Этой старинной дорогой шло из Нижнего Новгорода на Кострому мининское ополчение в 1612 году. В XIX веке по ней летели почтовые и ямские тройки, тащились подводы с грузами.

На зиму для торопливых дорога спускалась на прочный лед Волги, выбираясь с него лишь к постоялым дворам и почтам на высоком берегу реки.

Мы не задавались целью описать всю старую Костромскую дорогу, а проследовали по ней от Нижнего Новгорода через Балахну до развилки с более поздним Аракчеевским трактом  и продолжили путь вдоль Волги до границы с Костромской губернией. Маршрут от развилки до границы мы проехали за один короткий зимний день. Разумеется, с образованием Горьковского водохранилища и подъемом воды в реках-притоках ушли под воду не только деревни и села, но и большие участки тракта, мосты и переправы. Поэтому проследовать без отклонений от прежнего маршрута по карте 1850 года не получится при всем желании.

Развилку старой Костромской дороги и Аракчеевского тракта утопила в своем устье река Юг – как раз где-то под Малиново. По традиции там наверняка стоял дорожный крест. Через Юг  раньше переправлялись по деревянному мосту и в Черницах поднимались в гору.

«Раньше рядом с деревней проходила Екатерининская дорога. По правую сторону была грунтовая ровная дорога, с обеих сторон по краям березы в четыре ряда. С левой стороны от деревни был построен казенный большой мост через реку Юг, а дорога была сделана из дубовых чурок», – вспоминают старожилы Черниц в краеведческом сборнике Чкаловского района.

Менее, чем через версту путника встречала деревня Плясицино. Этот участок тракта на въезде со стороны Черниц удивительным образом сохранился: низкая проезжая часть, из-за чего ее еще поэт Пушкин сравнивал с корытом грязи, и высокие обочины с канавами для водоотведения и березовой обсадкой. Тут березки еще молодые, но выросшие явно по следам прежних.

Вдали под Черницами то ли по старой памяти, то ли по велению души поставлена столпная часовня под икону – такие раньше ставили на перекрестках и у дорог. Сложена из силикатного кирпича, как и в соседнем Курмыше.

Сейчас въезд в Плясницыно можно преодолеть только по пешеходной части тракта – он и разъезжен под узкий проезд.

Старые домики тут попадаются – с резными наличниками, воротами и ставенками. Некоторые, правда, очень забавно подходят к преобразованию бабушкиных избушек.

Тут нас накрыло какой-то зимней мглой: зимнее солнце спряталось, и стало темно средь белого дня. Вспоминаются записки путешественников, которые очень зависели от погоды. Этот слабый рассеянный тучей свет сразу придает какое-то чувство тревоги.

Далее по маршруту время и люди не пожалели старую дорогу – она практически перестала существовать.  Сейчас можно только словами описать, как тут шел тракт:  через современные Высокое (в 1850 году это были деревни Сорокина из 11 дворов и Телячева из 24 дворов) и Шестово (в 1850 году стояло не на тракте и имело всего 8 дворов), потом через  деревянный мост через Троцу мимо плотины и водяных мельниц. На том берегу Троцы Костромская дорога поднималась в деревню Яблоннову (в 1850 году 6 дворов), сворачивала влево на Кузнецово (в 1850 году всего 4 двора) и, повторяя современную улицу, пересекала автошоссе на Чкаловск и прямой стрелой уходило в Медниково.

Надо сказать, что старая Костромская дорога вдоль Волги была нелюбима ямщиками и путешественниками именно из-за своего рельефа – множество оврагов, затяжных, крутых подъемов и спусков. Не исключено, что например, четырехдворная деревня Кузнецова и была жилищем кузнецов, которые на тракте ковали лошадей, потерявших свои подковы, могли отремонтировать рессоры и натянуть новый обод на колесо.

Мы проехали этот участок тракта в объезд, чтобы увидеть хотя бы небольшие его участки. Просто делимся кадрами тех мест. Вот этот очаровательный дом в стиле модерн с его огромными окнами и асимметрией приковывает взгляд. Остановились после Высокой, чтобы сфотографировать.

А вот это дерево на обочине в разросшейся из четырех дворов деревне Кузнецово точно помнит старый тракт.

Сейчас тут попадаются участки леса вдоль тракта, а раньше были чистые луга-покосы. Маленькие как хутора деревеньки стояли на открытых пространствах на волжских ветрах над высоким берегом.

Кстати, интересно, что современное автошоссе через Карабасиху на Чкаловск идет по следам полевой дороги, которая стала сегодня основной. Ее сегодня и пересекает старая Костромская дорога, направляясь в Медниково. Тут тракт идет березовым перелеском и очень красив.

Деревня сохранила изгиб старого тракта. Раньше этот легкий поворот делил деревню на Малую и Большую, хотя и в той, и другой было по 10 дворов в 1850 году. Сейчас разделения нет.

Здесь, в Медникове, была почтовая станция. Предыдущая, если ехать со стороны Балахны – в Гумнищах. А расстояние между станциями от Гумнищ до Медникова по старому тракту – 20 верст с тремя четвертями. На станции по версии дорожника 1852 года было 12 лошадей. Прогонная плата для проезжающих и за почту – полторы копейки за версту и лошадь, что дешевле, чем на вольных. Стояла почтовая станция на выезде из Медникова слева: огороженный двор с колодцем и воротами, каменный дом станционного смотрителя с господской частью и два деревянных строения по бокам – конюшня, кухня и прочие помещения. И верстовой полосатый столб напротив – без него никак. Ничего этого не сохранилось. Мы нашли только примерное место станции – вот тут слева, под руинами хоздвора.

Отчего-то вспомнились записки Петра Вяземского о случае, имевшем место на одной из сельских почтовых станций:

«Алексей Михайлович Пушкин, состоявший по милиционной службе при князе Юрии Владимировиче Долгоруком, заметил в комнате станционного смотрителя портрет Наполеона, приклеенный к стене.

– Зачем держишь ты у себя этого мерзавца? — спросил Пушкин.

– А вот затем, ваше превосходительство, — отвечает смотритель, — что если неравно Бонапартий под чужим именем или с фальшивою подорожною приедет на мою станцию, я тотчас по портрету признаю его, голубчика, схвачу, свяжу, да и представлю начальству!

– А, это дело другое! — сказал Пушкин».

Ну, и конечно, медниковская почтовая станция тоже имеет свою интересную историю! Приходилось читать у краеведов Чкаловского района, что на медниковской почтовой станции в марте 1857 года ночевал возвращавшийся из ссылки под Астрахань украинский поэт Тарас Шевченко. Это весьма интересный факт, и потому захотелось узнать о нем побольше. Тем более, что за этот период Тарас Шевченко оставил весьма подробный дневник, который он вел с 12 июня 1857 года по 13 июля 1858 года на русском языке. Дневник был опубликован, его можно почитать.

Тарас Шевченко, фото 1859 года

Отрывшееся в первоисточнике вряд ли составит предмет гордости для жителей современного Медникова и чкаловских краеведов. Из дневника выяснилось, что в марте 1857 года Тарас Шевченко еще служил в астраханских степях и только в конце августа того же года стал свободным. Он сел на пароход в Астрахани и на нем добрался до Нижнего Новгорода. Осень 1857 года и зима начала 1858 года прошла у Шевченко в нашем городе: в Санкт-Петербург, куда он так стремился, въезд ему был закрыт. Кобзарь не был в восторге ни от людей, ни от Нижнего Новгорода и оставил в дневнике массу негативных отзывов обо всем и всех. Жил у друзей, денежный вопрос решал тем, что писал портреты на заказ, параллельно всячески высмеивая свои модели в записках: у него даже 5-летний барчонок уже «мерзавец», а мать его – «гусар».  Потом Шевченко пристрастился  к нижегородскому театру, расширил круг знакомств и даже сватался к одной молодой актрисе, которая предпочла его не замечать, и тут же была названа «ничтожной».

В Медникове на станции Шевченко оказался действительно на излете зимы, но 1858 года и вовсе не по дороге из ссылки. Он только ждал разрешения на въезд в столицу, строчил письма своим благодетелям Толстым с просьбами добиться для него высочайшей милости. А пока Шевченко весело кутил со знакомцами в сомнительной компании, которой они и нагрянули в Медниково.

Для понимания: товарищ Товбич – это майор Лев Осипович, старший чиновник особых поручений при нижегородском губернаторе. Пункт назначения у Шевченко назван как «Медновка», но поэт, скорее, просто ошибся – вряд ли эти три дня прошли на трезвую голову. Ну, и предположения биографов, что Товбич встречался с путейским капитаном Петровичем именно по делу строительства железной дороги через «Медновку», очевидно, ошибочен: в той местности не планировалась железная дорога, ни одной Медновки нет на Нижегородской железной дороге, зато до Медникова как раз те самые 75 верст от Нижнего Новгорода, и там действительно была станция – почтовая. Итак, читаем, дневник Шевченко:

26 [февраля]. Товбич предложил мне прогулку за 7 5 верст от Нижнего; я охотно принял его предложение, с целью сократить длинное ожидание официального объявления о дозволении жить мне в Питере. Мы пригласили с собою актера Владимирова и некую девицу Сашу Очеретникову, отчаянную особу. Скверно пообедали на мой счет в трактире Бубнова и пустились в дорогу.

27 [февраля]. В селе Медновке, цели поездки Товбича, пробыли мы до 8 часов вечера. Тут встретился я с путейским капитаном Петровичем, приехавшим туда по одному делу с Товбичем. Петрович по происхождению серб, образованный, прямой и сердечный человек, хорошо разумеющий и глубоко сочувствующий всему современному. Мне больно, что я прожил столько времени в Нижнем и только сегодня встретился с этим редким человеком.

28 [февраля]. В 7 часов утра возвратились мы благополучно в Нижний. Поездка наша была веселая и не совсем пустая. Саша Очеретникова была отвратительна. Она немилосердно пьянствовала и отчаянно на каждой станции изменяла, не разбирая потребителей. Жалкое безвозвратно потерянное, а прекрасное создание. Ужасная драма!

Вот так – от городского трактира до станционного прокатилась веселая компания с оплаченной и сильно пьющей профурсеткой Сашей Очеретниковой, которая на каждой станции напрочь забывала, кто ее клиенты. Это огорчало классового борца Тараса Шевченко, о чем он и написал в дневнике. Да, от такой фактуры даже мемориальную табличку не поставить.  А возвращался в Санкт-Петербург кобзарь чуть позже и не через Медниково, а через Владимир и Москву, где заболел…

Отсюда вдаль, прямо по просеке уходил дальше почтовый тракт. Так как зимой тут точно не проехать, мы воспользовались автотрассой. Начиная с полевого выезда из Медникова, современная асфальтовая дорога через Никиткино на Сицкое как раз повторяет тракт.

Катаются люди по дороге и не знают, что ей века четыре. Может, и сам Минин с Пожарским тут тоже ехали – сказано же, что по старой Костромской дороге шло ополчение.

Кто часто ездит этой дорогой в Ивановскую область или Костромскую, конечно, знают этот поворот. Тут главная дорога уходит налево, а на развилке стоит мотель и кафе – прямо готовый постоялый двор. А в XIX веке Костромской тракт шел прямо, а налево убегала проселочная дорога на Бровницы. И на месте мотеля с кафе в 1850 году были дома деревеньки Малая Ганиха из 8 дворов.

К Сицкому тракт бежит прямой как стрела. Сейчас дорогу обступил лес, а в середине XIX века тут были традиционная березовая обсадка, поля и луга – землю ценили, она служила благополучию. Кстати, еще один пример, как правильно раньше ставили храмы – не просто на видных местах и смотровых точках, а в створе дорог. Потому церкви было видно издалека. И слышно, что важно для зимних путников.

Въезжаем в Сицкое по улице Парковой, по которой и шел тракт на Кострому. Преображенский храм – главное украшение села, получившего название от рода бояр Сицких. Был освящен в 1831 году, а строился аж 42 (!) года, так как финансировалось строительство на пожертвования крестьян из сорока окрестных деревень. Красивый храм, почти городской и производит впечатление потрясающее.

Есть в центре села и старинные домики, которые могут еще помнить прежнюю дорогу. Все они доживают свой век.

Из особо примечательных домов – двухэтажный каменный почти напротив храма. Построен, вероятно, во второй половине XIX века. По информации местных краеведов, дом принадлежал купцу Ивану Долину, о котором известно лишь, что в годы НЭПа он держал лавку с бакалеей. Дом из-за хозяйственных ворот напомнил дом купца Быкова из Жайска – тот торговал рыбой, и в арке под домом был вход в ледник и на склад. Единственное, что известно о доме Долина – устройство сельской школы на втором этаже после революции.

Мы выехали из Сицкого также, как сейчас проезжают те, кто едет в Катунки, Пучеж и Юрьевец – мимо старого кладбища. Оно есть и на карте 1850 года.

А вот к следующему пункту на тракте у меня всегда был вопрос – почему деревня Кириха дает такие коленца? Въезжая в село, приходится дважды делать поворот на 90 градусов. Хотя, конечно, в середине XIX века скорости были ниже, и повороты удавались лучше.

Оказывается все просто – Кириха стоит у края лесного оврага, в котором бежит речушка. А окна изб просто обращены к югу, чтобы получать больше солнышка в окна и в погожий день экономить дрова. Поэтому дорога делает тут зигзаги, как и в середине XIX века.

Соседнее Михалево 170 лет назад не стояло на тракте, а было в стороне. Очевидно, к началу ХХ века михалевцы решили, что жить у большой дороги выгоднее – можно держать постоялый двор, лавку или кузню. Поэтому сейчас деревня стоит и вдоль автотрассы.

После Михалево современная автодорога ныряет в лес, как и в середине XIX века, и какое-то время полностью совпадает со старым трактом.

Там, где современная дорога уклоняется влево, тракт продолжал идти прямо и по Школьной улице входил в современные Котельницы, уходил в Костихино, пересекал речушку по уже несуществующему деревянному мосту и входил на главную улицу деревни Павелково. Оттуда тракт плавно выходит на современную автотрассу, с которой также как и 170 лет назад идет «отворотка» с зеленой аллеей в село Катунки из 400 дворов. Катунок нет в перечне почтовых станций – село было господским и очень красивым – Волга, барская усадьба, сразу несколько храмов, пристани, крупный базар, несколько трактиров и чайных, постоялые дворы и общее благополучие. Это стоило бы увидеть. Мы свернули. По левую руку начинается бывший барский парк…

А сейчас будет небольшое временное отступление – сюда мы приехали еще и специально уже весной. Оказывается, очень много догадок относительно одного здания на южном окончании Катунок, а мы его зимой как-то пропустили. Пришлось вернуться. Поэтому будет несколько мартовских фото.

Итак, хотелось бы рассказать о примечательном доме в южной части Катунок, под которой раньше лежала на лугах деревня Толчкова да ушла на дно Горьковского моря. Стоит над обрывом в зарослях старых осин и тополей каменный двухэтажный дом, чуть подпорченный кирпичной пристройкой да сломом балконов. Думаю, это вторая половина XIX века – такими незамысловатыми особнячками с кирпичными украшениями полны центры соседних богатых торговых сёл и городков – Пестяков, Пучежа, Луха, Юрьевца. Сегодня это катунская больница.

Самая интересная история об этом доме утверждает, что эта усадьба была приданым Натальи Николаевны Гончаровой, вышедшей замуж за Александра Сергеевича Пушкина. Поэт не был богат и женился по любви на девушке весьма скромного состояния – почти бесприданнице, хотя Гончаровы поначалу обещали Пушкину неплохое приданое за Натали: 500 крепостных и волжское имение под Катунками, скрыв, однако, что на нём был долг в полтора раза превышавший его стоимость.

Неизвестный художник. Афанасий Абрамович Гончаров (1704—1784) – родоначальник рода Гончаровых, прапрадед Натальи Николаевны Пушкиной.

Село Катунки Нижегородской губернии, судя по всему, никогда не бывало в одних руках – да и шутка ли, в 1850 году тут было 400 дворов, не считая прилегавшие деревни. Так вот, в 1770 году бывшее имение княгини Одоевской было приобретено с торгов калужским купцом и основателем Полотняного завода Афанасием Абрамовичем Гончаровым, прапрадедом Натальи Гончаровой. Это был предприимчивый и удачливый человек, который в 1744 году за заведение и размножение парусных и полотняных фабрик получил чин коллежского асессора, дававший право на потомственное дворянство. К тому времени, когда Афанасий Абрамович приобрел имение Катунки, его полотняные, бумажные, чугунолитейные заводы и фабрики были разбросаны по разным губерниям, число вотчин достигало 75, а бумага его считалась лучшей в России.

 

Неизвестный художник. Афанасий Николаевич Гончаров.

Потомки не оправдали надежд Афанасия Абрамовича. Его внук, дед Натальи Николаевны Афанасий Николаевич Гончаров (1760 – 1832) жил пышно и широко, любил балы, охоты и званые обеды на сотню гостей. К началу 1830-х годов, за 47 лет управления громадным наследством, дедуля нажил около 1,5 млн рублей долга. В 1830 году 6 мая именно к Афанасию Николаевичу в Полотняный завод приезжал желавший посвататься к Натали Александр Сергеевич Пушкин. Пушкин в итоге был невысокого мнения об Афанасии Николаевиче. «Дедушка — свинья», — отозвался он о будущем родственнике.

 

Долгами был опутан свадебный подарок Афанасия Николаевича – дарственная на имя внучки на часть имения нижегородского села Катунки:

«Лета 1830 май…дня Надворный Советник и Кавалер Афанасий Николаев сын Гончаров. Сговорил я дочь сына моего Коллежского Асессора Николая Афанасьева, а мою внучку девицу Наталью в замужество 10 класса за Александра Сергеевича Пушкина, а в приданое за ней даю недвижимого имения, находящегося в залоге Императорского Воспитательного дома Опекунского Совета с позволения онаго и переводом на нее девицу Наталью числящегося поныне онаго Совета долга и всех обязанностей в платеже капитала и процентов из имения моего, состоящего в Нижегородской губернии Балахнинского уезда».

Далее, во втором и окончательном вариантах дарственной, адресованной в Императорский Воспитательный дом Опекунского Совета и подписанной собственноручно Гончаровым, уточняется, какого рода приданое и размеры долгов передает дед внучке:

А. П. Брюллов. Портрет Н. Н. Пушкиной. Акварель, 1831—1832

«…Состою я Гончаров должным оному совету по обязательству 1824 декабря 15 ассигнациями сто двадцать восемь тысяч рублей и 1826 г. – ассигнациями сорок тысяч шестьсот рублей под залог недвижимого моего имения, состоящего Нижегородской губернии 843 дес., из коих в селениях (перечень), а всего двести пятьдесят пять душ мужска пола желаю…я отдать в приданство означенной внучке моей, а я Наталья на приписанном условии долг принять, согласна, почему и просим мне Гончарову имение отдать, а мне Наталье принять позволить…».

 

Катунскую часть приданого Натальи Николаевны было не спасти от кредиторов. Поэтому сам Пушкин советует Афанасию Николаевичу дать на имя Натальи Николаевны помимо дарственной на имение, еще и заемное письмо на его недвижимую часть, а на крепостные дела и души выдать ей вексель, одновременно оформив на ее имя доверенность на управление имением. Сохранилось даже пушкинское письмо с этим советом. Дедушка внял совету «покорнейшего слуги и внука». В архивах Полотняного Завода имелось заемное письмо, данное Наталье Николаевне ее дедом в мае 1831 года, вскоре после свадьбы. Наталья Николаевна Пушкина в ответ на заемное письмо деда дала гарантийное письмо.

В. А. Тропинин. Портрет Александра Сергеевича Пушкина. 1827 год

Все это  было описано еще в 1910 году на страницах журнала «Старые годы» в очерке Александра Среднина “Полотняный Завод”. По замечанию автора, большая часть документов находилась к 1910-м годам в собрании пушкинских писем у Саитова и была передана Дмитрием Дмитриевичем Гончаровым в Калужский музей, состоявший в то время при Архивной комиссии. Сам Пушкин в Катунках не бывал – по крайней мере, свидетельств об этом не осталось.

Кстати, если уж быть конкретными, в приданое за Гончаровой отдавалась часть катунского имения:  из 847 десятин земли только 280 десятин предназначалось Наталье Николаевне вместе с деревней Верхняя Полянка и ближайшими к ней селениями. А также:  «по 7-й ревизии триста душ мужского пола с женами и детями их, со внучаты и приемыши обоего пола, с наличными и беглыми, вновь рожденными и со всеми к ним принадлежностями со всех их строением, с пожитками и со скотом, с пашенной и не пашенной землей, лесом и т.д., имеет она Наталья право оным имением владеть, продавать и укреплять на общем праве владельцев».

Верхняя Полянка – деревня, которая в 1850 году насчитывала 43 двора, то есть жить там могли чуть менее 500 крестьян. С прилегающими к ней, например,  деревеньками Сивцовыми, в которых было в 1850 году 24 двора, как раз могли набраться те самые «триста мужских душ», то есть вместе с бабами – чуть менее 700 крестьян.  Попользоваться всем этим Пушкиным не удалось. Не нашла исследований, как поэт избавился от этого «приданого» от дедушки-«свиньи». Кстати, Верхняя Полянка и прилегающие к ней деревни были севернее Катунок. А этот дом стоит в южной части. Возможно, эта часть имения оставалась в руках Гончарова-деда и перешла потом его  наследникам.

Часть окон в доме заложена, окна на первом этаже растесаны под современные размеры. Балкона у трехчастного венецианского окна уже нет. Парк утрачен – видимо, пошел на дрова в трудные годы.

Гончаровских ли времен дом – доподлинно неизвестно. Зато в краеведческой литературе указывается, что до революции это был дом купца Наумова, который имел собственные здания на Нижегородской ярмарке. Мне даже удалось найти упоминания, где там именно – на 3-ей Сибирской улице, то есть по современной улице Должанской – где-то в промежутке от Портовой до стадиона. На первом этаже его здания были лавки: например, в лавке №166 (нумерация была общей или порядной) владелец мануфактуры Яков Токарев торговал носками. На втором этаже ярмарочного здания были номера. Возможно, и этот дом был построен Наумовым.

Кстати, к дому все ближе подбирается осыпающийся обрыв. Высота там очень приличная. Признаков укрепления склона – никаких. Сколько лет осталось стоять наумовскому дому – неизвестно.

В парке мы наткнулись на капкан с мертвечиной, поставленный, видимо, на куницу. Неприятно видеть такое на уровне лица. Охотник, очевидно, не подумал о безопасности.

И вспомнился главный промысел жителей милых Катунок. Нет, это не гончарный промысел, не строчка, не токарка по дереву, как иногда пишут. Катунки XIX века – это косой десяток кожевенных заводов, на которых выделывали не шкуры крупного рогатого скота, не шкуры овечек, а шкуры … котиков. Да, десятки тысяч котиков ежегодно тут превращались в модных бобров и соболей. Остались даже свидетельства в записках и дневниках проезжавших здесь путешественников да на старой карте соседняя деревенька Кошкодериха.

И. Пелевин, Дедушка глуховат, 1889 год

Художники Григорий и Никанор Чернецовы записали в свой дневник в 1838 году:

“Катунки значительны по находящимся в них кожевенным заводам и промыслу кошачьими шкурами, которые через Кяхту отправляют в Китай, что составляет значительную торговлю”.

Интурист из Оксфорда Николай Роо в 1860-х годах записал:

“Далее мы приехали в Катунки, известные своими кожаными изделиями из кошачьих шкур, которых ежегодно здесь приготовляют и вывозят до 50 тысяч”.

Русский географ и экономист Андрей Субботин в 1892 году записал:

Иван Горохов. В крестьянской избе.

“Здесь же в Катунках выделываются десятки тысяч бобровых, котиковых, соболиных и других драгоценных мехов из одного и того же материала, из какого – вы догадаетесь! Материал этот доставляют многострадальные русские кошки, собираемые из окрестных и дальних мест. Этим промыслом занимаются особые торговцы, именуемые кошатниками… Благодаря этому промыслу кошки, особенно те, которые плохо ловят мышей, становятся “меновой и потребительской ценностью”. Кошатники ездят по деревням, больше осенью и зимою, с разным товаром: ситцы, платки, ленты, бусы и галантерейно-игольный товар, кошельки, буквари, картины. книжки для чтения. Завидя их, бабы берут своих “машек”, ребятишки бегут ловить кошек, и начинается меновой торг. Кошатник дает за кошку платок, ленту, бусы, что-то из народной литературы, а в редких случаях дает деньгами – от 10 до 30 копеек за кошку. Всех приобретенных кошек злодей и душегубец кладет в мешок и тут же за деревней с ловкостью артиста вынимает поочередно за задние ноги и моментальным движением убивает, ударяя головой о роспуски зимою или о колесо летом. После этой операции, требующей быстроты рук и крепости нервов, кошатник сдирает шкуры…”

Об этом как-то не очень охотно рассказывают экскурсоводы в Катунках, но их можно понять – любой после таких рассказов захочет обнять и к сердцу прижать своего домашнего котика.

Впрочем, в Катунках стоит увидеть еще одну усадьбу – Грузинских-Турчаниновых. И тогда зимой мы сразу проехали к ней. Первое, что встречает подъехавшего – усадебный парк. Вековые липовые аллеи, полянки – все хоть и запущено, но все еще уютно и красиво.

В 1700 году Катунки были пожалованы в вотчину переехавшему на жительство в России царю Грузии Арчилу Вахтанговичу и его потомкам – «князьям Грузинским». Встречаются упоминания знаменитого владельца другого волжского села – Лысково – князя Георгия Александровича Грузинского (1762 – 1852), чья дочь якобы унаследовала Катунки и даже была погребена у церкви Иоанна Предтечи, от которой мало, чего осталось. Стояла та церковь максимально близко к усадьбе и была в 1790 году построена на деньги Грузинских.

Фото Катунок, 1905 год. Церковь Иоанна Предтечи, праве ее – усадьба Грузинских-Турчаниновых и часть парка.
Иван Макаров «Портрет А. В. Ступина»

На самом деле Катунки достались другой ветке рода Грузинских – Леону Леоновичу Грузинскому, женатому на Прасковье Евграфовне, урожденной Татищевой. Именно они основали здесь усадьбу и разбили парк, были заказчиками каменных храмов и их убранства. С 1805 года в течение двух лет известный арзамасский художник Александр Ступин по заказу князя Грузинского расписывал храм в Катунках: 90 живописных композиций на евангельские и библейские сюжеты. С заказчиком сошлись на 3000 рублей, но князь заплатил всего лишь 2600 рублей  в назидание за то, что Ступин не сделал золотых накладных венцов и подписей на иконах, как того желала княгиня Грузинская.

У Грузинских были дочери Прасковья (?), Ольга и Дарья. В 1816 году 22 октября состоялась свадьба Александра Александровича Турчанинова (1794 – 1825) с 16-летней красавицей Ольгой Леоновной Грузинской, получившей в приданое богатое приволжское село Катунки в Балахнинском уезде. Познакомились молодые наверняка в уездном Горбатове, где у Грузинских и Турчаниновых были свои дома.

С нескрываемым восторгом мать Грузинской сообщала в письме родственникам: «Я божьей милостью помолвила Ольгу… Мужик славный, один сын у матери, влюблен в нее без ума, и она его любит… очень богатый, имеет за собой 2700 душ».

Молодые Турчаниновы же поселились в Нижнем Избыльце в имении матери Александра Александровича. Один за другим родились пятеро детей, а в 1826 году на 31-м году жизни глава большого семейства Турчаниновых скончался. Все мальчики Турчаниновых получили домашнее образование и впоследствии при содействии второго мужа Ольги Леоновны, инженера-подполковника Александра Адриановича Аничкова, поступили в военные заведения Санкт-Петербурга.

По примеру старших братьев, Алексей Турчанинов служил на военном поприще, участвовал в двух Крымских войнах 1853 и 1856 годов. В 1860 году в чине штабс-ротмистра он вышел в отставку и поселился в Нижегородской губернии, где имел по наследству 3710 душ крепостных, «родовое имение», дом в Горбатове и три деревянных дома, не считая «золотых приисков» и «родового» имения в Сысертских заводах Пермской губернии и 396 душ крепостных. Женился он на дочери бывшей танцовщицы императорских московских театров Прасковье Барковой.

В 1860 году Алексей Турчанинов перевозит свою семью в родовое имение в Катунки. В этом богатом селе у Турчаниновых был большой дом с садом и огородом, где были устроены оранжереи с цветами и фруктовыми плодами, парники и грунтовый сарай с разными плодовыми деревьями. Здесь в 1862 году глава семейства узаконивает свое отцовство над рожденными вне брака дочерями Олей и Верой, а село Катунки на долгие годы стало «дворянским гнездом» Турчаниновых.

В том же 1862 году уже как предводитель нижегородского дворянства Турчанинов покупает у купцов Бугровых их дом на Благовещенской площади Нижнего Новгорода. Алексей Александрович из-за неумения управлять уже был в долгах, а потому купчую совершили на имя супруги Прасковьи Ивановны.

Расплачиваться Турчанинову пришлось своими лесными владениями, а в 1869 году скоропостижно скончалась его жена, оставив супругу семерых детей. Турчанинов залез в новые долги и опять оказался перед долговой ямой. Спас его все тот же купец Александр Бугров: он оплатил долги в обмен на остатки турчаниновских лесов. В собственности у дворянина остался только парк в Катунках.

Второй женой 49-летнего вдовца Турчанинова стала домашняя работница, 24-летняя Лариса Ивановна, урожденная Лабзина (Лабазина). Она родила Алексею Александровичу дочь Пелагею в 1873 году. В 1874 году Алексея Александровича не стало – он осиротил восьмерых детей.

А вот фотография дома в Катунках. Первый этаж каменный, второй – деревянный. И видно, что большая веранда, длиной во весь боковой фасад, смотрит на Волгу. Летняя деревянная лестница, очевидно кухонная каменная пристройка – все просто и удобно. И как-то не очень похоже на дворянское гнездо. Вполне себе мещанская дача с садом и парком вокруг – в такой обстановке легко и быстро летят дни, растут дети, знакомится молодежь, прирастают семьи. В архивах полно фотографий с дачных чаепитий за столами с белой скатертью, прогулок с милыми Дружками и Шариками, летних купаний, походов за грибами и пикников. Дачный мир начала ХХ века – особая тема.

Усадьба Грузинских-Турчаниновых. Фото 1905 года

Говорят, в 1893 году в Катунках с парохода сошли Максим Горький и Федор Шаляпин. Сохранилась легенда о том, что в парке Шаляпин исполнил песню «Эй, ухнем», и под гром аплодисментов местных жителей вернулся на пароход, откуда спустя некоторое время грянула песня «Вниз по матушке по Волге». Подтверждений тому нет, но вполне верится.

Максим Горький и Федор Шаляпин

Интересно, что судьба еще раз сведет писателя с семьей Турчаниновых. Младшая дочь предводителя нижегородского дворянства Пелагея Алексеевна в 1897 году вышла замуж за Михаила Анатольевича Боглевского, бывшего председателем губернского Земского собрания от Балахнинского уезда. Венчались они в Избыльце. Имение Боглевских находилось возле железнодорожной станции Горбатовка, что стало хорошей возможностью принимать в летнее время отдыхающих. И вот одним из дачников в 1903 году оказался как раз писатель Максим Горький с семейством. Впоследствии эту летнюю жизнь он отразил в широко известной пьесе «Дачники».

А вот фото семьи Турчаниновых на той самой летней деревянной лестнице. К сожалению, точный год снимка не обозначен, как и не подписаны имена присутствующих. Наверняка, это последнее поколение Турчаниновых, владевших усадьбой. Обозначено, что это начало ХХ века. Возможно сидящая дама в центре – это и есть вдова Лариса Ивановна Турчанинова – ей в 1900 году было 54 года. Мужчины обнаруживают семейное сходство. Возможно, это братья Турчаниновы: Леон, Сергей или Алексей – им на начало ХХ века было около 40-45 лет. Молодая дама в белой блузке весьма похожа на сидящую – возможно, это Пелагея Алексеевна, последняя дочь Турчанинова.  Если у кого-то есть точный перечень героев кадра – будем признательны за возможность подписать фото.

После смерти Алексея Александровича, имение в Катунках досталось сыну Леону. Сведений о его семье найти не удалось, но из-за тысячных недоимок усадьба была продана с торгов в 1910 году после его смерти. Мужская линия семьи оборвалась – значит, у братьев не было сыновей.

Семья Турчаниновых в Катунках, до 1910 года

Конечно, вся эта история заставила нас поинтересоваться усадьбой. К сожалению, состояние ее печально. В советские годы здание было обезображено и перестроено под дом отдыха ГАЗа.

Дом плохо виден сквозь заросли деревьев и кустов, но с появлением зелени он не виден совсем. Впрочем, я бы даже сказала, что там практически нечего смотреть – здание брошено, ветшает и совсем не напоминает тот дом на старинных фото. Он ли это вообще?

Разумеется, мы дошли до мостика через бывший овраг, с появлением Горьковского водохранилища ставший заливом. Полюбовались церковью Рождества Пресвятой Богородицы (1823 год постройки).

С мостика особенно видно, что усадьбу Турчаниновых спас только рельеф. Бойкие улицы, пристани, заливные луга Катунок, базарную площадь с мануфактурами и складами затопило волжской водой.

Солнце было не остановить – оно падало за горизонт, вокруг разливалась синева. Нам еще предстояло доехать до границы с Костромской губернией, и мы поспешили.

От Катунок до границы с Костромской губернией оставались считанные версты.

Тут тракт совпадал с автомобильной дорогой, но потом уходил на деревню Лукинскую. Солнце садилось, дорога ныряла среди леса, в поле, между разрушенных корпусов бывших колхозов и упиралась в шлагбаумы приволжских поселков, которые не рады приехавшим из-за наводняющих окрестности рыбаков и их машин.

Из Лукинской тракт спускается на дно впадающей в Волгу реки Ячменки и выходит уже в Костромской губернии – в Безводнове, чтобы бежать на Попереково, Хмелеватово. Здесь мы и закончили свое путешествие, попили горячего чая из термоса с пирожками, посмотрели вслед закату над зарастающим створом тракта. Следовать Старой Костромской дороге в зимних условиях оказалось сложно: не покидает ощущение, что ищешь призрака, который вовсе не желает встреч с живыми.