По дороге от Приозерска в Сортавалу, прямо на границе Ленинградской области и Карелии, мы заглянули в поселок Берёзово. Там на гранитном мысу Пукинниеми стоит благородный деревянный особнячок, достойный путеводителя по Приладожью с пометкой  must have.

Березово – обычный для этих мест поселок, которому повезло одновременно стоять и на автотрассе А-121, и на берегу ладожского залива Лехмалахти. Думаю, в том краю это верный рецепт выживания для населенного пункта. Особенно, если его документальная история начинается году так в 1500-м.

Тогда никакого Березова, конечно, не было, а вот на месте мыса жила семья, хозяина в которой звали Пукки то ли за нрав, то ли за бороду и все его семейство – Пуккинен. Они и дали мысу имя  Пукинниеми, что в переводе с финского означает «Козлиный мыс». У финнов козел – животное сакральное. У них даже Дед Мороз – Йолупукки, то есть Рождественский Козел, который изначально был скорее рогатым злым духом, чем милым старичком с подарками.

Но это мы отвлеклись… Тогда селение входило в состав Городенского Воскресенского погоста с центром в Кореле. В XVII веке эта местность вошла в состав Тиурульского погоста, а с 1726 года – в Хийтольскую волость. Сейчас тут живет больше одной семьи – вырос целый поселок, в котором есть и небедные коттеджи, и пара гостевых домов, а еще удобно спускать лодки  в ладожскую воду. Тут даже целая стоянка плавсредств.

Мы подъехали как раз к мысу и оставили авто рядом с разворотным пятаком.

Справа – старые лиственницы и липы, за которыми и прячется выцветший домик благородного вида.

Ворота были раскрыты настежь, и мы зашли на территорию. Нашему взору открылся весьма живой дворик и собственно, сам герой – дом мыса Пукинниеми.  Вокруг него стояли автомобили и лодки. Мы знали, что в доме располагается что-то воде загородной базы одного из питерских вузов, потому рассчитывали на некоторую демократичность.

К нам подошел мужчина, который выглядел распорядителем всего этого хозяйства и поинтересовался целью нашего визита. Мы пояснили, что являемся туристами и хотели бы увидеть дом. Он благосклонно разрешил обойти дом с фотоаппаратом и даже рассказал немного о его истории. На осмотр дома снаружи ушло минут 15 – нас буквально сопровождали.

Местечко часто упоминается как «дача Сиверса», хотя дом начала XVIII века не сохранился, а сподвижник Петра I тут не был дачником в привычном для нас понимании этого слова. Правда, говорят, что гранитный фундамент этого сохранного дома был основой и для жилища знаменитого адмирала. Вот в это охотно верится – чего подобранным и надежно уложенным глыбам пропадать? Поэтому не исключено, что последующие владельцы имения ставили свои дома на старом прочном фундаменте.

Петр Иванович Сиверс

Петр Иванович Сиверс (1674 – 1740) – персонаж из учебника истории со страниц про петровские времена. Немец, сделавший карьеру в русском флоте Петра I и дослужившийся до адмирала и президента Адмиралтейства. Скандальная фигура Сиверса знала не только победы, но и провалы, а из передряг выходила при помощи влиятельных друзей и доброго отношения императора. В силу упрямого характера и бесконечной гордыни Сиверсу удалось нажить не столько богатства, сколько  врагов. Поэтому с приходом к власти императрицы Анны Иоанновны Сиверс попал, как кур в ощип – оказался неугоден.

В 1732 году после высочайшей проверки ему было велено за несколько часов покинуть Петербург и пребывать в изгнании в его кексгольмском имении, то есть как раз на Козлином мысу. Отставку получил не только старик Сиверс, но и его сыновья, которых он тоже определил на службу во флот.  А вот в изгнание ему было предложено ехать одному – при дворе якобы ценили его блестящую супругу – Софию Елисавету Нумерст, которая была дочерью шведского флотоводца, имела легкий характер и умела петь и музицировать. Но София Елизавета осталась верна супругу и поехала с ним на Козлиный мыс, где они и прожили восемь лет. Место для постройки дома наверняка было выбрано неслучайно – что еще должно было быть в окнах бывшего адмирала, кроме большой воды? А вид от дома на залив потрясающий!

Имущество Сиверса было конфисковано, все долги пред казной взысканы, а потому жили на мысу бедно. Обустройство быта наверняка взяла на себя София Елизавета, которая променяла клавесин на грядки с репой. Наверняка в силу характера бывший адмирал пребывал в депрессии, а супруга боролась с обрушившейся на них бедностью и пекла ржаные калитки. Отчего ржаные? А пшеница в этом краю не росла, и пшеничная мука была слишком дорогой, потому калитки – открытые карельские пироги-ватрушки – традиционно ржаные. Как говорят карелы, kalittoa kyzyy kaheksoa, то есть «Калитка просит восьмерки». В этой «восьмерке» весь нехитрый рецепт: мука, вода, простокваша, соль, молоко, масло, сметана и начинка. А начинкой становилась та же репа, любая каша, рыба, грибы, ягоды. Пекли калитки не на противнях, которые тоже были дорогими, а прямо на каменном поду печи.

В начале 1740 года Петру Ивановичу стало совсем плохо – он заболел и угасал без медицинской помощи. Заботливая супруга завалила императрицу Анну Иоанновну письмами с просьбами о возвращении супруга в столицу хотя бы перед кончиной. Разрешение было дано, но уже в мае 1740 года Сиверса не стало. В октябре того же 1740-го не станет и Анны Иоанновны, а в 1744 году пришедшая к власти Елизавета Петровна вспомнит друзей своего великого отца Петра I и обласкает их: «Жене адмирала Сиверса Софии Елисавете Нумерст и детям ее отдать в вечное владение вместо заслуженного мужем ее жалования лифляндскую мызу Екзекали». Там Сиверсы и выстроят настоящую усадьбу. А несчастный мыс Пукинниеми, место многих слёз, был ими забыт.

В 1807 году наследники Сиверса за 3300 рублей продали Пукинниеми генерал-лейтенанту Алексею Даниловичу Копьеву (1767 – 1846). Этот сын пензенского губернатора начал служить пажом, потом выбрал военную карьеру, баловался поэзией и прозой, по которой даже ставились пьесы – «Обращённый мизантроп, или Лебедянская ярмарка», «Что наше, тово нам и не надо».  Но главное – Копьев слыл хулиганом, так как регулярно веселил общество своими выходками, за которые бывал наказан. В 1808 Копьев состоял членом Комиссии рассмотрения финляндских дел – видимо, иметь усадьбу буквально по месту службы Алексею Даниловичу было весьма удобно.

Известность Копьева как оригинала засвидетельствована самыми разными людьми. Иван Долгоруков, знавший семью Копьевых по своей службе в Пензе, так характеризовал его в своих путевых заметках от 1813 года:

«Видел сочинителя “Лебедянской ярмарки” острого К. Кто его не знает? Всегда и везде одинаков: шутит, лжет, хохочет с утра до ночи; все знают, что он несет гиль, но всякий вокруг жмется, слушает, и где он, там толпа».

Ну и чтобы вы оценили шуточки Копьева, вот вам те из них, что стали историческими анекдотами:

Раз Копьев бился об заклад, что за обедом тряхнёт императора за косу. Однажды будучи при нём дежурным за столом, схватил он государя за косу и дёрнул так сильно, что Павел, почувствовав боль, обернулся и в гневе спросил, кто это сделал. Все в страшном испуге молчали. Только один Копьев не смутился и отвечал:

— Коса Вашего Величества криво лежала, и я позволил себе её выпрямить.

— Хорошо сделал, — быстро успокоившись, сказал государь. — Но всё же мог бы ты сделать это осторожнее.

***

В зрелые годы Копьев был столько же известен в Петербурге своими остротами и проказами, сколько худобою своей малокормленной четверни. Как-то раз, проезжая по Невскому проспекту, он заметил своего приятеля Сергея Львовича Пушкина (отца поэта) и предложил подвезти его.

— Благодарю, — ответил Сергей Львович, — но не могу: я очень спешу.

Славился Копьев и обилием сделок по недвижимости: он постоянно что-то продавал и покупал, нигде толком не задерживаясь и ни к чему не прикипая душой. В 1810 году комиссия по финляндским делам была расформирована, а в 1812 году Копьев продал свою «финскую мызу» на мысу имени Пукки, чтобы купить другое имение – Пустынку на берегу Тосны. Покупателем стал граф Армфельд.

Густав Мориц Армфельт

Густав Мориц Армфельт (1757 – 1814) был шведским государственным деятелем, дипломатом и придворным. Довольно умелый интриган, он долго держался на гребне родной политики, но потом был изгнан из столицы Швеции. Армфельт принял решение обосноваться в своём поместье на юге Финляндии, которая по итогам войны отошла к России. Тогда многие финские помещики решили перейти на службу к императору Александру I. В переписке с другими землевладельцами Финляндии барон Армфельд поднимал вопрос о национальной идентичности: «Мы больше не шведы, русскими стать не можем, поэтому отныне будем считать себя финнами». В 1811 году он перешел на русскую службу: принес присягу, получил чин генерала от инфантерии и стал советником Александра I по финляндским вопросам. В этом качестве повлиял на решение императора предоставить Финляндии широкую автономию в качестве великого княжества Финляндского. В 1812 году он рекомендовал включить в состав великого княжества Выборгскую губернию, или так называемую Старую Финляндию, а столицу перенести из Або в Гельсингфорс (ныне Хельсинки). Крестьяне Старой Финляндии были освобождены от крепостной зависимости. В том же 1812 году Армфельт стал генерал-губернатором Финляндии и купил имение на Козлином мысу. Вот так ничего себе поворот в  истории этого местечка! Тут впору ставить мемориальную доску!

В 1814 году именитый швед скончался, и усадьба Пукинниеми по наследству перешла к его дочери Аделаиде Густаве Аспасии, которую дома звали Вава. Интересно, что Армфельд был знаменит своими любовными похождениями вне брака. И дочь Вава была незаконнорожденной – от любовной связи с Вильгельминой Бирон, внучкой известного фаворита Бирона, светской дамой, писательницей, хозяйкой литературного салона, несостоявшейся снохой генераллисимуса Александра Суворова и состоявшейся любовницей дипломата Меттерниха. Точнее, во времена, когда этот роман случился, Вильгельмина была просто нежной девицей 18 лет, а у бравого 42-летнего Армфельда был роман с ее матерью. В 1800 году (по другой версии – 13 января 1801 года) Вильгельмина родила девочку, которую благородный любовник забрал и передал своим родственникам на воспитание, чтобы не осложнять жизнь своей возлюбленной.

Аделаида Армфельд, Вава

О жизни Аделаиды известно мало. Например, в книге Розалин Пфлаум, Роуман и Литтлфилд «Влияние и желание» цитируется письмо ее родителей, которым не было суждено ни быть вместе, ни растить свою дочь. Это письмо было написано 19 октября 1801 года, но Вава получила его на свое 15-летие:

«Знайте, дорогой возлюбленный ребенок, что вы являетесь свидетельством истинной любви, которая объединяет сердца нижеподписавшихся. […] Мы оба подписываем этот акт своими руками, накладываем на него наши печати, и наши сердца, прижатые друг к другу, являются для вас вечным залогом нашей любви к вам”. Подпись: Густав Барон д’Армфельт, Екатерина Фредерик Вильгельмина Бенинья, герцогиня Курляндская, герцогиня Саган. 19 октября 1801 г».

Жила ли Вава в Пукинниеми – неизвестно.  Интересно, что генеалогические сайты указывают, что Аделаида была замужем дважды. И первый раз ее мужем указан Магнус Рейнхольд Армфельд (1801 – 1845), который в других источниках указывается, как ее единокровный брат (по отцу). Возможно, путаница. У пары было шестеро детей, чья жизнь была связана с Финляндией. Вторым мужем овдовевшей Аделаиды указан Йохан Август фон Эссен (1815 – 1873) – финский журналист, парламентарий и губернатор провинции Куопио.

Усадьба была продана Армфельдами канцелярскому советнику Юлиусу Экману, о котором найти ничего не удалось.

В 1880 году имение на мысу перешло в руки советника по сельскому хозяйству Эдвард фон Эссена. Как пишут краеведы, он и построил на старом гранитном фундаменте новый деревянный дом, который мы осматривали. Особняк на самом деле весьма непрост – он кажется одноэтажным домом с мезонином, но оказывается, что под сложной крышей на залив смотрит комната второго этажа.

Нас не пустили внутрь, но пишут, что в доме изначально было 11 комнат – по тем временам отличный вариант для небольшой семьи. Кое-где сохраняется еще оригинальная расстекловка окон, некоторые украшения, а внутри – изразцовые печи в стиле неоренессанса. Внешние детали обшитого тесом дома кажутся очень умеренными и простыми.

На самом деле в этих финских домах много практичности. Конечно, более поздние переделки лишили дом родного крыльца, балкончиков и, возможно, веранды. Но следы прежнего еще заметны – например, дверь в никуда на северном фасаде.

Крышу держат родные консоли.

А вот юго-восточный фасад дома, теплый и светлый, смотрящий сквозь вековые лиственницы на воду. У мезонина явно был балкончик над красивым крыльцом. Внизу – вид на залив, а скромное северное солнце отлично бы пригревало отдыхающих за чашечкой кофе или чая, к которым и сегодня в этой местности могут подать ржаные калитки.

Согласитесь, у финского неоренесанса не могло быть такого крыльца. Кстати, обратите внимание, что к четырем трубам может прилагаться десяток печей. Финны были очень технологичны в деле отопления. Говорят, что с приходом в этот край русских, многие печи были сломаны или выведены из строя из-за непонимания, как такие печурки могут отапливать большие дома.

Дом строился со вкусом и пониманием удобств семейной жизни вне города. Правда, не удалось ничего найти о хозяине. В разветвленном роду Эссенов не нашлось упоминаний советника по сельскому хозяйству с именем Эдвард.

Николай Антонович фон Эссен

Зато династическом доме Кивидепе-Пармель, входящем в состав эстляндской линии фон Эссенов нашелся Николай (Николас) Антонович фон Эссен (28 мая 1839 – 7 ноября 1900), который в 1895 году стал членом Российского совета по сельскому хозяйству.

Известно, что родился он в Санкт-Петербурге в семье генерала Антона Антоновича (Отто Рейнгольд) фон Эссена (1798 – 1863) и его супруги Софии Марии, урожденной Козенс (1810 – 1884). Отец служил российскому трону – участвовал в подавлении восстания декабристов и чуть позже – польского восстания, был отмечен наградами.

Николай Антонович фон Эссен

Сам Николай Антонович окончил Пажеский корпус с занесением в Почетную книгу (1857), состоял асессором мангерихта в Вейсен-штейнском и Везенбергском уездах, имел долю в отцовских имениях Мексгоф, Кастер и Гейдогоф, увлекался сельским хозяйством, проводил мелиорацию, занимался лесопосадками, участвовал в сельхозвыставках.

С 1881 года являлся корреспондентом Главного управления государственного коннозаводства по Лифляндской губернии, то есть собирал сведения по разведению лошадей и их испытаниям. Очевидно, был замечен, как активист, и попал в совет по сельскому хозяйству. Николай Антонович вполне мог построить дом на Козлином мысу в 1880 году – ему было только 40 лет.

София Антония Шарлотта фон Эссен

Его супруга – София Антония Шарлотта фон Эссен, урожденная Мантейфель (1849 – 1912). Информации об их детях найти не удалось.

Есть в роду Эссенов у Николая Антоновича и полный тезка, но годы его жизни не позволили бы ему построить дом на Козлином мысу – он родился в 1887 году и не имел отношения к сельскому хозяйству.

Говорят, фон Эссен отличался некоторой оригинальностью и во всех комнатах ставил кресла-качалки. Вокруг  усадьбы он создал живописный садово-парковый комплекс – так что эти лиственницы, видимо, его рук дело. За счет запруд было увеличено водное зеркало. Получившийся парк многие гости признавали аналогом знаменитого Монрепо в Выборге. Также Эссен обустроил ферму, мельницы, ледник, кузницу, которые очень понравились следующему владельцу имения – финскому предпринимателю Лаури Густаву Халлману (1883 – 1963) из провинции Куопио.

Лаури Халлман с семьей

Семья Халлман – потомственные предприниматели. Отец Лаури Густава начинал с аптеки и одного магазина, а его сын уже развивал оптовые поставки древесины. Ходовым товаром у Халлманов были спички, а филиал компании был даже в Санкт-Петербурге.

Жаль, что место, имевшее отношение к таким славным именам, выглядит так грустно. Дом заметно запущен, есть утраты и искажения его облика. И потому вдвойне странно, что якобы принадлежит он Санкт-Петербугскому архитектурно-строительному университету, который мог бы реализовать отличный проект по сохранению исторического объекта, но не спешит с этим. Рекомендуем посетить, пока дом еще стоит, а на территорию еще пускают.