Леса на стыке Арзамасского, Богородского, Дальнеконстантиновского и Сосновского округов в Нижегородской области не очень-то дружелюбны. Болота, овраги, карстовые провалы, смытые мосты, разрушенные гати и плотины не способствуют легким прогулкам. Но иногда хочется. Особенно с познавательной целью – например, найти место, где в XIX веке стоял Разгуляевский (Ольгинский) стеклянный завод. По некоторым данным, там полтора века назад начинали делать кроме штофов, бутылок и стаканов еще и стеклянные елочные бусы.

О Разгуляевском стеклянном заводе, который сейчас расположен на территории Дальнеконстантиновского округа, известно совсем немного. Какие-то крохи информации содержатся в краеведческих записках и Дальнеконстантиновском музее, который имеет пару полочек с продукцией этого предприятия в качестве экспонатов. Правда, записки с их мизерными тиражами не выложены в сеть, а музей не работает по выходным. Поэтому приходится латать прорехи в знаниях из других источников.

Но сначала два факта.

Первое, с чем пришлось столкнуться в этой теме – это дореволюционное различие между стеклозаводами. Оказывается, они делились на стекольные и стеклянные. Стекольными назывались те, которые выпускали бемское, то есть оконное стекло. Стеклянные заводы выпускали изделия из стекла – посуду, плафоны для ламп, емкости и художественные изделия. На Рыбьем овраге стоял именно стеклянный завод, производивший посуду. В середине XIX века таких в Нижегородской области было всего четыре. Разгуляевский – не самый крупный.

Второе: завод в статистических справочниках фигурирует под двумя названиями – Разгуляевский и Ольгинский. Почему Разгуляевский, если рядом не было селения Разгуляево, и это не созвучно фамилии владельца? Неизвестно. Слово «разгуляй» употреблялось в двух значениях: один из праздничных дней Масленичной недели или место, где народ весело проводит время. Завод, конечно, вряд ли был местом веселым, но там люди жили на заработках, в отрыве от семьи могли себе позволить лишнего. Может, название потому и закрепилось. Иногда завод называют в статистических сборниках Ольгинским. С этим названием всё понятно – завод располагался в лесных дачах деревни Ольгиной, названной так, видимо, в честь владелицы-помещицы Ольги Карловны Долгоруковой, урожденной Сен-При.

Дурак, весельчак, дамы и буйный

В XVIII веке окрестными землями владел царевич Георгий (Егор) Вахтангович Багратиони (Грузинский) (1712 – 1786), о котором Екатерина II оставила не очень лестный отзыв:

«… он был круглый дурак; в особенности подчеркивало в нем этот недостаток то, что он никогда порядком не выучился говорить ни на одном языке, кроме своего родного, которого никто в России не понимал, кроме его грузин».

Царевич был женат на Марии Яковлевне Долгоруковой (? – 1761) и имел троих детей. Эти сосновые леса на песке и выросшие среди них селения он передал в приданое своей дочери Анне Георгиевне (1751 — 1779), вышедшей замуж за князя Алексея Борисовича Голицына (1732 — 1792).

Егор Алексеевич Голицын, портрет работы А. Молинари, 1800-е

В 1795 году помещиком этой местности был уже их сын князь Егор Алексеевич Голицын (1773 – 1811). Он дослужился до генерал-майора, хотя больше, чем службу любил карты, веселье и рисовать карикатуры на знакомых – весьма замечательные по сходству и характерным чертам. Весельчак Голицын так нравился императрице Марии Федоровне, что Павел I в ревнивом настроении выслал его из столицы. Егор Алексеевич, разумеется, не поехал в свои лесные имения, а остался в Москве, где тоже не скучал. Он умудрялся так ловко волочиться за дамами, что всю жизнь оставался неженатым и в итоге скончался «от излишеств» в 38 лет, не оставив официального потомства. Его весьма большое наследство пришлось поделить между сестрами Марией, Софьей и Елизаветой. 

Судя по всему, земли, на которых потом появился стеклянный завод достались Елизавете Алексеевне (1779 – 1835).  Она владела многими лесами и селениями современного Дальнеконстантиновского округа.  В 1799 году Елизавета по большой любви вышла замуж за графа Александра Ивановича Остерман-Толстого (1770 – 1857). Он по указу Екатерины II еще в 1796 году получил графский титул, двойную фамилию, остермановский герб и имения, состоявшие из трех больших майоратов. А все только потому, что прямой род Остерманов пресекся по мужской линии, и на мужа Елизаветы Алексеевны была вся надежда.

Среди имущества графа был минимум один успешный стеклозавод, производивший продукцию высокого качества. «Санкт-Петербургские ведомости» в 1839 году писали:

Елизавета Алексеевна Остерман-Толстая, портрет работы Петра Соколова, 1830-е

«В имении Генерала от Инфантерии Графа Остермана-Толстого, состоящем С.-Петербургской губернии в Шлиссельбургском уезде, во вновь устроенном стекольном заводе выделываются разных сортов отличных цесарские и богемские оконничные стекла. Такие стекла были и в окнах дома графа на Английской набережной в Петербурге».

А дальше немного семейной драмы. У Александра Ивановича, который должен был продолжить сразу две династии, и Елизаветы Алексеевны, как назло, не было детей.  Графиня расстраивалась, изводила мужа ревностью. В итоге Остерман-Толстой уехал подлечить нервы в Италию, обзавелся там прекрасной итальянкой, которая и родила ему троих незаконных отпрысков. Оставшаяся в одиночестве Елизавета Алексеевна была глубоко оскорблена. Умирая в 1835 году в пригороде Штутгарта, она завещала большую часть своего имущества не мужу, а племяннице Ольге Карловне – дочери своей родной сестры Софии Алексеевны. Был ли среди этого имущества стеклозавод на Рыбьем овраге – неизвестно, но эти леса точно были.

Княгиня Ольга Карловна Долгорукова, портрет работы Александр-Жан Дюбуа-Драоне, 1827 год

Княгиня Ольга Карловна Долгорукова, урожденная графиня де Сен-При (1807 – 1853) была ходячей смесью французского с нижегородским. Отец ее был француз, а основные имения благодаря матушке и тетке были в нижегородских землях. С 1829 года она была замужем за военным министром во время Крымской войны и шефом жандармов князем Василием Андреевичем Долгоруковым (1804 – 1868). В семье рождались только сыновья: Николай (1829 – 1830), Василий (1833 – 1833), Александр (1839 – 1876) и Алексей (1842 – 1849). Бездетная тетка Елизавета Алексеевна была близка к семье племянницы и стала крестной двух старших мальчиков.

По воспоминаниям князя Петра Долгорукова, Ольга Карловна «была лицом некрасива до безобразия, но зато одарена от природы не только замечательным умом, но еще и самыми редкими свойствами души. При дворе её не любили за ум, за остроту, за прямоту характера, но не могли не уважать именно за те самые качества, за которые не любили».

По воспоминаниям Вяземского, Ольга Карловна была «известна в обществе умом и приветливым, хотя довольно странным и отличающимся независимостью характером».

Понятно, что эти бедные села и деревни умница-княгиня вряд ли посещала. Но есть версия, что деревня Ольгино, в лесных дачах которой и стоял стеклозавод, была образована при ней и названа также в честь барыни. Управляющий Долгоруковых теоретически мог быть основателем стеклянного завода ради прибыли от имения со скудной землей.

По крайне мере, стеклянный завод в Нижегородском уезде в статистических сводках Памятной книжки по Нижегородской губернии прослеживается с 1847 года. Это первое найденное мной упоминание – более ранних не нашла. Правда, это совсем не значит, что завод до 1847 года не существовал – сводки выходили не каждый год и фильтровали производства по объемам прибыли и выпуска продукции. То есть мелкие, незначительные или работавшие с остановками могли вообще в сводку не попасть. Интересно, что Разгуляевский стеклянный завод в справочнике «Русские стекольные заводы XVII – начала ХХ века» назван Ольгинским. И он единственный на весь Нижегородский уезд в Нижегородской губернии.

В Военно-статистическом обозрении Российской империи за 1848 – 1852 годы завод упоминается как принадлежащий княгине Долгоруковой с интересными подробностями:

«В Нижегородском уезде стеклянный княгини Долгоруковой завод в дачах деревни Ольгиной выделывает матового стекла и стеклянной посуды до 185 000 штук на 8 280 рублей серебром».

При этом в Нижегородской губернии в те годы было всего 4 стеклянных завода, а выделывали они товара за год на 67 280 рублей серебром. Вот и оцените масштаб Разгуляевского стеклянного завода. В целом весьма скромно – всего 12% от губернского объема. Во всей империи в середине XIX века 153 завода выпускало посуду, из них 17 изготовляли предметы роскоши для императорского двора.

Спрос на стеклянную посуду был высоким. Стеклянные заводы с утилитарным ассортиментом в середине позапрошлого века росли как грибы во владельческих имениях, располагавших лесом, водой, песком и свободными руками. Понятно, что качество продукции подобных заводов отставало от орловских, мальцовских и тем более императорского, но высококачественное и художественное стекло имело ограниченный сбыт и было дорогим. А обычная стеклянная посуда с пузырьками воздуха в стеклянной массе и прочими производственными изъянами находила свой сбыт легко. Ее закупали винокуренные заводы, аптеки и население, имевшее на это средства.

Интересно, что Разгуляевский завод производил матовое стекло. Оно непрозрачное, белое, как еще говорили «глушеное». В начале 1780-х годов варка цветных и молочных стекол осуществлялась на Потемкинском заводе, а самым ранним примером были молочные стекла в отделке собственных помещений императрицы Екатерины II. Можно вспомнить стекловара Ефрема Карамышева, который изобрел собственную технологию варки цветных стекол. Взяв за основу английскую рецептуру, он добавил жженую кость. Вот почему в те времена молочное стекло называют «костяная материя», или «белый фарфороваго цвета хрусталь». «Словарь Брокгауза и Ефрона» приводит следующий рецепт: на 100 мер веса песка нужно добавить 44 меры поташа, 36 мер костяной золы, 2 меры гашеной извести, 5 мер поваренной соли. Все эти нехитрые материалы можно было найти и закупать в нужном количестве в Нижегородском уезде и соседних к нему. Из матового стекла также делали посуду, плафоны для ламп.

На карте Менде от 1850 года видно, что Разгуляевский стеклянный завод стоит среди соснового леса, на краю оврага под названием Средний Рыбий, который был запружен и имел каменный мост или плотину. На берегу два порядка жилых домов с обозначением «15 дворов» и три каменных довольно больших строения, среди которых, видимо, и гута, и шлифовальный цех, и склад. Самая короткая наезженная дорога вела в деревню Ольгину и соседние селения. До Старо-Саратовского тракта недалеко, но недешевую продукцию еще надо доставить. Везли подводами, видимо, упаковав в деревянные ящики и переложив опилками, мхом или соломой.

В 1853 году 46-летняя княгиня Ольга Карловна умерла в Петербурге после двух дней болезни, несколько похожей на холеру. Перед этим она вернулась из Москвы «в таком нервном возбуждении, что боялись скорее за её рассудок, чем за жизнь». Что именно вызвало такое потрясение – неизвестно. Наследником стал ее единственный выживший из четырех детей сын князь Александр Васильевич Долгоруков (1839 — 1876).

Флигель-адъютант, полковник при канцелярии Военного министерства, князь Александр Васильевич Долгоруков. Архив ЦГАКФФД СПб

Александр Васильевич унаследовал все имения своих родителей, но нельзя сказать, что впитал в себя ум матери и силу воли отца. О взрослом князе Долгорукове отзывы совсем не лестные. Промышленник-миллионер и сенатор Александр Половцов говорил о нем кратко: «Горький пьяница и буйный под пьяную руку». Правда, в юности князь отличался романтичностью. В 24 года он женился на 17-летней княгине Марии Сергеевне, урожденной Долгоруковой (1846 – 1936), родившей в браке троих детей. Такой брак по тем временам считался ранним.

В Памятных книжках губернии 1855 года стеклозавод приписан княжеской семье.

Согласно статистическим данным по Нижегородской губернии от 1864 года дворов на Разгуляевском стеклянном заводе уже 25, а постоянных жителей 35 человек – 33 мужчины и всего 2 женщины. У краеведов попадается информация о том, что на стеклянном заводе работали десятки крестьян из Надеждина, Мигалихи и Ольгина. Малое количество женщин среди работников может говорить о том, что росписью по стеклу на заводе, видимо, не занимались. Учитывая бутылки и штофы в коллекции  Дальнеконстантиновского музея, стекло лили в формы и художественных элементов не было.

В Памятных книжках 1865 года стеклозавод также числится за княжеской семьей.

Князь Долгоруков упомянут в Статистическом атласе главнейших отраслей фабрично-заводской промышленности Европейской России 1873 года (составлено по данным 1867 года).

В 1876 году владелец Разгуляевского стеклянного завода 36-летний князь Александр Васильевич Долгоруков скончался. Сведения о причинах столь ранней смерти противоречивы. Одни источники ссылаются на тяжелую наследственность и скоропостижную кончину матери князя Ольги Карловны. А другие пишут, что князь был убит на дуэли. Факт интересный, учитывая, что в эту эпоху дуэли были уже редкостью. Вспоминается нелестная характеристика современников относительно буйного нрава князя и его склонности к алкоголю. В любом случае, обстоятельств этой драмы в открытых источниках мне найти не удалось.

Княгиня Мария Сергеевна Долгорукова, урожденная Долгорукова (1846 -1936)

Княгиня Мария Сергеевна Долгорукова (1846 – 1936) в 30 лет осталась вдовой с тремя детьми: 11-летней Ольгой, 10-летним Александром и 8-летним Василием. До совершеннолетия детей она управляла семейным имуществом. Если история Разгуляевского стеклянного завода повторяла историю подмосковной фабрики князя Меньшикова, то именно при ней местные крестьяне могли пробовать заниматься стеклянными бусами – в 1880-х годах.  Интересно, что на форумах любителей старинного формового стекла и знатоков бутылочных клейм о Разгуляевском заводе очень мало информации, но есть упоминания о княгине-владелице за 1880-е годы, когда Ольги Карловны уже не было в живых. Это вносит некоторую путаницу. Но теперь стало понятно, что, видимо, речь идет о ее снохе Марии Сергеевне. 

На Разгуляевском заводе в XIX веке были предприняты попытки изготавливать дутые стеклянные елочные бусы – первые русские елочные украшения из стекла. В итоге дело не пошло, но у нас появился хороший повод для предзимнего путешествия в хорошей компании.

Дорога на завод

Дорог в тех лесах сейчас целая сеть – песчаные, идущие по гривам или ныряющие в многочисленные сырые овраги. Причем так было и в позапрошлом веке. Но если сопоставить карты, то можно легко понять: прежних путей не осталось. Низкие топкие местечки с аппетитом съели прошлые дороги. Наши товарищи пытались проехать весной на стеклозавод на внедорожниках со стороны Пустыни и не добрались из-за большого количества воды и глубокий колей, машины вязли.

Конечно, мы были не первыми, кто добирался до стеклянного завода. Но путевые записки в интернете составлены в основном велосипедистами и любителями пеших марш-бросков. Поэтому за основу взяли кратчайший путь – через Ольгино, а дальше по ситуации.

Мы с друзьями выехали из Нижнего Новгорода на четырех Нивах с рассветом. Погодка шепчет.

Доехали по Р158 до поворота на Суроватиху и углубились в бывшие долгоруковские имения. Везде хороший асфальт, села большие, оживленные, железнодорожная ветка и станция. Кстати, стеклянный завод построили до прокладки железной дороги, но она ему в итоге и не помогла выжить. Не доезжая до Мигалихи, свернули в Ольгино. 

В «Списке населенных мест» Нижегородской губернии по данным за 1859 год Ольгино значится как владельческая деревня при речке Сечуге в 65 верстах от Нижнего Новгорода. В деревне насчитывалось 64 двора и проживало 317 человек (144 мужчины и 173 женщины). В национальном составе населения преобладали терюхане – обрусевшая мордва.  По состоянию на 1884 год в деревне располагалось четыре дегтярных завода, один из которых стоял без работы.

Сегодня Ольгино – типичная деревенька вне больших дорог: полторы улицы, брошеные и жилые домики, немного солидных дач. Мы проехали Центральной улицей, с которой начиналась дорога в лес на стеклянный завод. Прямо как по старой карте. Только сорные лесные заросли подобрались в деревне уже вплотную, а раньше от Ольгина на 1,5 версты были мельницы и поле, изрезанное оврагами. Сейчас же сразу начинается колея, во время нашей поездки еле схваченная первым морозцем и припорошенная ночным снегом.

От Ольгино по такой вот дороге до стеклозавода всего 6,5 км. Но без особых проблем нам удалось проехать чуть больше 100 метров, после чего началось. Местечко оказалось весьма топким, почва не промерзла, Нивы проваливались и вязли.

Помучившись в колеях, мы нашли какой-то портал в кустах и поехали там, объезжая топь. Если бы не снежок, местечки показались бы весьма унылыми. В этом нам повезло – еще накануне в природе не было ничего похожего на снег, а за ночь напорошило. И в воздухе сразу посвежело и потянуло арбузной коркой.

Выбрались на какую-то порубку. Примерно здесь на карте 1850 года и начинался лес. Там нас немного заморочило. По логике и карте нам надо было поворачивать налево, но в ходе разведки выяснилось, что все же направо – навигатор вел на дорогу вдоль ЛЭП.

С тропами под ЛЭП бывает разное. Их плюс обычно только в том, что они прямые и расчищены от деревьев. Их минусы – колеи и часто откровенная топь. Очищенное от леса местечко быстро превращается в болото. А перемещаются электрики по своим линиям на машинах с весьма не гражданскими колесами. Охотники усугубляют эту ситуацию шишигами и построенными уазиками. Поэтому мы выехали на линию ЛЭП и решили оценить, сможем ли продвинуться по ней. Маршрут предполагал 2,5 км до поворота направо, в лес, уже к стеклянному заводу.

ЛЭП оказалась не высоковольтной, а обычной линией на бетонных столбах. Грунтовки шли вдоль леса с двух сторон расчищенной полосы. Нашли следы лося, который скользил и вяз в грязи. Мы оценили наши перспективы доехать до поворота засветло как низкие: колеи были не для Нив, а дальше рельеф только понижался, вода прибывала.

Все 2,5 км мы бы сидели в грязи, а ноябрьский денек очень короток. Решили не тратить его на это. Правда, возвращение обратно в Ольгино тоже не было простым.

В Ольгино мы решили доехать до местной базы отдыха «Озеро». Кроме традиционных домиков и бани на берегу водоема, там предлагают охоту, а значит дороги в лесу точно знают. Сторож подсказал. Кстати, вот на этом ездят по тем лесам.

По подсказке мы вернулись в Суроватиху, не переезжая железнодорожные пути свернули на сеть улиц направо и доехали окраинами до Касаткино, откуда нащупали бетонку в заросшем поле. Судя по всему, это была дорога от железнодорожной станции «Суроватиха» на стеклозавод. Дорога идет лесом, пересекает по мосту реку Сечугу, в русле которой запрудили сразу несколько озер. Судя по тому, что дорога огибала в итоге огромное хозяйство базы отдыха, ее хозяева, наверное, и поддерживают путь в порядке. Дорогу проходят грейдером, местами лежат бетонные плиты, мосты целые. Объезд был немалым крюком, но на нем мы не встретили бездорожья и ехали быстро.

Эта дорога пересекает ЛЭП, вдоль которой мы планировали ехать изначально, и опять ныряет в лес. Здесь он уже не выглядел сорным, некоторые участки даже были живописны, далеко просматривались вперед.

Кстати, на топографической карте-километровке овраг не сохранил названия, а озеро почему-то вообще не отмечено. Бывший стеклянный завод тоже никак не помечен – только домик лесника.

На местности Средний Рыбий овраг мы особо не заметили, переехав его по плотине с устроенным сливом. Мы обогнули озеро Стекольное с северной стороны и выехали на южный мыс, где раньше было поселение и сам завод. В 150 метрах от мыса стоят два старых рубленых домика то ли лесника, то ли охотников. Домики выглядят не очень бодро, но стоят как раз на прежнем порядке – так стояли дома в заводском поселке, судя по карте 1850 года.

В целом от Разгуляевского завода не осталось ничего, кроме этой довольно уютной и солнечной полянки на берегу лесного озера. Ни следа от прежних зданий, но пока снег не лег, в песке заметно много старинного битого красного кирпича и гильз. Нашли даже пулю-ленинградку. Интересно, что мыс пока не зарастает, но сосны сеют свои семена все ближе к берегу. На мысу у воды стоят банька и большой деревянный стол с крепкими лавками, принадлежащие, видимо, все той же заимке.

Мы решили здесь остановиться на обед. Озеро Стекольное уже покрылось льдом со странными звездами на поверхности.

Единственная взятая с собой стеклянная посуда, не считая банки с солеными огурцами – современные граненые лафитники из толстого стекла. Дамы, не бывшие за рулем, отметили приезд на стеклянный завод домашней настоечкой, рубином заигравшей в гранях. Для приготовления горячего воспользовались кострищем.

Кстати, о лафитниках. Думаю, на Разгуляевском заводе их тоже могли делать, но не буду утверждать доподлинно, так как каталог продукции завода мне нигде не попадался, а музейную коллекцию собранных изделий я не видела. Может, лили в формы, гранили. Лафитник – от названия дорогого вина «Шато Лафит Ротшильд». Вот только пили такое вино из тонкостенных конусовидных высоких бокалов – настоящих лафитников. А недорогая толстобокая формованная граненая рюмочка вошла в моду чуть позже, и пили из нее что-то покрепче «Шато Лафит Ротшильд».

К таким рюмочкам на стол уже не ставили бутылку водки или настойки. Спиртное переливали в графин, иначе не соблюсти красоты процесса. На отдельном блюдце шли тонкие прозрачные лепестки сала с розовыми прожилками мяса. Или хрусткий соленый огурец, упругий и остренький. Или скрипящая под вилкой квашеная капуста с кислыми каплями клюквенных ягод. А то и «николашка» – тонко нарезанные кружочки лимона, посыпанные в полкруга сахарной пудрой и тертым шоколадом или по-современному растворимым кофе. Лафитник, конечно же, обязательно должен быть запотевший, а по его граненому боку должна сползать холодная слеза. Вот теперь его можно брать в руку, оттопырив мизинчик. Следует выдохнуть и пить залпом, после чего закатить глаза, издать говорящее об удовольствии «Ммммм» и неспешно принять с вилочки, что Бог послал.

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»: «Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селёдочку, густо посыпанную зелёным луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селёдки…»

Каталоги стеклянных заводов XIX века поражали разнообразием лафитников. Они были разного объема и формы, имели разные ножки.

Мне попадались краеведческие записки о том, что Разгуляевский завод экспортировал свои прекрасные изделия чуть ли не в Европу. Но я не нашла ни одного подтверждения этому и вообще сомневаюсь, что избалованный качественным стеклом Запад покупал бутылки, штофы и стаканы из этого леса. Если наши художественные стеклянные фабрики еще могли удивить чудесами, то сельские заводики на барской лесной даче уже вряд ли. Обычно у таких предприятий вся продукция расходилась по окрестным винокуренным заводам, рынкам и ярмаркам.

Гораздо интереснее история с бусами. Многие ошибочно считают, что традиционное ёлочное украшение в России — шар. Но история стеклянных ёлочных украшений на Руси начинается именно с бус. Подтверждений, что они тут производились, я тоже не нашла – только упоминание у краеведов, собиравших историю подмосковной фабрики стеклянной елочной игрушки «Ёлочка». Буквально одна фраза без указания источника:

«Попытки производства стеклянных елочных бус имели место в Нижегородском уезде Нижегородской губернии на стеклянном заводе князя Долгорукова».

Есть также упоминание, что в 1896 году стеклянные бусы уже как украшение для рождественских ёлок были представлены на XVI Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде. Чьего они были производства – надо искать в архивах выставки.

Кстати, нашлось в сети фото рождественской елки в крестьянском доме 1913 года. И на ней есть бусы! Может, девицы и накинули своих украшений на елочку, ведь с игрушками вообще как-то на ней небогато, словно детки уже совершили на нее налет и сняли конфеты, орехи и пряники, оставив только несъедобное.

Рождественская елка. 1913 год

Думаю, что история на Разгуляевском заводе была сродни подмосковной – уж очень много сходства. В 1848 году в своем имении Александрово в Круговской волости Клинского уезда Московской губернии князь Александр Сергеевич Меншиков (1787 – 1869) повелел построить небольшой стекольный завод на 80 рабочих мест. Он производил бутыли, аптекарскую посуду, оконное стекло и другое. В 1876 году на заводе работало уже 176 человек, а стекольное дело приносило хороший доход. Наконец, в конце 1870-х стали появляться мелкие кустарные мастерские. Крестьяне обзавелись нехитрыми горелками, закупали материал на фабрике и делали дома нехитрые изделия. Этот промысел сами стеклодувы называли «пустяшным», так как производили какую-нибудь мелочь типа пуговиц, простеньких серёжек или других безыскусных украшений. Иногда попадается обозначения промысла как «камушковый» – только потому, что бусы напоминали разноцветные камешки. Продукция сбывалась на ярмарках и пользовалась громадным спросом.

В 1887 году два клинских крестьянина-стеклодува Егор Векшин и Яков Орлов освоили секрет изготовления не цельнолитых, а дутых мелких полых стеклянных бусин. В секрете не стали держать и поделились с товарищами по ремеслу. И понеслось! Рынок стеклянных бусин получил необычайное развитие. В производстве участвовала вся семья: мастер выдувал бусины на маленькой горелке, его жена их красила, дети нанизывали на конский волос. На ярмарках такие бусы шли нарасхват. Дутые стеклянные бусы входили в праздничные костюмы крестьянок Воронежской, Рязанской, Тульской, Орловской, Курской и Тамбовской губерний.

Стеклянные бусы подмосковной фабрики «Ёлочка», выставленные в музее. Конец XIX века. Фото из ЖЖ-блога kseniya-1488
Девушка из с. Кириллово (до 1920-х -Спасский уезд Тамбовской губернии, сейчас относится к Пензенской области). Пензенский краеведческий музей. Фотография передана в музей в 1949 году. Фрагмент.
Жительницы сёл Русское Вечкенино и Шигаево Наровчатского уезда Пензенской губернии в стеклянных бусах (сейчас эта часть Наровчатского уезда относится к Ковылкинскому району Республики Мордовия). Фотограф Дмитрий Петрович Тараканов. Стеклянные негативы хранятся в Пензенском краеведческом музее. Восстановил изображения создатель сайта «Пензовед» А. Ю. Нугаев.
Женский костюм Курской области, начало ХХ века

Эксперты по народному костюму пишут, что в южных районах Нижегородской области встречаются стеклянные бусины в женских костюмах, до боли напоминающие советские елочные.

Кто и в каких обстоятельствах нарядил этими девичьими бусами елку, мы уже не узнаем. Вероятно, свою роль сыграла их невысокая цена. Ведь в России ёлочные стеклянные игрушки долго были привозными и очень дорогими. Большинство городских жителей украшало рождественские ёлки съедобными украшениями – пряниками, орехами, фруктами и конфетами. Добавляли свечи, деревянные и бумажные или картонные В деревенских домах, где были в ходу эти бусы, ёлки вообще не ставили. И вдруг среди конфет и орехов на городской елке появились эти крестьянские украшения.

Мода носить на шее бусы из ярких стеклянных бусин ещё долго продержалась в крестьянской среде, захватив и советскую эпоху. Лично у меня они ассоциируются только с советской елкой. Те бусины – дутые единичные и сдвоенные, «палочками» – еще продаются на Авито.

Настоящие подтверждения изготовления бус на Разгуляевском заводе или окрестными кустарями надо еще поискать в архивах. А мы с заимки решили дальше поехать лесными дорогами до самой Селитьбы. В лесу было еще светло, в том числе благодаря свежему снегу. Солнышко, правда после обеда все же скрылось.

По накатанным дорогам выехали на озеро Кудьма. Плотина проезжаема, сброс воды идет через три трубы. Из воды торчат стволы ушедших под воду деревьев. Прямо как перископы подводных лодок.

Дальше мы ехали вдоль реки Кудьмы, которая оставалась у нас по правую руку. Местами попадался красивый лес без сорных завалов. Но чаще он был в грустном состоянии. Видно, что лес не чистят. Дороги, впрочем, были сносными.

Однажды попалась практически аллея из советских сосен. Наверное, это была обсадка дороги прошлых времен, когда за лесом еще следили.

В лесу начинались сумерки – ноябрьский день короток. Перевалили часы за обед и, считай, вечер. Потому мы решили не сворачивать к незнакомому броду через Кудьму и отказались от дороги до урочища Костина гора, а начали больше забирать к Селитьбе. Начали появляться заболоченные участки, дорога испортилась.

Потом мы уткнулись в лесной ручей, названный на старой карте Чуварлей. Если на нем когда-то и был мост, то он уже давно стал грудой бревен. Тут же валялись порванные колеса и сломанные бампера. Мы решили убрать пару опасных бревен и проехать. Так и сделали. Кстати, Чуварлей с мордовского переводится как «песчаная река». Дно действительно песчаное, как и дороги.

Дальше какое-то время мы ехали весьма быстро – просто лесной хайвей. Синие сумерки наливались все гуще. Положение еще спасал снег, благодаря которому в лесу было светлее.

Потом рельеф пошел вниз, и мы оказались на склонах какого-то оврага. Под колесами была уже грязь, а не песок. Вытащили увязшего товарища и выехали. Забирали на урочище Шереметевский лес.

Потом мы умудрились выбрать какой-то грязноватый поворот и нас чуток повозило по низинкам. Но через полтора часа после обеда на Разгуляевском стеклянном заводе мы выехали в Селитьбу.

На этом наша поездка завершилась. Кстати, есть проходы с Р158 на Р152 и полегче. Просто у нас не было цели их искать. В одиночку повторять не советую. Местечки неуютные.

Братья, печальник и стекло

Согласно законодательству тех лет, вдова и кто-то из близких родственников или крестный становились опекунами оставшихся без отца детей и управляли их имуществом. Но в конце 1880-х все дети Долгоруковых стали совершеннолетними и вступили во владения наследным имуществом. Думаю, стеклянное производство досталось сыновьям, так как дочь Ольга, выданная в 1883 году замуж за барона Ивана Фердинандовича Таубе (1856 – ?) не упоминается в привязке к этой местности. В ее семье родились трое детей, но в 1893 году последовал скандальный развод, и баронесса уехала жить в Америку.

А вот сыновья Долгорукова жили и служили в России – генерал-майор флота в отставке Александр Александрович (1866 – 1919) и генерал-майор с зачислением в Свиту Его Императорского Величества Василий Александрович (1868 – 1918). Братья Долгоруковы выбрали для себя военную службу, оба не были женаты и потомства не оставили. Интересно, что братья не делили между собой имущество и владели им совместно, организовав, например в смоленском Чамове преуспевающее образцовое хозяйство, в котором практиковалось 6-ти и 8-польное земледелие, молоко перерабатывалось на масло, работал лесопильный завод, а доходы шли в карманы обоим братьям. Было ли такое же в случае с Разгуляевским стеклянным заводом – неизвестно.

Князь Александр Александрович Долгоруков

Судя по всему, братья были очень дружны. С матерью, которая в 1897 году прервала свое вдовство и вышла замуж за бывшего подчиненного своего покойного мужа – графа Павла Константиновича Бенкендорфа, они навсегда сохранили доверительные отношения. Братья дожили до революции и сполна испили чашу тех лет.

Старший брат генерал-майор флота в отставке, акционер и член Правления заводов Лесснера, владелец военных займов князь Александр Александрович Долгоруков был арестован 29 июля 1918 года в своей квартире в Санкт-Петербурге на улице Большой Морской в доме №31 за то, что не сдал офицерское оружие. Обвинение ему так и не предъявили, а осенью 1919 года он был расстрелян в Москве как «контрреволюционер и шпион», в ответ на взрыв бомбы, брошенной анархистами в здание МК РКП (б).

Князь Василий Александрович Долгоруков на костюмированном балу 1903 года в Зимнем дворце в костюме ловчего

Младший князь Василий Александрович Долгоруков входил в близкий круг царской семьи, где его называли «Валя». Он имел возможность сбежать, как это сделали многие после ареста царя и всей его семьи. Но «Валя» 14 августа 1917 года добровольно последовал за Николем II и его семьей в качестве сопровождающего в ссылку. Он всегда был рядом с государем: пилил с ним дрова, чистил снег, копал землю, молился, помогал ухаживать за заболевшими детьми. 30 апреля 1918 года по прибытии в Екатеринбург князь Долгоруков был арестован «в целях охраны общественной безопасности». Его поместили в политическое отделение екатеринбургской тюрьмы. Чекисты обвинили его в планировании побега царской семьи из ссылки и 10 июля 1918 года расстреляли. Причислен к лику святых как воин Василий.

В краеведческих записках о соседней Суроватихе в 1890-е годы говорится, что при селе работали заводы: «спиртовой – купца Петрова, стекольный – князя Долгорукова». А потом попадается упоминание, что и стекольный завод был уже в руках купца Петрова. То есть, очевидно, Долгоруковы продали производство. Покупка стеклянного завода по соседству с собственным же спиртовым однозначно выгодная, ведь стеклянная тара под спиртное необходима. Княжеская семья могла просто расстаться с производством, которое требовало и современного оборудования, и дороги, и квалифицированных служащих.

Кто же такой этот Петров? Информации о нем крайне мало – в записках краеведов не было даже инициалов, но кое-что удалось найти.

Сергей Петрович Петров (1819 – 17 декабря 1901 года) служил в Елабуге приказчиком у елабужского купца Ивана Ивановича Стахеева (1802 – 1885). Стахеевы не бросали силы на конкурентную борьбу в европейской части России – они шли на восток и в итоге достигли огромных успехов в коммерческом мире Урала и Сибири, торгуя различными промышленными изделиями, прежде всего, тканями фабричного производства. Стахеевы были мультимиллионерами, владельцами мощных предприятий и благотворителями. Чтобы так лихо вести дела, раскинув торговые сети на тысячи верст, надо было иметь толковых приказчиков. И Петров был одним из них. До 1850 года он жил в Томске и представлял интересы Стахеевых.

В 1858 году на его средства в Томске была построена и освящена часовня во имя Иверской иконы Божией матери на Базарной площади в Томске. Часовня возводилась как точная копия Иверской часовни у Воскресенских ворот в Москве в память о Крымской войне 1854-1856 годов.  Интересно, что благотворитель Петров упоминается уже как «учредитель торгового дома «Михайлов и Малышев»», то есть возможно, он уже не служил у Стахеевых. К тому же известно, что Петров сначала записался купцом 3-й гильдии, а потом и 1-й. На западной стороне часовни над входом была установлена основная икона –  Иверской Божией Матери, а также икона святых апостолов Петра и Павла. Видимо, Сергей Петрович таким образом почитал память своего отца, которого на 1858 год могло уже не быть в живых.

Известно, что в период с 1862 года по 1896 год Петров был соучредителем торгового дома «Петров и Михайлов», объединив бизнес с бывшим коллегой – также бывшим стахеевским приказчиком. К тому времени Петров уже жил в Москве.

Из всех родственников Петрова упоминается только его мать – Феодосия Матвеевна Петрова, которая приняла тайный монашеский постриг с именем Феофания в Дивеевском монастыре, где и проживала. Замужняя женщина могла уйти в монахини, став вдовой, чьи дети выросли – это как раз тот случай. В 1862 году, когда небольшая группа монахинь во главе с монахиней Евпраксией (Гликерия Занятова в миру) после административных разногласий с церковным начальством покинули Дивеевский монастырь и основали общину в имении помещицы Копьевой в Понетаевке, старушка Петрова была в их числе. С 1866 года обители начал помогать Сергей Петрович. Вскоре община была преобразована в Серафимо-Понетаевский монастырь, который активно строился и расширялся, в том числе, на деньги Петрова. На 78 году от роду монахиня Феофания скончалась и была похоронена на монастырском кладбище. Сын Сергей Петрович не перестал помогать обители, став ее «неусыпным печальником».

Это Петров в 1877 году привез в живописную мастерскую Серафимо-Понетаевского монастыря икону Божией Матери «Знамение», чтобы монашки списали образ. Они обучались живописи и мозаике в Санкт-Петербурге, под руководством профессоров Академии художеств. Но в 1879 году из-под кистей юной насельницы Клавдии Войлошниковой вышел чудотворный образ. Икона прославилась 14 мая 1885 года чудесным сиянием изображённого на ней лика Божией Матери и движением глаз, а также исцелением больных по молитве перед этим образом. 

Петров понимал, что молодой монастырь надо обеспечить землей и прочим имуществом. Поэтому он скупал у дворян Нижегородского, Арзамасского, Ардатовского и Лукояновского уездов Нижегородской губернии их имения, производства и прочие активы. Например, в селе Спасском он купил спиртовой завод у барона Григория Дмитриевича Розена (1846 – 1897), который после смерти родителей больше радел о благополучии своих борзых, чем об экономике имения. Петров превратил розеновский завод в современное производство. В архивах есть описание и даже документы завода от 1901 года, на которых владельцем назван елабужский купец Сергей Петрович Петров. Кирпичные здания, железные крыши, особые помещения, здания для рабочих – в руках барона предприятие не было бы в таком порядке.

Схема завода в селе Спасском Арзамасского уезда

Документы Разгуляевского стеклянного завода еще предстоит поискать в архивах. А теперь несколько фактов, которые могли бы быть косвенными доказательствами того, что благодетель Понетаевского монастыря Сергей Петров действительно мог владеть стеклянным производством.

Во-первых, свое стеклянное производство имел Дивеевский монастырь – поселок Стеклянный. Бутылки побольше шли под святую воду для паломников, а поменьше – под елей. Продажа бутылок и их содержимого давала доход. Понетаевский монастырь, видимо, не отставал в этом деле от Дивеевского. По крайней мере, в продаже у антиквариатов встречаются пузырьки из-под елея для паломников с рельефным изображением главной святыни обители – иконы Божией Матери «Знамение» и названием монастыря с обратной стороны.

Стеклянный сосуд с изображением Божьей Матери Серафимо-Понетаевского женского монастыря Нижегородской губернии. Музей Шатковского округа Нижегородской области.

«Пользовались таким маслом обычно в период болезни, уповая не только на лекарственное снадобье, но и силу Божью. Флаконы, с уже освященным маслом продавались в церковных лавках и расходились по всей матушке России. Освященное масло было доступно даже для беднейших слоев российского общества. Но рано или поздно освященное масло заканчивалось, а флаконы из-под него с иконами святых угодников и видами монастырей оставались», – говорится на странице Шатковского музея.

Во-вторых, утраченная на сегодняшний день усыпальница Понетаевского монастыря у алтаря церкви Живоносного источника, судя по старинным фотографиям, была сделана из стекла. Согласитесь, необычное решение. Символ того, что у монастыря стекла в достатке? Там и был погребен благотворитель Сергей Петров, скончавшийся 17 декабря 1901 года 82 лет от роду, не доехав до Арзамаса несколько верст. Кроме него там упокоились основательница монастыря, ее духовник иеромонах Иоасаф, в схиме Серафим и один неизвестный.

В-третьих, после кончины благотворителя Петрова в 1901 году остался список имущества, которое он сосредоточил в своих руках и завещал Серафимо-Понетаевскому монастырю. Это была земля, производства и капитал. Видела перечень по 24 купчим, но это исключительно перечень земельных и лесных участков, без производств. Спасский спиртовой завод, сыродельня, лесопилка, которые точно отошли монастырю, как и Разгуляевский стеклянный завод, в нем не упоминаются. Земля же при деревне Ольгиной, где он располагался, даже в 1911 году оставалась за князьями Долгоруковыми.

В 1901 году состоялось открытие железнодорожного сообщения Нижний Новгород – Арзамас Московско-Казанской железной дороги и через станцию Суроватиха, куда со стеклянного завода могли подвозить стеклянные товары, прошёл первый поезд. Правда, наличие железной дороги не спасло предприятие. Не удалось найти никакой информации о том, что завод продолжал свою работу в советские годы ХХ века. Если он был монастырским, то быстро растерял рабочие руки, возможность добывать себе топливо и сырье, а также сбыт.

В декабре мы доехали до Понетаевского монастыря, в чьих стенах до сих пор находится психоневрологический интернат. Свободного прохода нет, только через пропускной пункт. Шлагбаум, камеры, запрет фотографировать людей, ни следа от стеклянной усыпальницы. Но место все равно красивое. В тот день на удивление опять лег снег, как в поездку на стеклянный завод.

Кстати, уже после поездки на странице обители в ВК увидела пост о том, что уже несколько месяцев на месте усыпальницы монастыря, где была похоронена игумения Евпраксия и висела в алтаре чудотворная икона “Знамение” происходит странное явление. На окне появилось изображение, напоминающее игумению. Мы во время поездки близко к тому зданию не подходили, так как на прогулку вышли пациенты ПНИ, тревожить которых нельзя. Поэтому изображения не видели. Но люди, близкие к монастырю, уверяют, что изображение никто не наносил, а смыть его не удается. Символично, конечно, что речь опять о стекле.

Будем рады любой информации о Разгуляевском стеклянном заводе.