На основании имеющихся материалов можно утверждать, что строительные работы в имении при принце Фридрихе велись по начало 1786 года. Однако уже летом 1785 года принц Фридрих дал имению французское название Монрепо (“Mon Repos” — «Мой отдых»). Это название он начинает использовать в подписях к своей корреспонденции, никак не комментируя переименование имения. Существует предположение, что свое выборгское имение Фридрих переименовал в память о швейцарском имении Монрепо под Лозанной, где он жил в юности. В 1786 году Фридрих Вильгельм прибыл в Монрепо уже в мае и сообщил родным: «Я наслаждался бы своим поместьем куда более, если бы погода была лучше, но весь май лил дождь, и все же и постройки и сад очаровательны».

В июне семья принца уже принимала многочисленных гостей из Петербурга. Друг Фридриха отпраздновал в Монрепо свадьбу. В одном из недатированных писем принца содержится все его отношение к неверной супруге: «…запрещаю Вам показываться мне на глаза, если на это нет моего позволения. Объявляю, что ввиду Вашего слабого здоровья Вы должны оставаться и отдыхать в своих комнатах, и если Вам нужно двигаться, парк Шарлоттенталь достаточно обширен, чтобы Вы могли бывать здесь, не попадаясь мне на глаза…»

Впрочем, в 1786 году сам принц попал в немилость – императрица стала подозревать его в переговорах с шведами и отстранила его от дел. Фридрих собирался покинуть Россию, как вдруг его молодая жена заявила, что никуда с ним не поедет и попросила защиты у императрицы. Фридрих забрал детей и убыл на свою родину с ними.

Совершенно не имеет отношения к истории Монрепо дальнейшая судьба Августы, но ее страшная смерть в 24 года заслуживает хоть небольшого упоминания. Родная семья не захотела принимать обратно несостоявшуюся жену и мать, а потому Екатерина II отправила ее временно в средневековый прибалтийский замок Лоде (сегодня – Эстония), где сопровождавший и охранявший ее 60-летний генерал  Портман выдавал ее за племянницу. Принцесса наслаждалась отдыхом от детей и мужа.

Вскоре стало понятно, что она совершенно никому не нужна – ни мужу, ни родителям, ни императрице. Оставшись в полном вакууме молодая красавица нашла утешение в компании старого генерала, которого соблазнила и от которого понесла дитя. Старый солдат, опасаясь высочайшего гнева, усилил изоляцию принцессы, удалив всю ее небольшую свиту, включая врача.

Агент, посланный семьей из Брауншвейга, уже не смог встретиться с Августой – летом 1788 года последствия связи с генералом стали очевидны. В сентябре у принцессы начались роды. Как пишут историки, она осталась без врачебной помощи, а возможно, и без акушерки. Открывшееся кровотечение унесло жизнь матери и младенца. Погребена она была практически тайно и без должного освидетельствования. Ее супруга уведомили о кончине матери его детей. Фридрих не стал спешить со вторым браком и заключил его только в 1797 году – с Шарлоттой Великобританской (1766—1828), дочерью короля Великобритании Георга Третьего. Их маленькая дочь умерла во младенчестве, и Шарлотта занималась воспитанием детей покойной Августы. 

Интересно, что в 1804 году, Фридрих дал одному из своих владений в Вюртемберге, дворцу Зеешлосс в Людвигсбурге (близ Штутгарта), имя Монрепо в память о своих прошлых владениях.

Монрепо спешно продавалось тем же доверенным лицом, которое и покупало его – Михаилом Донауровым. Единственным интересантом стал президент Санкт-Петербургской Академии наук Людвиг Генрих Николаи (1737 – 1820), который и приобрел имение в 1788 году вместе со всеми строениями, мебелью и урожаем за год всего за 10 тысяч рублей. Небольшая сумма была, видимо, обусловлена тем, что строения усадьбы были деревянными, а урожай скудным. Донауров отписал принцу в письме, что цена, хоть и невелика, но весьма выгодна при отсутствии других покупателей Монрепо.

Третий владелец имения Монрепо, Людвиг Генрих Николаи (после перехода в православие — Андрей Львович Николаи), был поэтом, библиотекарем и педагогом. Он преподавал логику великому князю Павлу Петровичу, будущему Павлу I. С 1796 года Николаи — член кабинета императора Павла I в звании государственного секретаря. Президентом Петербургской Академии наук он был в период с 15 апреля 1798 года по 6 февраля 1803 года. Службу барон оставил осознанно, признаваясь, что «с каждым днем все более и более его бьет в нос эта придворная клоака, в которой непрерывно совершаются мелкие гадости, и в нем созревает желание непременно выйти в отставку».

Отставка пошла на пользу как барону, так и Монрепо. Николаи был страстным библиофилом, и свою жемчужину – библиотеку – он поселил именно в своем новом имении. На собирание книг барон готов был отдавать и время, и немалые деньги. Собирать библиотеку Николаи начал еще в юности вместе со своим ближайшим другом и однокашником по Страсбургскому университету, Францем Германом Лафермьером. Каждый из друзей собирал книги, которые составляли некое “мысленное целое”. Николаи и Лафермьер называли его “Библиотекой двух друзей”. Как писал впоследствии Николаи, “мы навсегда условились не покупать одни и те же книги”. По уговору друзей, общую библиотеку должен был получить тот из них, кто проживет дольше. Однако после того как Николаи женился, этот уговор пришлось изменить. Каждый из друзей остался при своей части библиотеки, а Лафермьер завещал сыну друга, Паулю Николаи, лишь свои немецкие и итальянские книги. Таким образом, в основе библиотеки имения Монрепо лежит не только книга, но и дружба, которая пережила и время, и превратности судьбы.

Книжное собрание было весьма обширным. Оно включало в себя около девяти тысяч томов и считалось одним из крупнейших (если не крупнейшим) частным книжным собранием Великого княжества Финляндского. В библиотеке Монрепо были представлены разнообразные издания античных классиков, писателей эпохи Возрождения, философов Нового времени, книги по истории, географии, истории искусства и науки, садовые трактаты. В Монрепо была даже инкунабула – книга, напечатанная в 1493 году в Нюрн-берге, “Liber Chronicarium” (“Книга хроник”) Гартмана Шёделя. Странным образом, этот книжный раритет хранился в Монрепо в двух (хоть и не полных) экземплярах.

В 1915 году последний барон Николаи, Пауль Эрнст Георг, передал все книжное собрание Монрепо в библиотеку Хельсинкского (тогда – Гельсингфорского) университета на двадцать лет, с последующей передачей навсегда в собственность Финляндии. С этого времени, вот уже больше ста лет, библиотека имения Монрепо бережно хранится и тщательно изучается в нынешней Национальной библиотеке Финляндии. Каталог библиотеки доступен для всех желающих в интернете.

Первой хозяйкой Николаи в Монрепо стала супруга барона – Иоганна Николаи (1738 – 1820). Высокообразованная и рачительная, но при этом душевная и открытая, она превратила Монрепо в место, которое с удовольствием посещали друзья и гости семьи.

«Это будет очаровательный дом. Очень удобный, выполненный с прекрасным вкусом. По крайней мере, во всем Выборге не будет подобного», – писала она в одном из своих писем. Думаю, эти хозяева имения прогуливались по его дорожкам вместе.

Новые владельцы  всецело предались обустройству Монрепо. Барон даже воспевал усадьбу в стихах. Над Монрепо потрудился друг Николаи, итальянский архитектор Жозеф Мартинелли. Кстати, мнения историков относительно главного дома разнятся: по одной версии, нынешнее строение осталось от принца, но было значительно перестроено и расширено, а по другой – именно оно было построено итальянским приверженцем классицизма к 1804 году.

Чета Николаи имела только одного сына и наследника. Барон Павел Андреевич Николаи (1777—1866) — русский дипломат, действительный тайный советник, посол в Дании в 1816—1847 годах. Ему было чуть больше 10 лет, когда он впервые приехал в Монрепо после его покупки родителями, но полюбил это место всей душой.

Павел Андреевич продолжил дело своих родителей по обустройству Монрепо. Его супруга, княжна Александра-Симплиция де Брольи (1787—1824) вполне разделяла эти хлопоты: француженка по происхождению, вынужденная в ранней юности бежать от революций под покровительство российской короны, она не имела по-настоящему своего дома.

Монрепо стало родовым гнездом Николаи – тут семья хоронила своих стариков, тут подрастало будущее поколение. Эта хозяйка Монрепо родила восьмерых детей и довольно рано умерла – в 37 лет, практически вслед за родителями мужа. Возможно, эта утрата заставила барона украшать парк Монрепо памятными знаками, удивительно сочетающими в себе темы жизни и смерти.

В 1863 году Павел Андреевич принимал тут императора Александра II, ехавшего в Гельсингфорс для открытия сейма.

Возможно, получилось длинновато, но знать владельцев предпочтительнее, заявляясь к ним в дом. Кстати, вот немного старых фото дома со старых открыток. Известно, что в доме были Белая (семейная) гостиная», бильярдная, «Царская комната», где висели портреты членов царской семьи, «Большая зала» с плафоном работы придворного художника Якоба Меттенляйтера на античные темы. Вот он – расписной плафон. Как пишут выборгские СМИ – был украден и вывезен предположительно, в Финляндию.

Перед домом был небольшой садик регулярного типа – туда вели лестница из дома. Дом действительно был сердцем Монрепо.

Внутренние покои дома остались на фотографиях последних владельцев Николаи и Паленов, в род которых Монрепо перешло уже по женской линии, так как мужская линия прервалась. Просто выложим здесь этот образчик тихого уюта с ткаными коврами на полу, неверным светом керосиновых ламп, старыми портретами на стенах и памятными штучками на полках. Вот одна из последних хозяек дома – Софья Николаевна Пален (урожденная Николаи).

И еще немного интерьерных портретов с членами семьи и без них из того же источника. На втором фото узнается главная зала – с круглыми окнами по фасаду и фальш-окнами в росписи.

Всех этих картиночек, вполне передающих дух имения, нам очень не хватило в брошюре. Поэтому я насыплю их тут. Тем более, что от дома, мебели и интерьеров остались только внешние стены, которые стоят надеждой на реконструкцию.

У главного дома, мы раскрыли приобретенную карту и пошли осматривать чудеса Монрепо под затяжным августовским дождем.

Соседом главного дома оказался дом садовника и прочей прислуги (ныне – администрация парка). Здание отремонтировано в стиле «мало денег» и вполне утилитарно.

Главная достопримечательность тут даже не домик, а вот этот поверженный и изуродованный красавец, лежащий около клумбы.

Тяжело поверить, но это гранитный памятник независимости Финляндии. Лев с 1927 года по 1940 год стоял на высоком постаменте, в Петровском парке в Выборге, с гербом Выборгской губернии в правой лапе. Ради этого памятника финны скинули статую Петру I, который был виновником финской неволи.

В 1940 году советские военные вернули на историческое место памятник Петру I, а финского льва скинули со скалы. При падении гранитная скульптура раскололась, у льва отвалились лапы. Однако в 1941 году обломки скульптуры были снова установлены в парке финскими военнослужащими, вторично сбросившими памятник Петру I после занятия Выборга в ходе Второй Мировой войны. Вернувшиеся потом в Выборг русские снова скинули гранитного калеку и для верности закопали его в парке Монрепо, где он и был найден в 1989 году сотрудниками музея.

Тут же рядом среди гранитных глыб какая-то дверь – похоже на вход в ледник.

Мы приняли решение идти сначала в западную часть парка, имеющую большую протяженность. Прельстили названия объектов – «Конец света», «Остров мертвых». Дождь и клочья тумана, наползавшие с залива, портили фотографии, но не настроение.

Придерживаясь одной из тропинок, мы вышли к пирсу из гранитных обломков.

Дальше мы скользили по мокрым мшистым гранитам вдоль берега. Не очень понимаю, как барышни позапрошлого века могли карабкаться в своих туфельках на каблучках-рюмочках по этим камням. Хотя, возможно, им вполне хватало паркового партера с дорожками, без этих дикостей природы.

Судя по чужим солнечным фотографиям, тут в хорошую погоду так красиво – глаз не оторвать. И это был не наш случай. Вот вам дождливый вид на побережье с очередной гранитной громады.

Дети не сразу начали разделять суровые финские красоты, что было забавно, но и они вскоре втянулись.

Обращая внимание на удивительно ровные швы между мегалитами, Василий начал читать нам лекторий о древних цивилизациях, сводя на нет старания жителей старого городища и солдатского гарнизона в руках владельца Ступишина.

Вскоре дорожки стали опять вполне парковыми – мы приближались к храму Нептуна.

Правда, все, что нас ждало на этом мысу – фундамент, мертвая сосна, пара белых скамеек и информационная табличка. Объект, построенный впервые в начале XIX века по проекту Мартинелли, друга Николаи, долго жившего в Монрепо, сгорел, был восстановлен и вновь сгорел. Вообще, очень заметно, что многие объекты Монрепо неоднократно проходят один и тот же путь от создания до полного уничтожения. Кстати, изначально античный павильон был посвящен богине благочестия и только потом – богу морей. Скульптуры тоже не сохранились.

А раньше вид был вот такой.

Зато оказалось, что именно от храма Нептуна отлично виден Остров мёртвых – Людвигштайн.

Это белое неоготическое сооружение – фамильная усыпальница, возведенная в 1822 – 1830 годы и названная Людвигсбургом. В украшенной витражами капелле были размещены бюсты супругов Николаи. На крыше Людвигсбурга устроена смотровая площадка, на которую ведёт каменная лестница. По легенде, изложенной первым бароном Николаи в поэме «Имение Монрепо в Финляндии», в башне на острове был заточён свергнутый братьями с престола шведский король Эрик XIV. На одном из надгробий было выбито четверостишие Людвига Николаи, в переводе с немецкого звучащее так: «На краткий миг, о холм, ты мой, потом навек я буду твой». И ведь если вдуматься – все так и есть! Помимо надгробий, на острове с 1798 года находился и грот Медузы с маской Горгоны — одна из романтических достопримечательностей парка. Осмотреть Остров Мертвых сейчас нельзя – он недоступен, и администрация парка не собирается менять этот распорядок, установленный еще владельцами.

Вместо деревянного моста, наведённого через узкий и мелкий пролив в 1798 году, с 1820-х годов была устроена паромная переправа, доступная только владельцам парка. Путь по переправе на «Остров мёртвых» открывался, главным образом, в дни похорон. На острове-кладбище не высаживались лиственные деревья, поэтому первоначально осенью он не расцвечивался яркими красками. Тёмная зелень елей и сосен создавала ощущение вечного покоя, тишины и печали. Сейчас, конечно, лиственных деревьев там хоть отбавляй.

Усыпальница остается частным пространством семьи, несмотря на все утраты и осквернения советских лет. Кстати, место паромной переправы можно легко найти и сегодня, хотя парома там больше нет.

Старая калитка на Острове Мертвых. Графиня София фон дер Пален стала последней из рода Николаи, для которой эта калитка открывалась по назначению, последней упокоившейся в родовом некрополе. Она скончалась в Хельсинки в августе 1943 года. Гроб с ее телом был доставлен на поезде в Выборг и захоронен в Монрепо, на острове Людвигштайн.

Остались старинные фото этого мрачного места.

Кстати, на этой старой фотографии виден сам паром на Остров мертвых и вдали – храм Нептуна. Современный мостик рядом со старым паромом полностью воспроизводит паром с той лишь разницей, что не может никуда плыть.

В интернетах полно туристических рассказов о том, как около этого парома к гуляющим подходил благообразный старичок в старомодном костюме и спрашивал, нравится ли гостям прогулка по чудесному парку. Принимая старичка за сотрудника музейной администрации, туристы обычно отвечали комплиментарно, а довольный старичок внезапно исчезал у старой переправы на Остров мертвых. Было бы интересно знать, что бы старичок предпринял, если бы гости высказались разочарованно. Наше пребывание в этом месте было как раз довольно уединенным, но старичка-призрака мы не видели и пошли далее по маршруту.

Далее тропинка выводит к скальной гряде с поэтическим названием «Бараньи лбы» – очевидно, за внешнее сходство.

Затем мы вышли на поляну, с одной стороны огороженной гранитной стеной, а с другой – лесом. На ней стояла небольшая сень с решеткой –  источник «Нарцисс».

Местные финны называли этот источник «Silmä», что в переводе звучит как «глаз»: по поверью, вода из источника обладала целебной силой, улучшающей зрение. Видимо, именно поэтому Николаи называл его «Источником Сильмии» и даже написал об этом поэму. В изложении Николаи, который сам страдал глазными болезнями, прекрасная водная нимфа Сильмия пожалела влюблённого в неё пастуха и вернула ему зрение. По заказу владельца имения Огюст Монферран, известный нижегородцам, как создатель комплекса Нижегородской ярмарки, в 1820-х годах выполнил проект павильона над «Источником Сильмии»: с чугунной решёткой, нишей для статуи и маской льва, из которой текла струя воды. Для источника Николаи приобрел несколько поврежденную статую Нарцисса – с того времени родник стал называться «Нарциссом». Вода из источника отличалась поразительной чистотой, её даже продавали в аптеках.

Сохранились воспоминания о посещении «Нарцисса» пушкинской музой Анной Керн, которая посетила Монрепо в 1829 году и гуляла по парку вместе с друзьями – композитором Михаилом Глинкой, литератором Орестом Сомовым и поэтом Антоном Дельвигом. В Монрепо всегда разрешалось прогуливаться посторонним, даже если они не были гостями хозяев.

«Проводница рассказывала нам, что вода источника славится своей целебною силою, вкусом и свежестью. Действительно, я такой воды не пивала. Она холодна, чиста, как горный хрусталь и много имеет в себе живительного. У источника роскошный куст роз», – писала Анна Керн об источнике.

Решетка и маска льва – уже результат реставрации, а вот сама сень ничем не привлекательна – наверняка Монферран бы выполнил классический портик с хотя бы парой колонн. Водоносный слой изменил свое положение, и теперь вода идет не из пасти грустного льва, а со дна чаши. Мы пить воду не стали – то ли от дождя, то ли от случившихся изменений водичка уже не тянула на ту, что продают в аптеке, хотя для глаз, может быть, по-прежнему полезно.

Далее нам предстояло пройти по тропинке, изрезанной корнями деревьев. Учитывая дождь, теперь под ногами было еще более скользко.

По дороге нам попадались вот такие знаки на глыбах – явно рукотворные.

Затем тропинка привела нас к маленькому искусственному пруду, совершенно заросшему ряской – за свою форму водоем имеет прозвище «Боб». Через пруд перекинут бревенчатый березовый мостик. Разумеется, все воссоздано.

Далее – небольшой ров, заполненный водой  и окружающий небольшой островок, на котором стоит деревянная «хижина Отшельника». На остров и на выходе с него перекинуты такие же мостики. Раньше в условной хижине стены были увешаны библейскими картинками, а в башенке висел деревянный колокол. Тема Отшельника была популярна и поддерживалась во всех парках, чьи владельцы следили за модными тенденциями. Иногда дело доходило даже до найма старика-отшельника для наглядного одиночества и отрешенности от мира.

На старых фотографиях это место выглядело так.

Дальше нас ждала все та же тропинка.

Мостики на ней имеют скорее декоративное назначение, чем практическое.

Мы шли по кромке залива.

Наконец, по левую руку опять началась скальная гряда, больше напоминающая стену крепости.

А вот и очередная точка на маршруте – Грот желаний. Путеводитель предупреждает, что заходить туда без запаса провизии и страховки не стоит, но книжка шутит: глубина грота – пара шагов. Ровно столько, чтобы зайти в него и загадать желание.

А дальше мы опять шли вдоль гранитной гряды, уже откровенно напоминающей стену древней крепости. Примечательна вот эта борьба живого и неживого.

За этой грядой нас ждало еще одно парковое чудо – статуя Вяйнямейнена, седого певца с карело-финскими гуслями кантеле из финской поэмы “Калевала”. Он поет вдохновенную песню в честь витязей духа, в честь того, кто жизнь отдает во имя добра за людей. Он зовет новых героев, которые готовы принять смерть за жизнь других.

Краеведы пишут, что сначала Николаи хотел установить на этом месте статую святого Николая Угодника, однако все же предпочел героя финского эпоса. Первая статуя была установлена в 1831 году, но разбита через сорок лет гуляющими в парке вандалами. Новая статуя была установлена в 1873 году, утрачена в годы войны и восстановлена в 2007 году. Непростая судьба, надо сказать – и сейчас заметны разрушения на руке. Зато каков эффект появления между гранитными глыбами белой фигуры певца! Глаз-то уже привык к дикой природе, а тут такое – как человека в лесу повстречать.

Следующий пункт в нашем маршруте – «Конец света». И вот тут мы накололись. В путеводителе написано, что эта точка интереса – буквально через несколько метров от площадки с певцом из эпоса, но на деле там были лишь гранитные ступеньки вверх.

Мы огляделись по сторонам, поднялись, а дальше была просто лесная тропа. Мы пошли по ней в ожидании очередной скульптурной аллегории и парковой затеи. А ее все не было!

Наконец, мы оказались на гранитной площадке над заливом. Красивое место! Конец света не предполагал в нашем сознании такой красоты, а потому мы сфотографировали виды, и, посмотрев на почти иссякнувшую лесную тропу, решили пойти обратно.

Мы только потом прочли в других источниках, что «Конец света» – это умозрительное место в парке, которое является концом исторической части Монрепо. Считать таковой можно ту самую лестницу, а можно эту гранитную площадку. Попавшиеся нам навстречу туристы тоже были в поисках.

– А где здесь «Конец света»?

– Мы не нашли ничего, кроме чудесной площадки с видами над заливом.

– Ну вот, – разочарованно протянули туристы и пошли обратно, так и не взглянув на виды.

Тут надо особо отметить, что приняв решение начать осмотр Монрепо с западной его части, мы были нелогичны и противоречили даже путеводителю, который сначала показывал ближайшие к главному дому парковые затеи. Мы просто испугались, что в дождь не сможем дойти и запечатлеть интересности в лесной и весьма удаленной части парка. Поэтому после «Конца света»  нам предстояло еще многое. Мы возвращались на «Елисейские поля» Монрепо, как называется ландшафтный парк в центральной части.

Из-за леса, мрачных сырых гранитов, темных елок и смыслов, заложенных в объекты интереса, нам эта часть парка показалась невеселой, а потому мы думали, что там, ближе к дому, все будет посвящено безудержному веселью и радостям жизни без намека на смерть. Мы ошибались.

На обратной дороге продолжали попадаться глыбы, подвергшиеся обработке – вот у этих камней одна или несколько сторон ровные. Они словно часть стены, которую разметал великан.

Да и скальная стенка тоже напоминала подножие крепости. Может, и правда, тут был «Старый Выборг» – прародитель нынешнего города.

Наконец, мы вновь оказались на «Елисейских полях» . Снова было больно видеть дом-красавец в столь печальном состоянии.

Рядом с главным домом мы решили осмотреть Чайную беседку, которая располагается на скале у залива с пристанью. Наверное, это самая традиционная парковая затея. Правда, в случае с Монрепо тяжело представить, что на вершине скалы в беседке могли действительно пить чай. Даже если чай не приходилось носить, там практически всегда дует ветер. Время возникновения Чайной беседки неизвестно. А эту гранитную скалу первый Николаи называл Холмом качелей. Были ли тут действительно качели – неизвестно. Но из-за высоты и открывающихся панорам катание на них было бы по истине захватывающим.

Гранитные ступени словно рассыпались, но мы довольно шустро поднялись к беседке.

Со скалы Чайной беседки открываются изумительные виды, в том числе, на другие затеи парка – китайские мостики и Левкадскую скалу.

Нетрудно догадаться, что потом мы отправились именно к темной стеле на соседней скале. За пеленой дождя она смотрелась мрачновато.

С 1805—1806 годов на скале размещался парковый Храм Амура – возвышенное место для высокого чувства. Однако в 1824 году Николаи овдовел и в память о безвременно ушедшей супруге решил выполнить ее желание увековечить память двух ее погибших братьев. Молодые люди после приезда в Россию, несмотря на французскую кровь, воевали против армии Наполеона – утрата в ходе революции состояния и родины звала их на войну против Бонапарта.

Братья Огюст-Сезар (Auguste-César de Broglie, 1783—1805) и Шарль-Франсуа (Charles-François de Broglie, 1788—1813) служили в Преображенском и Семёновском полках. Неизвестно, бывали ли они в Монрепо. Огюст пал под Аустерлицем, а Шарль — под Кульмом. Памятник на постаменте с двухступенчатым цоколем был изготовлен шведским скульптором Эриком Гёте (1799—1838).

В ниши постамента были вставлены мраморные плиты с надписями на латинском языке: на северной и южной стороне надписи посвящены Александру I и установке обелиска бароном Николаи, на восточной и западной — братьям де Броглио. Восточная плита, посвящённая Огюсту-Сезару, утрачена, так же как установленные в основании обелиска барельефы в виде рыцарских шлемов.

Стела – известный символ Монрепо. Сила памяти – это второй по мощи дух после силы красоты, живущий в Монрепо.

Следуя карте, мы пошли по сложенной из гранитных глыб дамбе, обсаженной черной ольхой, любящей влажность.

По правую руку большая зеленая поляна – бывший Розенталь – поляна дикой розы, то есть шиповника. А за ней – вполне реальный кедр в виде лиры. Чудо природы или дело рук садовника – неизвестно.

По дамбе мы дошли до первого китайского мостика. Китайская тема – очень модная у паркостроителей XIX века. Когда-то в Монрепо был и китайский зонтик, и павильоны, и горбатые мостики – они единственные были восстановлены. Новоделы – белые, а прежние мостики были разноцветными – видимо, для большего сходства с китайскими веерами.

От этого мостика чудесные виды сразу на несколько достопримечательностей.  Вот Чайная беседка и пристань…

… а вот Остров мертвых …

… стела на Левкадской скале …

… и главный дом усадьбы.

С того мостика виден его братец – второй китайский горбатый мост-веер. Мы решили, что будем по нему возвращаться с островов, куда отправились.

Тропа тут совершенно сказочная – даже не верится, что все это рукотворно.

Мы перешли на Остров палатки, названный так странно из-за находившейся там Турецкой палатки с полумесяцем – паркового павильона в стиле модной наряду с китайщиной туретчины. Палатка не сохранилась, но вид с острова все тот же.

Тут же остатки причала, расположенного прицельно напротив пристани под Чайной беседкой.

После Острова Палатки можно перейти по мостику «Тюркери», то есть Турецкому, на остров Колонны Двух Императоров – Павла I и Александра I. Тут деревья тоже отчаянно цепляются за жизнь, оплетая гранит корнями.

«Цезарь подарил нам этот покой» – было написано на латыни на колонне. Так Николаи отблагодарил Павла Петровича за то, что оказался в России, и Александра Павловича – за указ о закреплении Монрепо за семьей в качестве родового имения.

С острова мы прошли по второму китайскому мостику и оценили вид на первый.

Третий остров в этой части парка – Пампушинка, и объект на нем утрачен. Непонятное для чужого уха название объясняется просто – так Николаи звали дома своего единственного сына Пауля. Ребенком он пытался создать тут что-то вроде своего парка, упражняясь в высаживании растений и укладке камней. Повзрослевший и получивший образование, Пауль часто отсутствовал в родительском доме, и мать приходила на остров, чтобы посидеть на скамейке и вспомнить сына.

Из сохранившихся объектов в восточной части парка нам оставалось увидеть только «Падающий камень». Туда мы и отправились. Надо сказать, тропки тут неочевидны.

Нашли быстро – вот он, красавец. Только, чтобы запечатлеть чудо природы, надо выбирать ракурс, что на мокрых гранитах рискованно.

Держится глыба словно за эту тонкую березку. Просто торжество живого!

Внизу – воды залива.

Очарованные моментом и довольные тем, что тема жизни все же преобладает, мы уже было отправились к воротам парка, завершая осмотр. Однако под соседним валуном мы увидели рыжего кота. Он спал на сухих прошлогодних листьях прямо под камнем – его бока нервно вздрагивали во сне. Учитывая, что один рыжий кот ждал нас дома, мы остановились и решили позвать его. Кот не реагировал.

Тут мы обратили внимание на его неухоженную шерсть, местами уже пошедшую пробором, сырую и даже грязную, на его неровное дыхание – то глубокое и редкое, то частое и хрипящее. Слишком далеко от теплых помещений был этот явно нездоровый кот. Чтобы не беспокоить его, я бросила две ягодки рябины в его сторону – никакой реакции. И тут стало понятно, что кот наоборот ушел от людей подальше в парк, чтобы больше не вернуться. Из уважения к моменту мы ушли. К воротам возвращались уже под довольно сильным дождем. Кот стал сильным завершающим аккордом прогулки.

Чего больше в символике Монрепо – жизни или смерти? Наверное, можно не гадать – эти два дара всегда рука об руку. Среди красоты. И это точно стоит увидеть.