Эта почтовая дорога XIX века лишь частично повторяет современную Р-158, но мы целиком проехали ее нижегородские 120 верст по карте губернии 1850 года.

Достопримечательностей на ней негусто, но это с лихвой компенсируют панорамные виды, холмистый пейзаж, осенние краски и истории – про «мордовский ужас» Льва Толстого, заплыв писателя Короленко на санях, шаль для супруги Наполеона и соленые огурчики под вино для поэта Пушкина.

Когда я искала информацию о Старосаратовской почтовой дороге, то поначалу удивлялась ее малому количеству. Потом мне попались «Почтовый дорожник Российской империи» от 1852 года и «Материалы географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба» от 1866 года, и все встало на свои места. Оказывается, Старосаратовским этот тракт называли не все, а преимущественно нижегородцы. Дело в том, что москвичи, которым надо было ехать на Саратов, выезжали из старой столицы по Симбирскому тракту: через Владимир и Муром. Преодолев часть Симбирского тракта по Нижегородской губернии, в Арзамасе они останавливались и сворачивали уже на Саранск, Пензу, Саратов. Эта дорога из Арзамаса в сторону Саратова и называлась у нижегородцев Старосаратовской. А вот у жителей Пензенской и Саратовской губерний она была Московской, так как связывала их с Первопрестольной.

Мы традиционно проезжаем старые дороги Нижегородской губернии по верстовой карте генерала Александра Ивановича Менде середины XIX века. От Арзамаса до прежней границы с Пензенской губернией (Мордовия тогда не существовала) путь составлял всего чуть более 130 км или около 120 верст. Но учитывая, что тракт не везде следовал по современной Р-158, блуждал в полях и полз по холмам, мы потратили на поездку три дня.

Как и полагается, мы начали свое путешествие в Арзамасе. Приехали на Соборную площадь, где бывал каждый, кто проезжал через этот города в середине XIX века. Красавец Воскресенский собор 1814 года постройки до сих пор восхищает.

Вот так описывает Арзамас крупный государственный сановник князь Иван Михайлович Долгоруков (1764 – 1823), ехавший в 1813 году как раз на саранскую ярмарку со своей супругой:

«Арзамас довольно обширен. Улицы правильны, дома деревянные, украшены пригожими фасадами и колонны с наружней стороны домов здесь в большой моде. Обывателей много, и живут, сказывают, по зимам довольно весело. В Нижегородской губернии один Арзамас может считаться порядочным городом».

А это рядовая застройка вблизи тракта, который шел прямо через центр города.

С видом на Соборную дома побогаче, хотя это как посмотреть. Вот дома-близнецы купцов Будылиных были построены в конце XVIII — начале XIX века в стиле уездного классицизма. Но если смотреть на них чуть сбоку, то заметно, что из камня выполнены только фасады, сами же дома деревянные. Велено же строиться на площадь в камне! Смекалка и экономия рулят.

А этот особняк известен, как дом богатого винного откупщика Ивана Белянинова. Он был построен на рубеже XVIII – XIX веков на пересечении бывших улиц Большой и Ореховской и честно сделан из камня. Всегда заглядываюсь на его мезонинчик с полуциркулярным окном. Снаружи кажется, что это отличное местечко для кабинета с книжными шкафами, письменным столом с лампой из зеленого стекла и шерстяным ковром, глотающим шаги. Может, так и было когда-то. Там сбоку – въездные ворота во двор. Это целая усадьба. И этот дом видел многих проезжающих через Арзамас, а кого-то, может, и принимал.

Ну, а колоннами в Арзамасе украшено множество фасадов. И не всегда арзамасские колонны из камня – есть и из дерева. Безусловно, Арзамас заслуживает отдельного рассказа.

Кстати, сохранились и записки немецкого чиновника и ученого Августа Хакстхаузена (1792 – 1866), который был в Арзамасе в 1843 году и подробно осмотрел его:

«Арзамас – довольно значительный уездный город. Я получил следующие статистические данные о нем: в городе считается жителей мужского пола 4 390 и женского 4 602, а всего 8 990 человек; 79 каменных и 1399 деревянных домов; 34 церкви и 2 часовни. Следовательно приходится одна церковь на 266 человек и на каждые 44 дома… В городе 34 фабрики, из них 19 больших кожевенных. Тут вырабатывается хорошая юфть».

Сегодня эти цифры уже неактуальны, но путник середины XIX века все так же узнал бы Арзамас – в центре он практически не меняется: Соборная площадь, монастыри, храмы.

И особо достоин внимания старинный магистрат петровских времен, выкрашенный в цвет «пыльной розы». Точная дата постройки магистрата неизвестна, но это единственное подобное строение той эпохи в стране. Говорят, это здание ни разу не перестраивалось.

Как пишет князь Долгоруков, «целое утро 10-числа мы прождали лошадей, потому что на всем этом тракте нигде так не нуждаются в них путешественники, как здесь». А теперь представьте, что на станции в Арзамасе, согласно «Дорожнику», держали 36 лошадей, и их не хватало! Не мудрено – город стоял на перекрестке трактов и принимал немало путников. Долгоруков, кстати, вовсе не огорчился задержке: «Медленность эта была мне не в тягость. Я ходил между тем по городу и любопытствовал».

Однозначно привлекал приезжих Гостиный ряд, вытянувшийся как раз вдоль тракта. Деревянные торговые лавки на этом месте появились в XVIII веке, но в 1726 году крупный пожар уничтожил большую часть Арзамаса, в том числе, и гостиные ряды. Через год лавки начали восстанавливать в камне. Получилась целая улица, которая и сегодня называется Гостиным рядом.

Какого-то единого комплекса у купцов не вышло – каждая лавка имела свой вид. Возраст у них тоже разный. Например, вон та лавка под №7 с вывесками «Парфюмерия» и «Ювелирный» была построена в 1727 году, то есть старейшая. Ведь именно с этого года и началась каменная застройка улицы.

А вот эта белая двухэтажная лавка-магазин в левой части кадра – самая «молодая» лавка 1903 года постройки. Она принадлежала купцу Муравину, который был впечатлен зданием нижегородской Городской Думы и захотел его уменьшенную копию. Не скажу, что похоже, но забавно.

Внизу гостиные ряды подпирает здание биржи, получившее этот облик после 1823 года. Для путников это место было примечательно большим трактиром, популярным у местного купечества и известным отменной кухней.

Тут же неподалеку было большое сосредоточие гостиниц и постоялых дворов. Правда, некоторые путники искали постой «на особинку», чтобы не жить со случайными людьми бок о бок. Например, упомянутый нами выше иностранный турист не стал останавливаться в арзамасских гостиницах и воспользовался гостеприимством полицмейстера, который был «родом грузин, но женатый на немке из Лифляндии и потому бегло говоривший по-немецки».

А вот в эту дверь, которую сегодня увенчал синий козырек, зашел в начале сентября 1869 года на постой писатель Лев Николаевич Толстой, ехавший в Пензенскую губернию выгодно покупать имение Ильино. Зашел он сюда счастливым семейным человеком, признанным писателем – уже написан роман «Война и мир», и славы не занимать. А вышел перепуганным и несчастным. Именитый путник не знал, что здесь, в Арзамасе, в номере гостиницы он переживет самую страшную ночь в своей жизни.

Номера купца Стрегулина считались приличным местом для платежеспособных путников. В гостинице были тёплые ватерклозеты, голландские печи, большие окна с бемским стеклом, мебель из карельской берёзы, плотные гардины, а внизу – трактир с приличной кухней. В историко-краеведческом музее Арзамаса еще хранится рекламный буклет гостиницы:

“Гостиница для проезжающих. В центре города! Номера от 75 коп. до 3 руб. в сутки. Чистота и вежливая прислуга. Отговариваниям извозчиков просят не верить”.

Неизвестно, отчего извозчики отговаривали проезжающих, но случившееся здесь с Толстым раскололо его жизнь надвое.

Лев Николаевич Толстой. Фото 1858 года

«Третьего дня в ночь я ночевал в Арзамасе, – писал Лев Николаевич 4 сентября 1869 года своей жене Софье Андреевне уже из Саранска, – и со мной было что-то необыкновенное. Было 2 часа ночи, я устал страшно, хотелось спать, и ничего не болело. На меня напала тоска, страх, ужас, такие, каких я никогда не испытывал. Подробности этого чувства я тебе расскажу впоследствии; но подобного мучительного чувства я никогда не испытывал, и никому не дай Бог испытать!»

Обещанные Софье Андреевне детали тягостного ощущения Лев Николаевич Толстой рассказал читателям в автобиографических “Записках сумасшедшего»:

” Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная. Окно было одно, с гардинкой, красной… Верно, и задремал, потому что когда я очнулся, никого в комнате не было, и было темно…

“Да что это за глупость, – сказал я себе. – Чего я тоскую, чего боюсь?”. “Меня, – неслышно отвечал голос смерти. – Я тут”. Мороз подрал меня по коже…»

В номер к писателю явилось что-то, что он называл в записях как «Другое» или просто «Смерть». После этой ночи, которую сам писатель назвал “арзамасским ужасом”, жизнь Толстого разделилась на две части. Внезапно все потеряло смысл и значение. Привыкший к работе, он невзлюбил ее, жена стала ему чужда, дети безразличны. Перед лицом великой тайны смерти прежний Толстой умер. В 41 год он впервые ощутил огромную пустоту. До встречи с физической смертью писателю оставался еще 41 год.

Мы арзамасского ужаса не испытали и потому просто покидали город. Забавно, но современная автостанция с несовременными автобусами в Арзамасе расположена как раз на развилке бывших Симбирского и Старосаратовского трактов. Возможно, здесь стояли извозчики и полтора века назад.

Есть чувство, что пространство все помнит и ничего не забывает.

Старосаратовский тракт выбегал из Арзамаса по улице Володарского и стелился по ивановским холмам, оставляя справа мельницы, Тёшу, храм на месте стоянки Ивана Грозного и страшные «ивановские бугры» – луг, где за осень и зиму 1670 – 1671 годов было казнено 11 тысяч разинских бунтовщиков. Здесь сажали на кол, рубили руки, ноги и головы, вешали. Тёша текла кровью, кровь сочилась из земли. Тут же всех и хоронили. А слева – Тихвинское кладбище. Словом, путник проезжал через земли мертвых прежде, чем тракт входил в деревню Березовку. Сегодня городская застройка прячет от путников эти места. Скоро и «ивановские бугры» под застройку уйдут. А до следующей почтовой станции – 20 верст.

В Березовке современная дорога довольно точно повторяет ход тракта. А вливается березовская дорога в Р-158 как раз на месте, где была старая переправа через Тёшу – неподалеку от современного моста, перед селом Кожиным. В Кожине за домами прячется обезглавленная кирпичная Рождественская церковь 1818 года постройки. И также кладбище по другую сторону дороги, как и на картах XIX века.

Тут же попался островок белокаменного мощения старой дороги. Редки такие находки.

Старосаратовский тракт настолько повторял в этой местности современную Р-158, что ровно также не забегал в села и деревни. Например, Пешелань оставалась по левую руку. Но современный путник может заглянуть в село, чтобы увидеть Никольский храм 1894 – 1914 годов постройки. До него, очевидно, был еще один, который потом разобрали за ветхостью.

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Палладий (Раев)

Заехать сюда стоит хотя бы для того, чтобы узнать потрясающую историю сына сельского священника Иоанна Васильева – Павла. Он родился здесь в 1827 году и прошел обычный путь от училища и семинарии до духовной академии и в Казани, которую закончил в 1852 году. Был рукоположен в Покровской церкви Нижнего Новгорода – той самой, что была напротив моего родного филфака ННГУ на Большой Покровской. Павел Иванович рано овдовел – в 1860 году и через год принял монашество под именем Палладия.

 

А 14 мая 1896 года он возглавил священное коронование императора Николая II и императрицы Александры Федоровны в Успенском соборе Московского кремля.

Николай Павлович Раев (1855 – 1919)

Сын митрополита Палладия, внук пешеланского сельского священника Николай Павлович Раев, рожденный в Нижнем Новгороде, был последним обер-прокурором Святейшего Синода Российской империи – вплоть до революции. Слыл распутинцем.

 

Далее современная дорога опять повторяет тракт. Пешеланский гипсовый завод стоит как раз на дороге – прежде тут дорога забирала чуть выше. Село Новоселка тоже было в стороне от тракта, но с 1862 году в нем стоит каменная Троицкая церковь. Заехать пришлось бы в случае дорожного происшествия. А если все было в дороге благополучно, то ямщики погоняли мимо Новоселки – до станции в Озерках оставалось всего ничего. Мы не спешили и потому заглянули.

Следующее село около тракта, «при большой дороге» – Собакино. Сегодня оно носит более благозвучное название Красный бор. Там тоже Троицкая церковь, но более старинная – 1833 года постройки. Село в середине ХIX было просто огромным – 397 дворов!

В начале XIX века оно было в руках графини Екатерины Васильевны Скавронской, красивой супруги героя Бородинской битвы генерала Петра Багратиона. Конечно, ей было не до этих имений – она была богата, дышала духами и туманами столиц, блистала в Европе, окруженная именитыми поклонниками, держала светский салон. Собственно, и муж-князь был ею брошен вскоре после свадьбы. Из воспоминаний генерала Ланжерона (1763 – 1831):

Жан-Батист Изабе «Княгиня Багратион»

«Багратион женился на внучатой племяннице кн. Потёмкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был чёрен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»

 

Уже к 1840 году крестьяне села Собакина именуются государственными. Жили крестьяне в достатке, а потому задумались в середине XIX века о крестьянском образовании. Праздный путешественник, неравнодушный к таким новинкам, наверняка сворачивал посмотреть на сельское училище, которое было открыто в Собакине аж в 1845 году. Училище было подведомственным Министерству народного просвещения. Открытие училища явилось частью реформы управления государственными крестьянами, проводимой царским правительством в государственных селах. Училище располагалось в наемном помещении, где в 1849 году обучалось всего 20 мальчиков и 2 девочки. Преподавал в училище священник Николай Архангелов. Сегодня в селе можно полюбоваться только Троицкой церковью.

А за Тешей, которая бежит почти параллельно тракту, встают лесные холмы с первыми признаками осени. И отдыхающие перепаханные поля все больше напоминают плитки горького шоколада, а не песчано-глиняные пустоши.

Трудно поверить, но даже эти коленца современная Р-158 выделывает по следам старой дороги.

А вот в следующем селе – в Озерках – была почтовая станция. На карте Менде ее отчего-то нет, поэтому мы не смогли установить ее примерное расположение. Однако в «Дорожнике» она упоминается. Еще одно свидетельство: старый тракт, обходивший остальные населенные пункты, плавно заходил в эту деревню – следы старой дороги до сих пор видны в поле.

Сейчас с дороги видна церковь – единственная достопримечательность. В начале ХХ века Озерки стали селом и обзавелись Троицким храмом, построенным по проекту местного крестьянина Кузнецова на общинные средства.

Согласно «Дорожнику», на станции в Озерках держали 16 лошадей.

Князь Григорий Иванович Гагарин

А принадлежала небогатая деревенька в первой половине XIX века дипломату князю Григорию Ивановичу Гагарину (1782 – 1837). Именно этот красавчик-госсекретарь принял участие в громком придворном скандале, наставив рога самому императору Александру I. Когда фаворитка Мария Нарышкина, не скрывавшая свой роман с Гагариным, без всякого участия царя родила сына Эммануила. Александр I обиделся и велел красавице отправиться путешествовать, а госсекретарь получил отставку. Эммануил носил фамилию мужа своей матери – Нарышкина, хотя в обществе его отцом считали именно Гагарина. Владел усадьбой Быкова Гора.

 

Не стояли на Старосаратовском тракте и следующие села-близнецы – Никольское-Кобылино и Архангельское-Кобылино. Многолюдные и уже тогда почти сливающиеся, села принадлежали нескольким помещикам. Судя по карте, в Кобылиных было три помещичьих двора. Сегодня оба села слились в одно – Архангельское. От бывших усадеб не осталось ничего – все подмято советской застройкой. Но мы решили заехать посмотреть уже четвертую Троицкую церковь на нашем пути. Этот храм построен в 1810 году, имеет старую ограду и внешнюю роспись.

А потом среди чистого ясного дня случилась какая-то оптическая иллюзия. С улицы, где стоит Троицкая церковь, мы заметили еще один храм, который отчего-то показался нам деревянным и близким по расположению. Мелькнув, храм скрылся. Поплутав по улицам, мы добрались до полуразрушенной кладбищенской Всесвятской церкви 1819 года. И раз уж она так затейливо притянула нас, мы ее сфотографировали.

Впереди прямо на тракте стояла деревня Нечаевка, с которой сегодня начинается райцентр Шатки. Изгиб дороги повторяет ход старого тракта. Но на месте этих домов в середине XIX века были поля.

Кстати, со Смутного времени Шатки принадлежали боярской семье Аргамаковых. В 1747 году хозяйка Шатков девица Фекла Степановна Аргамакова продала имение одному из своих кузенов – Михаилу Федоровичу Аргамакову – за 500 рублей.

Александр Радищев

В это время, возможно, девица Фекла уже являлась невестой подпоручика Николая Афанасьевича Радищева, и деньги были нужны на обустройство молодой семьи. Через два года после продажи Шатков, в 1749 году, у молодой четы Радищевых родится первенец Александр – будущий таможенник, писатель и мыслитель, автор знаменитой книги «Путешествие из Петербурга в Москву». К слову сказать, мальчик Саша часто жил в московском доме дядюшки Михаила Федоровича Аргамакова, где и пристрастился к чтению и наукам. Возможно, бывал и в Шатках – просто этот факт еще не обнаружен архивистами.

А старые Шатки начинались за мостом через речку Елховку. По правую руку почти сразу же стоял каменный храм – тоже Троицкий, построенный в 1788 году. Это уже пятая Троицкая церковь по этой дороге от Арзамаса! Интересно, кто-то изучал это странное явление? Настоящий культ Троицы на берегах Тёши.

Мало, кто знает, но практически вплотную к этой нарядной маленькой церковке стоял большой Казанский храм, построенный не позже 1888 года. Чтобы увидеть его, надо подойти к воротам приборостроительного завода и сделать снимок стены заводского корпуса.

Говорят, все, что осталось – алтарная часть, кирпичная кладка, фрагменты лепнины и колонны. Такая вот неочевидная красота.

«Все еще пески и дорога тяжела, особливо в жаркое время. Обедали в 4 часа в селении Шатки», – пишет в своих записках князь Долгоруков, который в полдень летнего дня 1813 года выехал из Арзамаса. То есть чуть более 20 верст от Арзамаса экипаж преодолевал за 4 часа! Получается, что скорость путников была примерно 5 верст в час – это чуть быстрее, чем у пешехода. На старой карте центральная площадь Шатков обозначена как барское имение с парком или садом, парой строений по красной линии улиц и спуском к реке Тёше. Сейчас это административная площадь райцентра.

Иван Михайлович Долгоруков (1764 – 1823)

А вот чуть дальше по тракту, вдоль которого тянулись Шатки, в районе улицы Учительской и Забайкальской, что были у нас по левую руку, на карте середины XIX века обозначена довольно большая площадь с отдельными строениями, похожими по обозначениям или на лабазы, или на трактиры и постоялые дворы. Кстати, в описаниях часто встречается информация, что тут была ямская станция. И раз уж князь Долгоруков пишет, что имел в Шатках обед, то поверим ему!

И скажем честно – князю еще повезло отобедать в Шатках! Вот поэту Александру Сергеевичу Пушкину 12 сентября 1834 года там было отказано! Воспоминания об этом оставил кавказский знакомый поэта – Константин Иванович Савостьянов, ехавший со своим отцом, богатым винным откупщиком Иваном Михайловичем из Петербурга в Пензенскую губернию. Портрета самого пушкинского знакомца я не нашла, а вот славный папенька его, накормивший поэта домашними солеными огурцами, печеным мясом, хлебом и вином, сохранился в веках.

Портрет Ивана Михайловича Савостьянова (1777 – 1850)

Собственно, сам Константин Иванович оставался в экипаже, так как был не вполне здоров, а вот батюшка его зашел в комнату для господ на станции и стал свидетелем прелюбопытнейшей сцены, описанной позже сыном:

«Отец мой, во время смены лошадей, вошел в станционную избу позавтракать, а я, не совсем еще освобожденный от болезненной слабости, оставался в карете. Когда он вошел в станционную избу на станции Шатки, то тотчас обратил внимание на ходившего там из угла в угол господина (это был Пушкин); ходил он задумчиво, наконец, позвал хозяйку и спросил у нее что-нибудь пообедать, вероятно, ожидая найти порядочные кушанья по примеру некоторых станционных домов на больших трактах.

Хозяйка, простая крестьянская баба, отвечала ему: «У нас ничего не готовили сегодня, барин». Пушкин все-таки, имея лучшее мнение о станционном дворе, спросил подать хоть щей да каши: «Батюшка, и этого нет, ныне постный день, я ничего не стряпала, кроме холодной похлебки».

Пушкин, раздосадованный вторичным отказом бабы, остановился у окна и ворчал сам с собой: «Вот я всегда бываю так наказан, черт возьми! Сколько раз я давал себе слово запасаться в дорогу какой-нибудь провизией и вечно забывал, и часто голодал, как собака».

В это время отец мой приказал принести из кареты свой дорожный завтрак и вина и предложил Пушкину разделить с ним дорожный завтрак.

Пушкин с радостью, по внушению сильным аппетитом, тотчас воспользовался предложением отца и скоро удовлетворил своему голоду, и когда, в заключение, запивал вином соленые кушанья, то просил моего отца хоть сказать ему, кого он обязан поблагодарить за такой вкусный завтрак, чтобы выпить за его здоровье дорожною флягою вина.

Когда отец сказал ему свою фамилию, то он тотчас спросил, не родня ли я ему, назвавши меня по имени. И когда он узнал, что я сын его, и что я сижу в карете, то с этим словом послано было за мной,— и мог ли я не удивиться, встретив Пушкина в грязной избе на станции?! Едва я отворил дверь станционного приюта, весьма некрасивого, как Пушкин бросился мне на шею, и мы крепко обнялись после долгой разлуки».

Кстати, в Шатках от дорожных неурядиц страдал не только Пушкин. 3 апреля 1892 года по Старосаратовскому тракту пробирался другой писатель – Владимир Галактионович Короленко (1853 – 1922). Он был поглощен помощью голодающим и стремился открыть очередную благотворительную столовую.

Писатель Владимир Короленко

Как вы понимаете, время для путешествия было выбрано тяжелое – распутица, да еще после дождей весенние реки вышли из берегов. Вот как описывал происходящее сам Короленко:

«Уже в Озерки ехали в воде, через гати бежит вода. В Озерках грозят, что будет еще хуже. “Надо быть, в той стороне (указывает на юго-запад), – дожди пали. Вода оттеда побежала. Пожалуй, не доедете!”.

По дороге встречается народ. Женщины в праздничных нарядах, в шерст[яных] чулках и в котах перебираются через лужи. «Пустит ли это вода нас? Не пустит…» Оказывается, от двух церквей они отрезаны водой, а сегодня Страстная пятница.

В Шатках за нами бежит толпа подростков смотреть, как мы проедем по площади. Посмотреть действит[ельно] есть на что. Лошадям по гужи. Сани, колеблясь как утлая лодочка, плывут по воде. Мы с ямщиком, подняв кверху свои азямы, стараемся не потерять равновесия. Узлы я держу в руках».

Да, интересная картина! Надо обладать определенным упорством, чтобы продолжать путь в таких условиях. Но Короленко было не остановить. Вот как он описывает дальнейшее путешествие:

«Кой-как перебрались. В поле темнеет, вверху мигают звезды, сырой воздух плотен и темен, дороги не видно».

То есть, шатковские разливы позади, извозчик вывез в поле после села и смог пересечь одну реку. Далее:

 « – Втискаешься тут, — робко говорит ямщик, молодой и простод[ушный] парень. — Беда ведь это.

В темноте бурлит вода как бы в подтвержд[ение] его опасений.

– Нельзя ли месяца дождаться на умёте?

– Какой месяц? Разве к пасхе месяц бывает?

 – Вчера был.

 – А нынче только перед светом покажется.

“Умёт” (степное название пост[оялого] двора) стоит между двумя гатями, под лесом. Итак, ночевать на умёте».

Мы решили найти место на тракте, где в темную сырую ночь остался ночевать Короленко. Итак, мы знаем, что он проехал Шатки, поле. Потом он с ямщиком слышал бурление речной воды и был напуган переправой. На карте Менде действительно после выезда из Шатков по тракту – довольно обширное поле. А вот затем тракт шел вниз, к реке Ельтме – сначала по гати, потом по мосту. В потемках, на которые жалуется извозчик, легко съехать с подтопленного моста или гати и оказаться в быстрой холодной реке – это и есть «беда ведь», погибель. Очевидно, что после первой опасной переправы и принимается решение о ночлеге на умёте, который стоит «между двумя гатями, под лесом».

Смотрим на карту: вот гать на Ельтме, потом мост, подъем на лесной холм, затем спуск и опять гать с мостом – уже через речку Нацму. И вот прямо между этими гатями, на холме «под лесом», то есть на его окраине по левую руку – лесной дом, то есть дом лесной стражи. Так показано на карте середины XIX века, а к его концу тут вполне мог образоваться и постоялый двор – чего барыши-то упускать. На карте – П-образная постройка, а по факту сегодня – знатная проплешина в сосновом лесу на краю бывшего тракта.

Мы нашли это место. Бывший умёт еще не зарос лесом, как часто бывает с местами когда-то жилыми. Тут только набирают силу молодые березки и сосенки, но уже был по осени пожар, и потому весь пятак перепахан вдоль и поперек. Правда, наткнувшись на вывороченные из песчаной почвы куски старого железа, большое количество гвоздей и прочего металла, нас посетила мысль, что место дома лесной стражи и постоялого двора посетили «копатели».

Мы решили сделать короткую остановку в этом месте, съесть по паре пирожков из дорожных припасов и попить горячего чая из термоса. Мы – не забывчивый Александр Сергеевич, чтобы голодать на постоялых дворах. Да и Короленко, проспав несколько часов на жесткой лавке, наверняка подкрепился из припасов.

Кстати, Короленко на следующее утро был очень рано разбужен извозчиком – в 4 1/2 часа:

«Холодное, сырое утро. За ночь вода отхлынула, оставив у дороги, а кой-где и на дороге следы своего ночного буйства: тину, разбитые льдины, рассосанный снег. С северо-востока бегут сеточки темных облачков, угрожающих дождем. Солнце чуть светлит край неба, в перелеске у дороги нерешительно посвистывает какая-то пташка. Зевается, дрогнется, так хорошо было на жесткой лавке на умёте…»

Мы тоже трогаемся в дорогу – до почтовой станции в Новой всего около 7 верст, а там и до уездного Лукоянова рукой подать.

Современная Р-158 тут продолжает повторять тракт, но по краям уже не только леса, но и болота, которые усугубляли дорожные условия в старину.

На дороге вплоть до Новой нет ни одного населенного пункта. Только по левую руку остаются за лесом масляный и винный заводы – сегодня на их месте поселок Сосновый бор. Вот как описывал этот участок тракта тот же Короленко в другую свою поездку:

«Еще с версту…я, проехав длинную-длинную гать, приблизился к границе Арзамасского и Лукояновского уездов… Было это, если не ошибаюсь, в самую полночь,— час фантастический! По небу быстро неслись белые легкие и причудливые облака, а по снегам бежали их летучие, неуловимые тени. Унылая равнина, болото с кустарником, перерезанное длинною гатью, а за ней — покосившийся столбик, обозначающий «мысленную черту», разделяющую два уезда… уныло звеня колокольцем над спящим болотом, тройка подвинула меня вплоть к покосившемуся пограничному столбику… Черта пустынна, и только летучие пятна скользят по снежной равнине…»

Почтовая станция в Новой содержала 16 лошадей и стояла прямо на въезде в деревню, перед мостом, так как тракт бежал прямо по главной улице селения. Сейчас на месте станции – кусты. Этот кадр сделан в непосредственной близости.

Деревня Новая имела в середине XIX века 98 дворов, что немало. Но как тогда, так и сейчас это место поражает какой-то неустроенностью. Въезжаем по старому тракту. Улица широкая, прогонная.

Как и на карте 1850 года дорога упирается в речушку и мостик. Но если в старину путники могли реку переехать, то теперь – нет. Этот мост явно не для автоэкипажей, а старый догнивает в воде. Еще немного домиков за ручьем – и все, кончилась Новая. До уездного города Лукоянова и следующей станции оставалось 15 верст.

Тот же Короленко немного описывает Новую конца XIX века, правда, устами своего попутчика – Федора Ефимовича Дрягалова, торговца лесом и хлебом из села Болдина, члена управы:

«Это есть самое первое зло – кабак. Вот у них – Новая деревня. Из двора во двор – беднота. Земля и никогда-то не родит, а теперь и подавно, а трактир есть. По-настоящему бы закрыть, кроме базарных сел…»

После Новой тракт постепенно возвращается на современную Р-158 и прыгает то левее, то правее. Но еще видна обсадка старой дороги ветлами, которые обычно сажали во влажных местах, чтобы эти деревья выкачивали излишки воды.

Продолжение:

1 2 3