Муромцево: судьба хозяина

Это ступень из меленковского бутового камня с северной веранды усадьбы Владимира Храповицкого в Муромцеве Владимирской области. Она помнит многих, но ничего нам не расскажет. Руинированный замок и небольшой музей в здании бывшего скотного двора — это всё, что осталось от блестящего имения. На экскурсии расскажут про успешный лесной бизнес Храповицкого, передовое техническое оснащение имения и совсем немного о самом владельце. А личной истории по-прежнему очень не хватает.

Владимиро-Суздальский музей-заповедник многое сделал, чтобы привлечь внимание к личности Владимира Семеновича Храповицкого и его усадьбе: ежегодные чтения, концерты, выпуск альманахов, успешные поиски зарубежной могилы и установка на ней креста. Но почему-то даже найденные крупицы личной истории хозяина Муромцева так и не уложились в единое повествование. Наверное, еще рано. Не все исследовано, не все найдено. Оцифрованные и выложенные в интернет данные метрик и прочих архивных источников подбрасывают все новые данные о жизни хозяина замка и его семьи. Но туристы едут в Муромцево уже сегодня, и ради этого интереса стоит приоткрыть завесу неизвестности.

Текст о последнем владельце Муромцева и его ближайшем окружении в нескольких главах. В названиях глав будет указана степени родства к главному герою — Владимиру Семеновичу Храповицкому (1858 – 1922).

Дед Храповицкий и бабушка Хоненева

На мой взгляд, самое интересное в семье Храповицкого начинается с его деда и бабушки по отцу — Ивана Семеновича Храповицкого (1786 – 1864) и Екатерины Александровны Хоненевой (1788 – 1855). По крайней мере, именно с этого поколения семьи Муромцево оказывается в руках Храповицких. Портретов бабушки не нашлось, но зато изображений деда — целых три в разном возрасте. Подробный разбор семейных линий излагается в альманахе «Муромцево: между минувшим и грядущим» (на момент написания текста вышло 6 номеров).

Дед Иван Семенович родился еще в екатерининскую эпоху в семье отставного подпоручика, дворянского предводителя Юхновского уезда Смоленской губернии Семёна Яковлевича Храповицкого и его жены Марии Львовны, урождённой Чернышёвой. Родители выбрали для сына военную карьеру. Тот служил кавалергардом, приняв в 1805 году участие в сражении под Аустерлицем и получив орден Святой Анны IV степени. В 1808 году стал штабс-ротмистром.

В том же 1808 году Иван Семенович женился на 20-летней Екатерине Александровне Хоненевой. Девушка рано потеряла отца и воспитывалась попечением отчима. У невесты было хорошее приданое, которое ей выделил старший брат Николай, управлявший наследным имуществом с 1802 года — земля, крестьяне, ценные вещи на 10 тысяч рублей и капитал в размере еще 10 тысяч рублей. Муромцево, правда, тогда осталось в руках брата, который нежно любил имение и жил в нем.

Сохранился портрет Ивана Семеновича от 1809 года, ошибочно атрибутированный ранее как портрет отца писателя Ивана Сергеевича Тургенева. Интересная история распознавания полотна изложена во втором номере альманаха «Муромцево». На обратной стороне портрета есть старинная пометка «Столовая». Возможно, картина не раз переезжала и была помечена для удобства размещения. Надеюсь, что та столовая была в родном доме для изображенного на портрете Ивана Семеновича.

В молодой семье Храповицких родилось четверо детей: дочери Наталья и Мария, у чьих имен только одна дата (видимо и рождения, и смерти) — 1810 год, сын Семён (1811—1873) и младшая дочь Александра (1814—1883). Где жили Храповицкие в тот период времени – сведений не встречается.

К 1812 году Иван Семенович стал подполковником, пройдя войну с Наполеоном в рядах Московского ополчения, а в 1818 году начал гражданскую службу: пожалован камер-юнкером с переименованием в надворные советники и определён в Московский архив иностранной коллегии. А дальше началась стремительная чиновная карьера: в 1820 году переведён в ведомство министра финансов, в 1821 году назначен орловским вице-губернатором с производством в коллежские советники, в 1824 году — московским вице-губернатором, в 1825 году произведён в статские советники, еще через год пожалован в камергеры.

Кстати, сохранился портрет Храповицкого от 1826 года. Черты со времен прошлого портрета заострились, властный характер было уже не скрыть. И эта приподнятая бровь — словно зритель задал неуместный вопрос, а Иван Семенович взвешивает, стоит ли удостоить ответом. А между тем, воспоминания современников противоречат портрету — то ли льстят, то ли раскрывают нам настоящего Ивана Семеновича.

В 1827 году Иван Семенович был назначен гражданским губернатором Нижегородской губернии. Прослужил в этой должности Храповицкий чуть больше года, но кое-что успел. В августе 1828 года открыл памятник Минину и Пожарскому, при нем завершалось строительство комплекса зданий Нижегородской ярмарки, Верхний базар переехал на Печерскую улицу и Сенную площадь, строились социальные учреждения. За понижение расхода на почтовую гоньбу по Нижегородской губернии Ивану Семеновичу объявлено Высочайшее благоволение.

Храповицкого по воспоминаниям современников, приведенных в №2 альманаха, отличали высокие деловые качества, а также ровный весёлый характер. Он был незлопамятен, доброжелателен, располагал к себе начальство и подчиненных. Поэтому, получив сведения о предстоящем переводе в Петербург, генерал-губернатор Алексей Николаевич Бахметьев (1774 – 1841) приложил все усилия, чтобы перевестись в столицу вместе с Храповицким. Имея разницу в возрасте, но схожие характеры, эти два боевых офицера отлично ладили.

В 1829 году Храповицкий был переведён на ту же губернаторскую должность в Санкт-Петербург, в которой прослужил 7 лет. Семья последовала за Иваном Семеновичем. Наверняка он успел сделать немало хорошего и для столицы Отечества, но сохранились сведения о двух случаях, когда сам император Николай I остался недоволен Храповицким.

В 1832 году государь отметил плохое состояние дороги между Вырой и Порховым и велел «строго поставить след губернатору, велев немедля самому объехать, исправить все в должный прежний отличный вид». В следующем 1833 году император лично приехал в губернское правление и не застал там Храповицкого, который уехал «в казенную палату на почтовые расходы». И, несмотря на то, что Ивану Семеновичу донесли о высоком госте, в свой кабинет он вернулся практически в полночь, когда Николай I уже несколько часов как уехал. Бесстрашный человек, конечно.

30 января 1835 года Иван Семенович выдал 21-летнюю дочь Александру Ивановну замуж за 29-летнего капитана 2-го ранга, графа Логгина Логгиновича Гейдена (1806 – 1901) (имя пишется по-разному – в XIX веке чаще писали с двойным «г»). Невеста с 19 лет, согласно формулярному списку отца, была при императрице Александре Федоровне фрейлиной. В открытом списке фрейлин я ее не нашла, но он может быть и неполным. По крайней мере, венчание в Петербурге в церкви во имя Спаса Нерукотворного образа Зимнего дворца говорило как раз о последней фрейлинской привилегии. С замужеством служба фрейлины считалась законченной.

Свидетели — сплошь уважаемые люди. Поручителями по жениху были его брат граф Александр Логинович Гейден и барон Петр Андреевич Фредерикс, чье родство с брачующимися у меня проследить не получилось. Поручители по невесте — двоюродный брат отца Матвей Евграфович Храповицкий и муж отцовской кузины князь Петр Сергеевич Мещерский.

Это событие очень примечательно в жизни Храповицких. Почему? А потому что Гейдены в итоге сыграли важную роль в жизни последнего владельца Муромцева Владимира Семеновича Храповицкого.

В 1845 году скончался «от спазм» хозяин Муромцева Николай Александрович Хоненев, не оставив ни вдовы, ни потомства. Его крестником был племянник, сын сестры Семен Иванович Храповицкий. В музейном альманахе приводится исследование по поводу его завещания — было ли оно и куда девалось. Но исторический факт таков: Муромцево оказалось в руках единственной родной сестры покойного — Екатерины Александровны Храповицкой. Письма с распоряжениями по тяжбам с соседями за подписью Ивана Семеновича посыпались в Муромцево буквально через месяц после кончины шурина. Судя по исследованиям экспертов, в усадьбе, очевидно, было полное обустройство с господским домом, садом и службами, поэтому Храповицкие, проживавшие в Москве, получили устроенную усадьбу.

Оказывается, в Москве соседом и близким товарищем Ивана Семеновича был генерал-герой и покоритель Кавказа Алексей Петрович Ермолов (1777 – 1861), который Муромцево знал, а, может, там и бывал. Об этом можно почитать в №1 альманаха.

В альманахе приводится записка Ермолова Храповицкому от 5 июля 1855 года:

«Душевно благодарю почтенного старшего брата Ивана Семеновича за желание знать о моем здоровье. Начинал приметно поправляться, 18 дней почти не было признака болезни. Так что был уверен в половине июля пировать в Муромцеве. Но, слишком охладивши комнату, я ночевал в ней, легко весьма одетый, и простудился… Не знаю, когда почтенного брата увижу непременно в деревне… Искренне преданный Ермолов».

Конечно, переписывались Храповицкий и Ермолов в 1855 году уже не теми красавчиками с портретов. Они были пожилыми людьми. С началом Крымской войны в конце 1853 года 76-летний Ермолов был избран начальником государственного ополчения в семи губерниях, но принял эту должность только по Москве, а в мае 1855 года из-за старости покинул и этот пост.

Для Ивана Семеновича 1855-й тоже был сложным. 27 февраля на 67-м году жизни скончалась его супруга Екатерина Александровна, которая болела уже несколько лет и совершенно ослепла. Она так и не дождалась внуков от дочери Александры — в семье Гейденов детей не было. Зато сын Семен к тому времени преподнес родителям двух своих внебрачных девочек. Младшую на тот момент, рожденную за 5 месяцев до смерти бабушки, словно назвали в честь неё же — Екатериной. В первые дни весны 1855 года Храповицкую, урожденную Хоненеву, похоронили на кладбище села Ново-Николаевского в 5 верстах от любимого Муромцева.

Через год, в 1856-м отец, сын и дочь Храповицкие разделили наследство покойной Екатерины Александровны. Сын Семен Иванович получил 1700 крепостных душ, дом в Москве, а также имения в Саратовской, Костромской и Нижегородской губерниях, где за ним числилось 3229 ревизских душ. Дочери досталось только 579 крестьян. А вот Муромцево с 22 деревнями и крестьянами отец Иван Семенович оставил себе в утешение.

Последние годы вдовый дед Храповицкий продолжал жить в Москве в собственном двухэтажном каменном доме со службами на Нижней Кисловской, выезжая в Муромцево на лето. Он жил богатым барином, любил собирать в доме гостей, ездил по гостям сам.

В воспоминаниях племянника известного партизана 1812 года Аполлона Владимировича Фигнера есть строки о Храповицком:

«И. С. Храповицкий бывший петербургский губернатор, носивший вследствие болезни просторное пальто и плисовые сапоги. Приятная улыбка Ивана Семеновича и постоянно веселое настроение были чрезвычайно привлекательны… Иван Семенович всегда имел в запасе интересные анекдоты и мастерски их рассказывал. Он был старшиною Английского клуба и всеми уважаемый его член. Иван Семенович любил, чтобы его посещали не иначе, как к обеду».

Еще один современник Храповицкого, офицер Дмитрий Иванович Никифоров (1833/34 — 1907) описал Москву середины XIX века и ее жителей в своих воспоминаниях. Попал на кончик его пера и Иван Семенович. Храповицкий был на свадьбе автора воспоминаний в 1863 году посаженным отцом невесты Анисьи Ксенофонтовны Гевлич (1840 – 1893). Настоящим отцом невесты был полковник, участник Отечественной войны Ксенофонт Павлович Гевлич (1792 – 1867) — возможно, боевой товарищ Храповицкого, ведь обычно посаженными родителями становятся близкие к семье люди. На радостях старик-помещик устроил у себя званый обед в честь молодых, на котором пировала «вся Москва». Итак, вот что написал благодарный жених Никифоров о Храповицком:

«Иван Семенович Храповицкий был московским вице-губернатором в коронацию императора Николая I и всегда любил рассказывать, как он стлал сукно к ногам государя во время совершения чина коронации. Иван Семенович Храповицкий был большой хлебосол — любил угощать москвичей».

Глядя на имя невесты, начинаешь думать, как судьба причудливо шутит. Анисьей звали и любимую женщину сына Семена Ивановича, с которой тот на 1863 год имел уже четырех внебрачных детей — 10-летнюю Надежду, 9-летнюю Екатерину, 8-летнюю Марию и 5-летнего Владимира (последний хозяин Муромцева). Мать внуков Храповицкого была вписана в свидетельство о рождении старшей дочери Надежды мещанкой, а значит, не имела дворянского происхождения. Некоторые исследователи предполагают, что это могло не устраивать старика Храповицкого, который в таком случае мог не давать сыну благословения на брак. Это значило, что внуки Ивана Семеновича числились мещанами, как их мать, носили ее фамилию и не имели привилегий отца. Остается неизвестным, как на самом деле относился дед Иван Семенович к малышам, которые были его единственными внуками.

Скончался Иван Семенович через год — 16 февраля 1864 года. Похоронен был в холодной части Сретенской церкви, за правым клиросом, на том же погосте Хоненевых в селе Ново-Николаевском в пяти верстах от Муромцева.

Тетушка и дядюшка Гейдены

Дочь Александра (1814 – 1883) была младшей в семье Ивана Семеновича и Екатерины Александровны Храповицких и наверняка стяжала немало родительской любви. Вероятно, получила домашние воспитание и образование, так как в открытых списках смолянок ее имени я не нашла. Что ж, если это так, то родителей можно понять. Воспитанницы Смольного терпели немало лишений за годы получения образования, и отдать в пансионат единственную дочку было бы тяжело.

Жаль, не нашлось юных портретов Александры Ивановны, но, может, еще отыщутся. Правда, и образ уже немолодой Александры Ивановны весьма приятен. Одетая в строгое черное платье и чепец, а сама вот-вот улыбнется — уголки губ уже дрогнули и поползли вверх. Доброе лицо, на котором написано умение жить в ладу с собой и остальными. Кстати, портрет хранился благодарным племянником Владимиром Семеновичем в Муромцеве.

Где юная Храповицкая повстречала своего будущего мужа Логгина Логгиновича Гейдена (1806 – 1901), исследователям тоже пока неизвестно, но можно смело предположить, что при дворе. По формулярному списку своего отца и метрическим записям при венчании в 19 лет Александра Ивановна была фрейлиной при императрице Александре Федоровне, супруге Николая I.

Фрейлинами становились молодые незамужние девушки, как правило, из знатных дворянских семей. Девушки и их семьи должны были обладать безупречной репутацией — назначение было монаршей милостью и благодарностью семье за службу. При отборе принимались во внимание внешность, способности к музыке и языкам, особенности характера, грамотная речь и умение поддерживать беседу. При дворе девушки долго не задерживались — как правило, в течение 1-2 лет они выходили замуж и покидали должность фрейлины. Некоторые из числа сирот могли получить к свадьбе приданое.

Жених Логгин Логгинович происходил из небогатого вестфальского рода, был лютеранином и сыном командующего русской эскадрой в Наваринском сражении Логгина (Людвига Сигизмунда Иакова) Петровича Гейдена (1773 – 1850). Его матерью была Анна Мария Акели (1778 – 1855), дочь капитана 1-го ранга Йоханна Акели (1738 – 1779), датского морского офицера, служившего в российском флоте в 1776 – 1778 годах.

Отец жениха начал военную службу в голландском военном флоте, дойдя до лейтенантского чина, но в 1795 году присягнул России и в чине капитан-лейтенанта начал службу в Черноморском флоте. К году свадьбы старшего из своих сыновей Гейден-отец был военным губернатором Ревеля и весьма влиятельным человеком на флоте — о его славной службе, боях и походах потом была издана книга.

Сын Логгин Логгинович шел по отцовским стопам. Он служил волонтером на флоте с 12 лет, а уже в 15 лет произведён в мичманы. В 1827 году он вместе с отцом принял участие в Наваринском сражении, был награжден. До свадьбы успел даже побывать в кругосветке. Интереснейший человек! И не только в глазах фрейлины. Через 7 лет после свадьбы, в свои 36 лет, Логгин Логгинович стал контр-адмиралом, а спустя еще 10 лет — вице-адмиралом. Храповицкий не промахнулся с зятем.

Кстати, этот портрет Логгин Логгиновича — парный с портретом супруги. Он также висел в Муромцеве. Спокойное умное лицо.

Исследователи уже проанализировали, какими наградами располагал заслуженный морской офицер на год написания полотна и пришли к выводу, что не хватает высших наград. Поэтому очевидно, писался портрет именно с этой более ранней фотокарточки. Тот же поворот головы, край белого атласного жилета, награды и выражение лица.

Александра Ивановна и Логгин Логгинович, по описаниям современников, были искренне влюблены друг в друга и жили счастливо. Однако одна большая печаль все же была в их доме — отсутствие детей. Но Гейдены нашли способ смягчить тоску. Они жили открытым домом, крестили младенцев у родственников и привечали подросшую молодежь, а также их друзей.

Да что там молодежь! В доме Гейденов в Петербурге жил даже старший брат графини — Семен Иванович Храповицкий. Он был на службе, своей семьи еще не имел. Воспоминания о добрососедском проживании оставил его товарищ по службе в Императорской гвардии — сын адмирала, участника Наполеоновских войн, будущий генерал-майор Константин Павлович Колзаков (1818 – 1905).

Например, вот записи Колзакова в дневнике за 1839 год:

«7 апреля. Вечер провел я с графинею Гейден и Храповицким…

19 апреля. Сегодня рождение Александры Ивановны Гейден (25 лет). Я ходил поздравлять… Храповицкий зашел ко мне вечером…

9 октября. Вечером я долго разговаривал с Семеном Ивановичем… Мы потом прошли наверх к Графине, там пили чай и болтали до 11 часов…

25 октября. Вечер провел я у графини Гейден. Мы разговаривали про здешнее общество; как скучны они обыкновенно бывают; по мне, если искать невесты, то уже не здесь, а в Москве».

Крестники тоже вряд ли избегали дома Гейденов. Ряд источников сообщает, что Александра Ивановна была крестной племянника по мужу Александра Федоровича Гейдена (1859 – 1919), сына графа Фёдора Логгиновича Гейдена от его брака с графиней Елизаветой Николаевной Зубовой. Мальчик родился в Москве, был крещен 12 мая 1859 года в церкви Бориса и Глеба на Поварской, а крестными стали дед-граф Николай Дмитриевич Зубов и тетушка.

Кстати, этот Гейден был известен громким романом при дворе со своей будущей второй женой. А его старшая дочь красавица Марина Александровна (1889—1974) сыграла роковую роль для семьи князей Юсуповых. Выйдя замуж за ротмистра Лейб-гвардии конного полка графа Арвида Эрнестовича Мантейфеля (1879—1930), она переживала страстный роман с Николаем Феликсовичем Юсуповым (1883—1908), который и был убит на дуэли ревнивым супругом. Эта трагедия описана во многих источниках — почитайте, если интересно.

Крестником Логгина Логгиновича был следующий племянник в семье брата Федора Логгиновича — Дмитрий Федорович (1862—1926). О его общественной и политической деятельности написано немало: он был полковником Генерального штаба, действительным статским советником и камергером, участник Белого движения. Именно этот крестник стал наследником имения Крюково в Бельском уезде Смоленской губернии, которое когда-то принадлежало тетке Александре Ивановне Гейден. В память о почившем в 1901 году дяде и крестном Дмитрий Федорович пожертвовал в храм Крюкова шитые золотом священнические облачения.

В альманахе «Муромцево» (выпуск №2) приводятся воспоминания дипломата Юрия Сергеевича Карцова (1857 – 1931), который даже не был родственником Гейденов. Просто дядюшка Александры Ивановны был соседом Карцовых по имению в Смоленской губернии. И по этому праву Гейдены привечали юношу в своем доме, когда тот учился в Александровском лицее в конце 1860-х. Лицеиста регулярно приглашали на домашний обед по воскресеньям, с ним обходились «любовно и снисходительно».

Насколько это было ценно для оторванного от семьи юноши, который жил по строгим правилам лицея, легко представить. Учился Карцов всего на курс старше племянника Александры Ивановны — последнего владельца усадьбы в Муромцеве Владимира Семеновича Храповицкого.

«Будучи бездетными, любили граф и графиня окружать себя школьною молодежью, племянниками и родственниками и, в зависимости от того, хорошо они учились или дурно, хвалили их или бранили по старинному.

Бывало придешь к графине, прослышав обо мне что-нибудь неблагоприятное, встречает она меня журьбою: «Нехорошо, мой милый, вы соритесь с начальством, нехорошо».

— Откуда вы это взяли, графиня?

Но источников своих графиня не выдавала. «На Невском слышала, на Невском», — повторяла она в нос, укоризненно покачивая головой».

Логгина Логгиновича юный его гость запомнил как «гостеприимного хозяина, живого веселого собеседника, всегда и со всеми одинаково обходительного и любезного».

Интересно, что Карцов упоминает в воспоминаниях и огорчения Гейденов. Оказывается, несмотря на героический послужной список Логгина Логгиновича, были в его жизни и карьерные трудности. Став в 1839 году помощником главного воспитателя великого князя Константина Николаевича — графа Федора Литке — он был вынужден не жалеть наказаний для высокородного ученика по настоятельному повелению отца-императора Николая I. Великий князь стал моряком, награды и звания сыпались на него дождем, но обиды он помнил всю жизнь. А имея дурной характер и будучи грубым человеком, он вымещал злобу на своем старом учителе.

Карцов описывает, что в октябре 1877 года с юбилейного обеда в честь 50-летия Наваринской битвы, когда русская эскадра уничтожила турецко-египетский флот при Наварине, сын главнокомандующего-победителя и непосредственный участник сражения 71-летний Логгин Логгинович вернулся домой «чуть не плача». Он поведал домашним, «какие обиды и оскорбления публично нанес ему великий князь». Оказывается, за обедом Гейден хотел прочесть приветственную телеграмму, но великий князь Константин Николаевич вырвал ее у него из рук и, передавая адъютанту, громко так, что весь стол слышал, воскликнул: «Граф Логгин Логгинович стар и слеп, и не в состоянии прочесть. Прочти за него».

А кроме таких унижений Константин Николаевич не пропускал старика Гейдена в Госсовет, хотя более молодые и менее заслуженные служаки уже были в его составе. Гейден продолжал сидеть в Комитете по делам раненых. «На том свете рай, на этом — Государственный совет», – вздыхала графиня Александра Ивановна, как приводит Карцов в воспоминаниях, процитированных в альманахе.

В Госсовет Гейден попал уже в царствование Александра III, когда значение Константина Николаевича в госслужбе упало. Вообще, о степени близости Гейдена к императорской фамилии может говорить подарок, полученный к 50-летию — фотографический портрет императора Александра Второго с надписью «Старому товарищу и сослуживцу графу Логгину Логгиновичу Гейдену». В 1866 году Гейдена командировали в Копенгаген с почетной миссией сопроводить в Россию будущую императрицу Марию Федоровну (датскую принцессу Дагмар). В 1883 и 1896 годах он нес императорскую корону в ходе коронации императоров Александра III и Николая II.

В числе наград Гейдена, помимо высшей награды Российской империи — алмазных знаков ордена Святого Андрея Первозванного, был и такой редкий знак отличия, как портреты императоров Александра I, Николая I, Александра II, Александра III и Николая II с бриллиантами, полученные в 1899 году в память 50-летнего юбилея пребывания в должности генерал-адъютанта. Ничем другим адмирала в тот момент наградить уже было нельзя.

В июле 1866 года у брата Семена Ивановича Храповицкого с его невенчаной женой Анисьей родилась младшая дочь Вера, чьей крестной стала Александра Ивановна Гейден. А в 1867 году на венчании брата Семена Ивановича Храповицкого с Анисьей поручителем по жениху стал дядя Логгин Логгинович Гейден. Он же стал попечителем осиротевших детей в 1873 году, когда Семен Иванович скончался. Наверняка своими заботами Гейден постарался заменить отца.

Своего брата Александра Ивановна пережила на 10 лет и скончалась в 1883 году от апокалептического удара «ненапутствованной», как написано в церковной метрике, то есть внезапной смертью. Ее отпели в Пантелеймоновской церкви, а похоронили, как и брата Храповицкого, на петербургском кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря. Утрата сильно подкосила Логгина Логгиновича, который в своем письме племяннику Владимиру Семеновичу Храповицкому (последнему владельцу Муромцева) писал 2 сентября 1885 года:

«…Ты сам знаешь, что в деревне бывает и скучно, когда судьба не исполняет наши желания, а мне теперь в особенности каждый шаг напоминает о той, без которой мне приходится трудно. Был ею избалован и лишенный искреннего друга, с которым можно поделиться и радостью и горем».

Интересно, что именно после смерти тети Александры Ивановны — в 1884 году поручик Владимир Семенович Храповицкий был уволен в отпуск «для улаживания дел по наследству» и приступил к работам в имении. Позже именно святой покровительнице тёти была посвящена церковь в Муромцеве.

Адмирал Логгин Логгинович Гейден «тихо скончался от паралича сердца 20 июня 1901 года в 7 1/2 час. вечера, на даче графини Мордвиновой (между Ст. Петергофом и Ораниенбаумом)». Николай II дважды приезжал прощаться с покойным: на дачу вместе с матерью Марией Федоровной, а 23 июня — в лютеранскую церковь св. Анны на Фурштатской улице. После отпевания гроб с телом графа «был установлен на белую с золотом колесницу, на которой и был перевезен на кладбище Новодевичьего монастыря». Для отдания воинских почестей были назначены 2 батальона 96-го пехотного полка со знаменем и хором музыки.

По своему духовному завещанию Гейден «отказал» Александровскому комитету о раненых сумму в 15 500 рублей. На проценты с этого капитала выдавались пособия раненым и увечным морским офицерам и их семействам, не имевшим возможности по какой-либо причине получать материальную помощь от комитета. Старейший адмирал Российского императорского флота Логин Логинович остался до конца верен флоту и комитету о раненых, в котором прослужил так долго.

Отец: гусар и театрал

Семен Иванович Храповицкий родился 6 июня 1811 года в Москве в семье тогда еще ротмистра Ивана Семеновича и его жены Екатерины Александровны. Он был третьим ребенком, но его старшие две сестры умерли в младенчестве, поэтому с младенцем наверняка было связано немало родительских надежд и молитв. Крестили мальчика в Троицкой церкви на Арбате — не так далеко от места, где потом стоял родительский дом в Москве на Нижней Кисловской. Крестным отцом его был дядя по матери Николай Александрович Хоненев.

Семен Иванович окончил полный курс благородного пансиона Императорского Московского университета и в 1830 году вступил юнкером в лейб-гвардию Гусарского полка. С марта по октябрь 1831 года участвовал в подавлении польского мятежа, был награжден орденами и позже только рос в званиях.

В 1839 году, судя по дневниковым записям его приятеля, офицера и будущего генерала Константина Павловича Колзакова (1818 – 1906), холостой 28-летний Семен Храповицкий жил в доме своей замужней младшей сестры Александры Ивановны Гейден. Колзаков оставил яркие воспоминания о Храповицком: член дружеского кружка, «une bande joyeuse de nos officiers», инициатор многих гусарских «шалостей», поклонник балета, участник ряда театральных историй. Весьма живописный портрет гусара 1830-х годов содержит следующая дневниковая запись Колзакова, приведенная в №1 альманаха:

«Семен Иванович зашел ко мне по обыкновению после завтрака и стал мне рассказывать свои попойки вчера, третьего дня и даже сегодня утром… Счастливый, право, человек; для него достаточно, было бы только шампанское да лошади; все же остальное — трын-трава… Он в прошлый понедельник был на бале у Федоровой (актрисы) и возвратился только во вторник в 8 часов утра, всю эту ночь пил он попеременно то вино, то портер и водку. Если счесть количество жидкостей (крепких), которое прошло через его горло в продолжение всей жизни его, то можно б было в этом винном озере кататься в лодке с парусами».

Любили офицеры прогулять и по Невскому проспекту. Вот еще запись из дневника Колзакова, приведенные в №5 альманаха «Муромцево»:

«14 апреля 1839 года. Сосед наш Храповицкий предложил погулять вместе… Мы вдвоем отправились на Невский проспект, где гуляли взад и вперед из одного конца в другой. Моцион нам придал аппетита, и потом мы зашли по пути к колбаснику Итальянцу, спросили себе порцию макарон и сосиску. Подкрепив таким образом силы свои, пустились мы опять в путь».

«4 мая 1839 года. В 8 часов мне предложил С. И. Храповицкий променад, мы с ним пустились по набережной на Невский проспект. Я лорнет наводил на всех без исключения. На обратном пути захотели зайти в кондитерскую; у Вольфа и Беранже мы велели подать себе порции мороженого».

И тут выяснилось, что Семен Храповицкий был большим любителем театра и актрис. Читаем в дневнике того же Колзакова:

«4 сентября 1839 года. В театре встретил Храповицких и нашего, и адъютанта. По окончании спектакля мы выждали проезд актрис; и делали им всем ручки, они отвечали нам».

23 сентября 1839 года Колзаков и Храповицкий были в Большом каменном театре на весьма популярном балете «Фенела». Колзакову приглянулась балерина Сашенька Данилова, которую он называет «душка Данилочка»:

«…сердце так и билось у меня при каждом ее движении. Не знаю от чего, Храповицкому вдруг вздумалось отбивать от меня танцорочку; он хотел или побесить меня, возбуждая ревность, или показать свою власть на сцене и за кулисами. Вдруг начал с нею перемигиваться, дал дать ей знаками и пантомимой, что он за ней волочится…»

26 сентября 1839 года Колзаков записал в дневнике:

«Семен Иванович весь вечер со мной разговаривал, не про лошадей, но про Данилову, я замечаю, что она на него подействовала также, не каменное же сердце? Растаяло от действия ее глазенок… Я воображаю, как я буду таять, когда она на меня также будет глядеть».

10 октября 1839 года Колзаков описывает всё тех же всё там же. То есть в театре:

«Нас сидела с левой стороны целая шайка. Турчанинов ухаживал за хористкой Ивановой, конногвардеец Салтыков за Федоровой, Семен Иванович за всеми…»

Когда именно пути Храповицкого и Колзакова разошлись — неизвестно. Возможно, дружбу оборвал уход Семена Ивановича со службы. В мае 1845 года он ушел в увольнение, а осенью 1845 года окончательно вышел в отставку полковником «по домашним обстоятельствам». Что за обстоятельства? Неизвестно. Однако в семье Храповицких в этом году произошли значимые события.

13 июня 1845 года в Муромцеве скончался «от спазм» дядя по матери и крестный Николай Александрович Хоненев (1785 – 1845). При этом он вряд ли лежал при смерти, так как за несколько дней до кончины продолжал заключать купчие на окрестные земли, чтобы нарастить имение. Более того, он был бездетен и холост, но не оставил духовного завещания (об этом подробно в №2 альманаха). Существует версия, что Хоненев был масоном и мечтал дать своим крестьянам свободу. Поэтому, мол, его завещание якобы было уничтожено потенциальными наследниками — чуть ли не самим Семеном Ивановичем Храповицким (№3 альманаха «Муромцево), который на момент кончины дяди и крестного оказался как раз в Муромцеве. Доказательств этому не обнаружено, а Муромцево и остальное имущество перешло единственной сестре покойного — Екатерине Александровне Храповицкой. Она передала право на управление своему мужу Ивану Семеновичу, который развернул обширную деловую переписку с имением.

Кстати, в книге Т. А. Князевой «Живая история. Памятники и музеи Владимиро-Суздальского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника» (Москва, 2000) приводятся сведения о том, что Семен Иванович находился под секретным надзором по распоряжению шефа жандармов за неуместные суждения о действиях правительства. Годы санкций не упоминаются, но если это было еще при жизни отца, то это сильный удар.

Осенью 1851 года прежний товарищ и сосед Семена Ивановича в доме Гейденов Константин Павлович Колзаков женился на дочери генерала Марии Яковлевне Гилленшмидт (1832—1879). Не исключено, что где-то в 1852 году в жизни засидевшегося в холостяках 41-летнего Храповицкого и появилась 24-летняя Анисья Александровна Александрова (1828 – 1903). Обстоятельства неизвестны, информации практически никакой. Судя по 17-летней разнице в возрасте, она вполне могла быть театральной актрисой, балериной или хористкой — вряд ли Храповицкий отбросил гусарские привычки с возрастом. Более того, театральные романы как раз начинали выплескиваться в публичную плоскость — титулованные господа заводили себе вторые семьи с артистками и не скрывали этого факта. Театральные историки пишут, что венцом недолгой карьеры театральной артистки того времени был как раз долгий роман с состоятельным дворянином, который помог бы обеспечить детей и небедную старость их матери. Не миновала этой участи даже обширная императорская семья. Великий князь Константин Павлович, который обижал Логгина Логгиновича, и его брат Николай Николаевич в 1860 – 1870-х уже открыто жили и выходили в общество с балеринами, которые рожали им детей, получали содержание и даже дворянство.

12 августа 1853 года у Храповицкого и его возлюбленной появилась на свет дочь Надежда, которая была крещена в Екатерининском соборе Царского села. Причем в метрической записи Анисья Александрова записана как «петербургская мещанка» — статус вполне подходящий для обитательницы театральной сцены.

Родившуюся 6 октября 1854 года Екатерину назвали, видимо, в честь бабушки Екатерины Александровны Храповицкой, которой не стало в феврале 1855 года.

6 ноября 1855 года у Семена Ивановича родилась дочь Мария. Как и предыдущую девочку ее крестили в Морском Николо-Богоявленском соборе Петербурга.

Были ли признаны дети старшим поколением семьи, старомодным дедом Иваном Семеновичем — неизвестно. Кто крестил детей — тоже скрыто в архивах. Написанное 5 июля 1855 года письмо друга Ермолова на имя деда Ивана Семеновича содержало привет его сыну «уважаемому» Семену Ивановичу без упоминания его семьи, так как для общества тот оставался холостым.

23 июня 1858 года у Анисьи Александровны и Семена Ивановича родился сын Владимир, который прервал череду дочерей, а также Семенов и Иванов по линии отца. Крестили его в храме Марии Магдалены в Павловске.

В феврале 1864 года дед Иван Семенович Храповицкий умер. Если он не благословлял брак сына, то теперь появилась возможность венчаться. Но Семен Иванович почему-то не спешил. Причины могут крыться в вопросах наследования. Более, чем через два года, 28 июля 1866 года также вне брака родилась последняя дочь Вера. Она была крещена там же, где и ее брат Владимир. Крестной стала тетушка Александра Ивановна Гейден, которая, видимо, поддерживала брата и его неофициальную семью.

Интересно, что дети, рожденные Анисьей летом, крестились в храмах Павловска и Царского села, а рожденные осенью — в Петербурге. Можно предположить, что летом семья жила за городом на даче. Точных адресов, к сожалению, пока не нашлось.

Только спустя год после рождения пятого ребенка и спустя три года после кончины своего строгого отца 55-летний Семен Иванович Храповицкий повел под венец мать своих пятерых детей, 39-летнюю Анисью. Сыну Владимиру было уже 9 лет. Венчались они далеко не в центре Петербурга — в церкви Происхождения Честных древ Всемилостивого Спаса на Выборгской стороне 15 сентября 1867 года. Храм был при Лесном Институте. Вероятно, не хотели большого внимания. Судя по редким записям в церковной книге, венчались там нечасто.

Поручителями со стороны жениха были зять Логгин Логгинович, который имел весьма добрые и доверительные отношения с шурином, и коллежский асессор Филипп Григорьевич Калгушка (?), сведений о котором в открытом доступе найти не удалось. Невеста Анисия Александрова была вписана в документ о венчании уже не как мещанка, а как царскосельская купчиха второй гильдии и девица. И главное — почему-то без отчества или без фамилии, так как отчества тогда писались как фамилии. Очевидно, у нее уже был накопленный капитал, который позволил поднять статус от мещанского до купеческого. Поручителями с ее стороны были титулярный советник Александр Дмитриевич Елизов и баварский подданный купец Иван Матвеевич Дазер. Об этих людях я тоже пока ничего не нашла.

После свадьбы Храповицкий сразу же обратился к императору о юридическом признании его пятерых незаконнорожденных детей. Возможно именно для этого в сентябре же выдавалось свидетельство о венчании, о чем есть запись на полях метрической книги. В указе Александра II Сенату от 19 ноября 1867 года, приведенном в №1 альманаха, говорилось:

«.. снисходя на верноподданнейшее прошение отставного полковника Семена Храповицкого об узаконении детей, прижитых им до брака с его женою, Всемилостивейше дозволяем сыну Храповицкого Владимиру и дочерям Надежде, Екатерине, Марии и Вере принять фамилию отца и вступить во все права и преимущества, по роду и наследию законным детям принадлежащие».

Прожить долгие годы женатым человеком и увидеть своих внуков Семену Ивановичу Храповицкому было не суждено. Через шесть лет, в 1873 году, три дня спустя после свадьбы старшей дочери Надежды он скончался от «ожирения сердца и расширения правой полости». Отпевание было в Исаакиевском соборе, а похоронили Храповицкого на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря Санкт-Петербурга. Почему Семен Иванович не был погребен с родителями в Муромцеве — вопрос интересный. Помешали то ли долгая дорога и распутица конца октября. То ли желание разместить могилу мужа поближе к месту постоянного проживания. То ли отношение к покойным свекру и свекрови, которые не принимали сноху-мещанку при жизни.

Опекунами при четырех несовершеннолетних детях Храповицких стали их мать Анисья Александровна и дядя Логгин Логгинович Гейден.

Последний владелец Муромцева

Владимир Семенович Храповицкий родился 22 июня 1858 года незаконнорожденным сыном дворянина Семена Ивановича Храповицкого и мещанки (или уже купчихи) Анисьи Александровны Александровой. Дата иногда разнится в разных источниках, но сам Храповицкий днем своего рождения называет именно 22 июня.

Владимир Семенович был крещен в церкви Святой Марии Магдалины города Павловска, как все «летние» дети в семье. Восприемниками при крещении стали капитан 1 ранга Ростислав Карпович Скаловский (1811 – 1873) и вдова чиновника 14 класса Осипа Елизова — Хиония Зиновьевна Елизова.

Скаловский дослужился до генерал-майора на флоте и с 1849 года был главным редактором журнала «Морской сборник». Он был известным человеком и, как морской офицер, наверняка был добрым знакомым дядюшки Гейдена, а также возможным соседом по Павловску — по крайней мере, там он скончался в вовсе не дачный ноябрьский день. По закону того времени мальчику не полагалась фамилия отца, дворянство и права на имущество, а отчество он мог получить по своему крестному. Поэтому не исключено, что официально последний владелец Муромцева начал свою жизнь Владимиром Ростиславовичем Александровым. Архивы могли бы пролить свет на эту ситуацию.

Вдова Елизова вполне могла быть родственницей по матери — как версия странного выбора вдовы чиновника низшего класса в крестные сыну. Хиония Зиновьевна вряд ли была состоятельной и влиятельной, поэтому расчет родителей мог быть только на теплое родственное отношение к младенцу. Кем на самом деле была эта женщина, без архивных изысканий не узнать. Но стоит помнить, что позже на венчании родителей свидетелем со стороны невесты был чиновник Елизов, а он, судя по имени-отчеству, не был ни мужем , ни сыном крестной.

В исследованиях Владимиро-Суздальского музея и доступных источниках ничего не сообщается о раннем детстве Владимира Семеновича Храповицкого. С большой долей вероятности, оно прошло в Санкт-Петербурге и Павловске. Бывал ли этот Храповицкий в Муромцеве ребенком — пока неизвестно. Зато можно смело предположить, что пока родители не были женаты, а маленький Володя не был признан дворянином, он наверняка получал домашнее образование и был способным мальчиком. Дворянские карьерные перспективы открылись перед ним в возрасте 9 лет — после венчания родителей осенью 1867 года вышел указ императора Александра II, который признал незаконнорожденное потомство Храповицкого и даровал его детям дворянство, а также все сопутствующие права. Очевидно, в возрасте 10-12 лет маленький Храповицкий выдержал экзамен в Императорский Александровский лицей — закрытое учебно-воспитательное заведение для детей потомственных дворян.

Лицей с 1843 года располагался на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга, давал юридическое образование и готовил кадры для МВД и МИДа. Если кто хотел пойти служить в армию, то такая возможность тоже была благодаря военной подготовке — выпускники получали права окончивших Пажеский корпус. Директором лицея в период 1853—1877 гг был генерал-лейтенант Николай Иванович Миллер.

Храповицкий учился в группе из 32 юношей. Среди его однокурсников были будущие директор Госбанка Сергей Дмитриевич Ган, член Госсовета Иван Васильевич Стенбок-Фермор, министр торговли и промышленности Сергей Иванович Тимашев, члены Госсовета Юрий Владимирович и Владимир Михайлович Урусов, министр юстиции и позже глава МВД Александр Алексеевич Хвостов, политики Александр Михайлович Черносвитов и Николай Иллиодорович Шидловский.

Кстати, за Михаила Владимировича Шидловского вышла в 1890 году вторым браком сестра Храповицкого Мария Семеновна. Оба Шидловских родом из Воронежской губернии, но родство мне проследить не удалось.

На курс старше Храповицкого учился в лицее Юрий Сергеевич Карцов (1857—1931), чья семья была соседями по имению тетушки Александры Ивановны Гейден. Карцов приглашался в дом Гейденов на воскресные обеды (описано в главе про семью Гейденов). Очевидно, и родной племянник пользовался такими приглашениями. Кстати, Карцев после окончания лицея в 1877 году выбрал службу в МИДе и поехал на Ближний Восток.

Храповицкий завершил обучение в 1878 году по первому разряду и выбрал военную службу. Владимир Семенович держал экзамен при втором Военно-Константиновском училище и поступил офицером гвардии по первому разряду. Зачисление произошло 1 февраля 1880 года.
В альманахе №1 приводится фотография фотомастерской Абрама Ильича Ясвоина в Санкт-Петербурге. В кадре шестеро военных, а крайний слева, предположительно, Владимир Семенович Храповицкий. Фото датируется началом 1880-х годов, то есть ему около 22 лет. Стройный молодой человек, напоминающий своего отца на единственном сохранившемся портрете, умное лицо и пристальный взгляд.

А дальше согласно послужному списку Храповицкого от 1909 года была череда назначений и продвижения по службе. Всю воинскую службу Владимир Семенович проходил в Лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку (02.1880—1894), как и его отец, которого уже не было в живых. Находясь при дворе во времена правления императоров Александра III (шеф полка в годы службы Храповицкого) и Николая II, Владимир Семенович пользовался расположением обоих государей. В походах и сражениях за время службы не участвовал, изучал телеграфное дело.

Кстати, есть еще пара снимков со службы Храповицкого. Временная атрибуция неточная — от 1880 до 1892 года. Разница в элементах формы не помогает определить время точнее. Можно понять только, что одна съемка была раньше, и Храповицкий на ней близок к своему фотопортрету в возрасте 22 лет, а другая сделана позже – в кадре с шестью сослуживцами Владимир Семенович уже заметно заматерел и явно старше.

Интересно, что исследователи связывают обучение телеграфному делу Храповицкого с его страстью к техническим новинкам и абсолютному порядку в обустройстве усадьбы в Муромцеве. Но, почитав его послужной список, приходишь несколько к другому выводу. Телеграф тут не при чем. Храповицкий в период с 1886 по 1991 годы ежегодно назначался полковым казначеем, несколько раз был ответственным за полковое хозяйство и исполнял обязанности квартирмейстера. И ни одного нарушения, подозрения или взыскания. Вот откуда хозяйственная хватка, умение считать деньги и эффективно использовать ресурсы!

Есть в послужном списке и информация о ежегодных отпусках Храповицкого. Первый – 3-месячный и без содержания — Владимир Семенович взял с 29 июня по 2 октября 1881 года. Мы не знаем ни о каких событиях в жизни Храповицкого, которые бы вынудили его брать такой длительный отпуск без оплаты. Единственное, что попадается в открытых источниках от того лета – фотография прежнего дома в Муромцеве, подписанная Владимиром Семеновичем садовнику Сергею и датированная им же 1881 годом.

Исследователи предполагают, что снимок мог быть сделан самим Храповицким, так как тот и позже увлекался фотографией, был покупателем фототоваров в Санкт-Петербурге и даже держал позже в своем доме фотомастерскую. На фото совершенно точно лето — белые полотняные шторы на веранде, затеняющие маркизы над окнами, много зелени в вазонах и на клумбах. Судя по архитектуре дома, он деревянный или на каменном фундаменте и мог быть построен в первой половине XIX века: портик, двухсветные залы, ротонда-фонарик. Возможно, был построен если не дедом Иваном Семеновичем Храповицким, то братом бабушки Николаем Александровичем Хоненевым, скончавшимся в 1845 году. На газоне стоит человек — возможно, тот самый садовник Сергей. Исследователи предполагают, что прежний дом в Муромцеве стоял на месте замка и был разобран Храповицким.

Кстати, есть фотографии и остальных построек усадьбы того времени. Они все практически в едином стиле — деревянные, с резьбой, в теремном стиле. Они не выглядят ветхими — заметно, что за усадьбой хорошо следили. Отличное место для летних каникул, особенно для детей. Может, и часть детства Владимира Семеновича прошла в Муромцеве — он столько внимания и средств потом вложил в усадьбу, что сомнений в его неравнодушии к месту не остается. А может и наоборот, он не был привязан к прежним строениям и потому прагматично снес их, чтобы построить усадьбу в камне.

В «Википедии» приводится информация о том, что в мае 1884 года Храповицкий был отпущен в 4-месячный отпуск для раздела наследства после смерти отца. В других источниках появляется информация о том, что этот раздел испортил отношения Владимира Семеновича с близкими родственницами — матерью и сестрами.

Пока ничего не попадалось об отношениях Храповицкого с сестрами и матерью, но в 1884 году исполнилось уже 11 лет со смерти его отца – дела о наследовании, если без спора, то длились со всеми формальностями не более 2 лет. К тому же в мае 1884 года Храповицкий действительно получил отпуск, но не на 4 месяца, а на полтора — с 15 мая по 1 июля. И единственное наследство, которое он мог делить в этом году с родней — это наследство его покойной тетушки Александры Ивановны Гейден, которая скончалась от апоплексического удара 25 сентября 1883 года в возрасте 69 лет.

Чтобы понять, что именно делил с родственницами Храповицкий, и как на это могла повлиять смерть тетушки по отцу, надо максимально погружаться в архивы. Могла ли обожаемая тетя Александра Ивановна, унаследовав от отца часть имущества Храповицких, передать наследство именно племяннику Владимиру Семеновичу? По закону наследования тех лет имущество Храповицких от бездетной Александры Ивановны должно было вернуться в род. А единственным его продолжателем был Владимир Семенович. Возможно, на этой почве и могли возникнуть разногласия между ним и сестрами, которые, например, хотели разделить имение и получить компенсации. Подтвердить или опровергнуть эту версию могут только исследователи-архивисты. Согласно законам Российской империи сестры по сравнению с братьями обычно получали сущие крохи.

Авторы-исследователи в альманахе «Муромцево» косвенно подтверждают мои догадки. Они пишут, что именно как наследник и хозяин Храповицкий впервые приехал в усадьбу только весной 1884 года. В альманахе «Муромцево» упоминается, что в феврале 1884 года архитектор Петр Бойцов выслал в Судогде телеграмму знакомому ямщику:

«Во Владимир вышли непременно тройку еду в Муромцево из Москвы выезжаю скорым поездом 12 числа Бойцов».

А кроме этого, оказывается, что начало документации по дому Храповицкого в отделе письменных источников Государственного исторического музея тоже датируется 1884 годом. Именно в этом году в усадьбе начались земляные работы и, видимо, снос некоторых прежних строений. 5 марта 1884 года Храповицкому в Санкт-Петербург была выслана важная посылка — вероятно, эскиз фасадов будущего дома. Параллельно шла закупка строительного материала и подбор ответственных подрядчиков.

10 февраля 1885 года архитектор Петр Бойцов писал своему помощнику Николаю Мемнонову:

«Голубчик Коля!

Поздравляю тебя с принятием Святых Тайн с пожеланием доброго здоровья. Храповицкий меня извещает, что раздельный акт кончился, а потому постройку нужно продолжать только с отменою зимнего сада; вследствие этого получится изменение в плане. Нужно на многие вопросы ему ответить, а для этого нужно решить все вместе с тобою, а также серьезно подзаняться разработкою проекта его дома. Из всего этого ты можешь заключить, что нам предстоит немало работ. Надо двигать! Жду непременно завтра тебя».

Раздельный акт — это документ о разделе имущества с указанием долей наследников, конец общего владения. Очевидно, именно в начале 1885 года семье Храповицких удалось разделить наследие Семена Ивановича и его сестры Александры Ивановны. Судя по тому, что строительство дома было поставлено на паузу, спор затрагивал Муромцево и решился в пользу Владимира Семеновича.

Про замок и имение, надеюсь, будет написано отдельно. Но для любопытствующих я выложу поэтажный план его французской части — ранней и основной. Обратите внимание, что большой квадратной башни в стиле шотландских замков здесь еще нет – Бойцов построит ее только в начале ХХ века, пережив размолвку с Храповицким и помирившись с ним. Поэтому на плане из дома переходы ведут в хозяйственную пристройку, которую начертили схематично.

Интересно, что на втором этаже есть детская комната — как раз рядом с родительской спальней и окнами в сторону пруда. Исследователи пишут в альманахе, что набор помещений диктовался заказчиком, поэтому делают вывод, что бездетная чета Храповицких еще надеялась иметь детей. Всё немного не так. В 1885-м году Владимиру Семеновичу исполнилось только 27 лет. Он служил, строил планы на будущее, заложил богатый замок и наметил развитие прибыльного лесного хозяйства, но пока еще не был женат. Логично думать, что любой бы на его месте предусмотрел уютные помещения для наследников, которыми наверняка рассчитывал обзавестись.

О последней хозяйке Муромцева — Храповицкой Елизавете Ивановне (24 марта 1857 года – 1 мая 1935) — в музее вообще рассказывают немного. В альманахе «Муромцево» информации больше, но не настолько, чтобы рассказ получился полным. А в интернете даже встречается путаница с ее девичьей фамилией. Между тем, персона весьма интересная, добавляющая драматизма в судьбу главного героя.

Вот портрет супруги из архива музея. Перед нами, безусловно, светская дама. Одухотворенный взгляд в сторону, поворот изящной головки, завитки волос над ушком с довольно крупной сережкой, точеная линия декольтированных плеч, роскошный мех боа. Если кто-то и скажет, что не красавица, то Елизавета Ивановна наверняка брала умением держать себя.

Елизавета Ивановна происходила из дворянского рода Чоглоковых Боровичского уезда Новгородской губернии. Дед Чоглоков Николай Матвеевич (около 1795 – ?) закончил службу капитаном-лейтенантом флота и с 1832 года служил в уездном суде. Об отце информации мало: по сути, только имя — Чоглоков Иван Николаевич (около 1822 – ?) и звание поручика, а где служил — найти не удалось. О матери информации еще меньше — известно, что ее звали Верой, и была она урожденная Крылова. Есть версия, что она была дочерью коллежского советника Николая Михайловича Крылова, женившегося в 1829 году на дочери губернского секретаря Марии Николаевне Жуковой. Предполагаемые даты жизни Веры Николаевны 1831 – 1879. Смущает только, что в таком случае своего первенца она родила в 16 лет, что рано. Но вот скончалась и отпевали ее в том же приходе, где жила семья первого мужа Елизаветы Ивановны – на Коломне.

Старшим в семье Елизаветы Ивановны был брат Михаил Иванович (около 1847 – до 1899), дослужившийся до прапорщика и имевший двух дочерей. Сестра Вера Ивановна (около 1852 – ?) была женой ротмистра 1-й батареи гвардейской артиллерии Николая Агафонова. Следующей по старшинству была сама Елизавета Ивановна (1857 – 1835). В качестве места рождения у нее указывается итальянский Неаполь – город, которому в России великие поэты посвящали стихи. Очень интересны обстоятельства, при которых семья новгородского поручика оказалась в Италии, иначе выглядит как романтическая фантазия. Тем более, что сведения о Неаполе почерпнуты из посмертных справок, составленных в Европе, откуда Храповицкая рассылала письма с ошибками в собственном возрасте и происхождении. После Елизаветы у Чоглоковых родился сын Алексей Иванович (01.10.1863 – ?), который служил в Экспедиции заготовления государственных бумаг и имел пятерых детей.

Генерал-лейтенант Григорий Иванович Чоглоков (1867 – 1921) был самым младшим в семье Чоглоковых. Он сделал военную карьеру: участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах, воевал в составе Белого движения, был Георгиевским кавалером. Григорий Иванович был женат на Александре Ильиничне Юинг (? – 03.07.1938), но детей с ней не имел. В фото есть семейное сходство брата с сестрой.

В описании талантов Елизаветы Ивановны часто упоминается рисование и музыка. В письмах она упоминала художников и взятых уроках рисования, а также сообщала о собственных музыкальных вечерах. И вот оказалось, что в ЦГИА СПб хранится личное дело ученицы Петербургской консерватории Императорского русского музыкального общества Елизаветы Чоглоковой, которая написала осенью 1879 года прошение о получении полного музыкального образования и принятии ее на курс пения. Правда, дни приема заканчивались в августе, поэтому учиться Чоглокова начала только с сентября 1880 года.

Из этого прошения понятно, что в октябре 1879 года 22-летняя Елизавета Чоглокова была еще не замужем — она пишется дочерью дворянина. К сожалению, в личном деле абитуриентки консерватории только прошение и нет метрики, которая прикладывалась обязательно — вероятно ее вернули при уходе с обучения. Видимо, Чоглокова так и не закончила обучение. Как версия — из-за замужества.

Выходит, будущая супруга Храповицкого была практически профессиональной певицей, артисткой. И, возможно, фамильная страсть Владимира Семеновича к музыке и театру сыграла здесь свою роль. Правила хорошего тона не позволяли дворянкам стремиться на большую сцену, но оставались частные музыкальные вечера, а также благотворительные постановки. На любом из этих мероприятий Владимир Семенович мог встретить блестящую Елизавету Ивановну и очароваться ее голосом и самой ею. Проблема только в том, что та была замужем.

Когда именно Чоглокова вышла замуж — неизвестно, но, думаю, после 1880 года. Ее первым мужем был полковник Николай Александрович Пипин (1853 – после 1916), который был старше супруги на 4 года. Пипинские имения были в псковских и новгородских землях, как и чоглоковские. Возможно, родители молодых были знакомы. Учитывая, что метрику о венчании Николая Александровича и Елизаветы Ивановны в петербургских перечнях найти не удалось, возможно, венчались в родных пенатах или по месту службы жениха. Супруг Елизаветы Ивановны был сыном полковника Александра Ивановича Пипина и его жены Александры Адамовны, урожденной Ноинской. По матери его дедом был генерал-аудитор и тайный советник Адам Иванович Ноинский (1785—1853). Судя по метрическим записям, в семье было два сына: подкидыш Александр (1850 – ?) и собственно Николай, который мог родиться в доме деда — сейчас это здание №155 по набережной Фонтанки, так как и крещен отпрыск был в Покровской церкви в Большой Коломне (площадь Тургенева). Детей в молодой семье Пипиных не было. Сколько лет они прожили в браке — тоже пока неизвестно.

Исследователи пишут, что от личной переписки Храповицких практически ничего не осталось, или она не найдена. А жаль. Судя по всему, страстный роман Храповицкого с замужней Пипиной не был мимолетным увлечением — влюбленные не побоялись скандала и решили пойти до конца, то есть под венец. Для этого Елизавете Ивановне надо было развестись, что по тем временам было непростой и небыстрой процедурой.

Набор причин для развода у церкви был скуден: доказанное прелюбодеяние одного из супругов, безвестное отсутствие мужа или жены дольше пяти лет, невозможность исполнения супружеского долга и уголовное наказание одного из супругов, сопряжённое с потерей всех прав состояния. Разрешение на развод давал Священный Синод, а юридическую сторону дела обеспечивал церковный суд. Судя по биографическим запискам современников и воспоминаниям, в конце XIX века жаждущие развода подключали все связи, чтобы ускорить решение. Чаще всего причиной выбирали измену, но тогда кому-то из супругов следовало в ней признаться и получить епитимью, например, в виде поста и запрета вступать в брак на протяжении 3-5 лет. Исследователям вопроса известны случаи, когда разводящиеся шли на сделку: сторона, жаждущая освобождения и нового брака, платила оппоненту денежную компенсацию за понесенное бесчестье и получаемые ограничения. Возможно, именно так был решен вопрос с разводом Елизаветы Ивановны Пипиной. Думаю, что влюбленный Владимир Семенович был достаточно богат и обладал связями, чтобы уладить вопрос и быстро повести возлюбленную под венец, не допустив пятна на ее репутации.

Развод Елизаветы Пипиной с мужем состоялся 22 марта 1891 года. Указанная в деле причина разрыва уз — прелюбодеяние полковника Николая Пипина, который, видимо, взял на себя вину. Женился ли бывший муж еще раз — неизвестно. Краткие служебные сведения о нем мне встретились позже. Отставной полковник Николай Александрович Пипин в 1914 году был зачислен в государственное ополчение в звании зауряд-генерал-майора и отставлен в 1916 году «по болезни».

Менее, чем через полтора месяца после развода под венец пошла официально безгрешная бывшая супруга Елизавета Ивановна. Что ж, Храповицкий был отличной партией: молод, красив, богат и явно влюблен. Не исключаю, что во втором браке у Елизаветы Ивановны открывались более широкие перспективы, чем в первом. Есть запись о венчании Храповицких.

1 мая 1891 года в домовой церкви Николая Чудотворца при Управлении градоначальства и столичной полиции (Санкт-Петербург, угол Адмиралтейского проспекта д №6 и улицы Гороховой №2) венчались ротмистр Владимир Семенович Храповицкий первым браком и разведенная с первым мужем, жена полковника Пипина Елизавета Ивановна, урожденная Чоглокова вторым браком.

Отмечу несколько интересных моментов.

Возраст жениха в записи верный — в мае 1891 года Храповицкому было именно 32 года. А вот Елизавете Ивановне, рожденной 24 марта 1857 года, было уже полных 34. Возможно, невеста специально сделала себя чуть моложе. Правда, вкупе с Неаполем как местом рождения возникает ощущение, что вокруг Елизаветы Ивановны было немало романтики и фантазий.

Свидетелями брачующихся стали неслучайные люди.

Первый поручитель по жениху — присяжный поверенный Дмитрий Сергеевич Ивашинцев (1848 – 1917). Это был дипломированный юрист, служивший в Санкт-петербургском судебном округе, присяжный стряпчий Санкт-петербургского коммерческого суда, главный агент по отчуждению правления общества московско-киевско-воронежской железной дороги. Считался отличным юрисконсультом и держал контору в Санкт-Петербурге на Большой Конюшенной, д. 1. За плечами у Храповицкого был раздел наследства, а у его невесты — развод, так что дружба с отличным юристом могла быть неслучайной. Вторым поручителем по жениху стал младший брат невесты — тот самый Григорий Иванович Чоглоков, тогда еще 23-летний хорунжий лейб-гвардии казачьего Его Величества полка.

Поручителями по невесте стали великобританский подданный Иван Александрович Комшанг (возможно, неверное прочтение почерка), о котором не удалось ничего найти, и 21-летний юнкер Николаевского кавалерийского училища Григорий Леонидович Стрижевский (1869 – 1906). Позже он служил корнетом лейб-гвардии Гусарского Его величества полка, который во время его службы дислоцировался в Царском селе — там же служил и Храповицкий.

Интересен выбор храма для венчания — домовой церкви Николая Чудотворца при Управлении градоначальства и столичной полиции. Венчали там нечасто — следующий обряд состоялся только через 15 дней. А все дело в камерности церкви: она небольшая и не вмещает всех желающих и приглашенных, а также исключает праздно шатающихся. Например, в 1910 году в этой же церкви венчался арестованный писатель Александр Грин (Гриневский) и его невеста Вера Абрамова — власти не хотели ажиотажа. Думаю, в случае с Храповицкими жених хотел оградить свежеразведенную невесту от лишней публики и любопытствующих. Кстати, жертвователем риз в этот храм был еще дед жениха — бывший гражданский губернатор Санкт-Петербурга Иван Семенович Храповицкий.

Остается за скобками реакция на этот брак семьи Храповицкого и особенно его матери Анисьи Александровны. С одной стороны, сын счастлив. А с другой стороны, его женой стала разведенная 34-летня дама, а не девица из хорошей семьи. Сестры Владимира Семеновича на 1891 год все были замужем, и у всех были дети. Конечно, матери Владимира Семеновича было бы трудно говорить о нежелательности партии, но в 30 лет у нее хотя бы было уже четверо отпрысков.

После венчания Храповицкие, видимо, оставались какое-то время в столице. Возможно, дали праздничный обед для приглашенных, а с 4 мая 1891 года у Владимира Семеновича начался отпуск без содержания, и молодожены уехали за границу на 4 месяца. Как сообщает альманах «Муромцево», Храповицкие провели его во Франции, но из конкретных мест указывается только Париж — прекрасное место для влюбленных. С 1 сентября Владимир Семенович вернулся на службу на 3 дня раньше. Служил он после затянувшегося свадебного путешествия недолго — уже 15 октября 1891 года Храповицкий взял еще один отпуск без содержания «по болезни» на 7 месяцев. Судя по информации альманаха «Муромцево», в 1892 году Храповицкие пребывали в Домбурге и Висбадене — роскошных бальнеологических курортах Европы.

Минеральными водами в XIX веке лечили буквально всё — от телесных до душевных ран. Упоминаний, что Владимир Семенович чем-то был болен, пока не попадалось. А вот переписка Елизаветы Ивановны позже, уже в 1900-е годы, практически полностью состоит из жалоб на здоровье и необходимость часто бывать на курортах. Возможно, именно ее здоровье заботило Храповицкого, а не свое собственное. Так же не стоит упускать вечную тему первого года семейной жизни — рождение ребенка. Все же трудно себе представить владельца немалого состояния и единственного продолжателя фамилии, легко отказывающегося от идеи обзавестись хотя бы одним ребенком.

Вернувшись из отпуска в расположение полка на 12 дней раньше, то есть 3 мая 1892 года, Владимир Семенович подал в отставку «по домашним обстоятельствам». Были ли за этим серьезные проблемы в семье или просто необходимость развивать хозяйство в Муромцеве — неизвестно. Однако именно с этого года начинается особо бурная экономическая активность Храповицкого. Он окунается в то, что знал и умел — организацию и администрирование. Для воплощения задуманного Храповицкий умело подбирал блестящую команду профессионалов.

Надежным помощником был управляющий в Муромцеве Александр Львович Воронов. А в 1892 году Храповицкий пригласил для работы в своё лесное хозяйство известного лесовода-практика Карла Тюрмера, как представителя классического немецкого лесоводства, образцового и доходного. Для обеспечения сохранности леса была создана специальная охрана, появились два лесничества и две автономные лесные конторы. Вырастают лесопилки со складами, смолокурни, скипидарные, стеклянные и кирпичные заводы. С разрешения Министерства путей сообщений строится железнодорожная ветка широкой колеи от усадьбы Муромцево до станции Волосатая длиной 41 км с двумя станциями. Вокруг заводов вырастают поселки работников. Храповицкий строит и берет под крыло образовательные и социальные учреждения в своих владениях. Параллельно увлекается разведением породистых лошадей, коров и птиц, а также начинает собирать коллекцию оружия, картин и фарфора.

В 1896 году Владимир Семенович с супругой присутствует на торжественной церемонии, посвященной коронации Николая II, ради чего прибыли из Петербурга в Москву. В том же 1896 году скончалась младшая сестра Владимира Семеновича — 30-летняя Вера Гертик, урожденная Храповицкая.

Некоторые проекты реализовывались, чтобы занимать Елизавету Ивановну. Например, строится усадебный театр, музыкальная школа для крестьянских детей, которой Елизавета Ивановна в том же 1896 году ищет покровительства императрицы Александры Федоровны, но получает отказ от секретариата государыни из-за малого срока работы заведения и необходимости ее полного обеспечения. Храповицкая также была почетным членом Санкт-Петербургского общества «Ясли» — денных приютов для детей работниц. Это означает, что она делала ежегодное крупное денежное пожертвование.

В июле 1899 года в Муромцеве была освящена церковь Святой царицы Александры, место под которую было определено и освящено еще в мае 1890 года. На достройке храма Храповицкий поссорился с архитектором церкви, а заодно и своего дома, Петром Бойцовым из-за владельческого решения устроить деревянный иконостас вместо каменного и узкой солеи. Переписка искрила: власть хозяина наткнулась на гордость творца. Вот письмо Бойцова Храповицкому от 27 июня 1899 года:

«Все Ваши письма в последнее время дышат какой-то раздражительностью ко мне, вследствие всего этого я пришел к грустному выводу, что лучше прикончить все дела, привести в ясность расчеты и разойтись. Не поминая друг друга лихом. Для меня все это очень горько; ведь сколько лет считал Вас и Ваше Муромцево за близкое, родное!»

Храповицкий отвечал, что очень ценит Петра Самуиловича как архитектора и талантливого человека, а также не видит ничего обидного «для самолюбия» в своих прежних письмах к нему. Владимир Семенович приглашал архитектора на освящение церкви, однако неизвестно, прибыл ли тот.

Праздник был приурочен к именинам хозяина Муромцева и обставлялся с роскошью. В усадьбу не пускали неприглашенных, были выставлены кордоны, а к столу закупались лучшие продукты. В альманахе приводятся сведения о закупке ананасов, конфет и шести поросят во льду — из расчета один поросенок на 12 персон, то есть на торжественном обеде присутствовало не менее 70 человек.

Интерьеры храма не дошли до нашего времени. И даже в отношении его посвящения есть несколько версий. Был ли храм освящен в честь святой покровительницы молодой императрицы Александры Федоровны, супруги Николая II? Или все же в память о тете Александре Ивановне Гейден, которая родилась как раз в апреле и получила имя святой царицы Александры по святцам? Ответ мог бы быть в письмах или дневниковых записях Храповицкого, но они не найдены. А благодарность тете, которая могла нарастить долю племянника в наследстве, могла быть проявлена и через строительство храма.

Есть описание иконостаса и схема расположения в нем икон, приведенная в №4 альманаха. Исследователи пишут, что в третьем ярусе иконостаса по бокам от «Тайной вечери» были иконы святых покровителей хозяев усадьбы – Владимира и Елизаветы. Была и святая мученица царица Александра. Остальные иконы пока не удается связать с дорогими Храповицким людям. Но кое-какие версии построить вполне реально.

В том же верхнем ярусе есть икона святой Екатерины — возможно, в память бабушки Екатерины Хоненевой, через которую Муромцево пришло в род Храповицких. Кроме нее, это имя носила сестра и племянница Храповицкого. Имя святой Варвары встречается в семье Елизаветы Ивановны — также у племянницы. Святая Ксения могла появиться в иконостасе как покровительница великой княгини Ксении Александровны — именно та была патронессой благотворительного общества «Ясли», основанного в 1892 году, в котором почетным членом была Храповицкая. Святая Елена была покровительницей великой княгини Елены Павловны, способствовавшую открытию в Петербурге Русского музыкального общества, а вскоре и первой в России консерватории, куда поступала Храповицкая. Также это имя носила племянница Владимира Семеновича. А Ольгой звали первенца в императорской семье.

Во втором ярусе встречаются «парные» святые — апостолы Петр (небесный покровитель архитектора храма Петра Бойцова) и Павел (небесный покровитель полка, в котором служил Храповицкий), первые русские святые князья Борис и Глеб (муромский князь, а имение кроме муромского названия еще и стоит на муромском тракте), просветители Кирилл и Мефодий как покровители «учащих и учащихся» (тема образования для населения и воспитание специалистов очень волновала Храповицкого).

На северных вратах была икона Архангела Михаила — это имя носил брат Елизаветы Ивановны, муж сестры Владимира Семеновича и племянник. Святой благоверный князь Александр Невский мог символизировать покровителя почившего императора Александра III, который был шефом полка Храповицкого, и чей преждевременный уход так все переживали в те годы.

В 1900 году в Муромцеве скончался гений лесоводства Карл Францевич Тюрмер (1824 – 1900), создавший лесную империю Храповицкого. В 1901 году не стало любимого дяди Логина Логиновича Гейдена. Обе потери были весьма ощутимыми для Владимира Семеновича.

Он не останавливался в совершенствовании усадебного замка в Муромцеве. В начале ХХ века он все же примирился с архитектором Бойцовом, возобновил тесную дружбу, и тот пристроил к французскому замку Храповицкого огромную башню в английском стиле, которой еще можно любоваться. Вид получился эклектичным, но при этом весьма гармоничным. Коллекция требовала помещений.

Хобби Елизаветы Ивановны тоже играли свою роль. Обычно ей приписывают муромцевские птичники и цветники. Но разведением домашних птиц занимались специальные работники, которые писали найденные в архивах письма о выставках Владимиру Семеновичу, а, значит, вопрос курировала не Елизавета Ивановна. Цветники и оранжереи могли быть по ее вкусу, но штат садовников, включая главного специалиста, впечатлял профессионализмом. Скорее, ей было не до этого. На старинном фото каминного зала виден рояль и подставка под листы для солиста — наверняка им была сама Елизавета Ивановна. В одном из залов по описаниям был мольберт. И если присмотреться к экрану у камина, то можно рассмотреть сюжет картины «Собака со стеком» Николая Сверчкова.

Говорят, что картину Сверчков писал с любимой собаки Храповицкого. Вполне вероятно, ведь художник писал картины с любимыми лошадьми заказчиков. Чем собака хуже? Тем более, обратите внимание на фуражку, лежащую на табурете — это фуражка лейб-гвардии гусарского полка. Такую носил Владимир Семенович в годы службы, а в 1883 году молодой Храповицкий как раз был в полку.

Храповицкие обожали собак, как можно было бы обожать детей. Владимир Семенович состоял в Российском обществе покровительства животных. Исследователи вскрыли в архивах немало интересных фактов.

От 10 марта 1898 года сохранилась дорожная платежка Храповицких, в которой помимо расходов на транспорт описаны траты на обеды: 27, 9 рублей на обед и «собачкам кушанье 1 рубль 90 копеек». Собаки были под постоянным присмотром врачей: например, в период с 1 по 16 апреля неустановленного года доктор посетил собачек Храповицких 22 раза, то есть иногда являлся к ним дважды в день.

Также в архиве найдено письмо смотрителя станции Лыкошино (Валдайка) Николаевской железной дороги Юлиана Адольфовича Сулима-Самуйлло, который отвечает на претензию Храповицкого о гибели его собаки, которая по недосмотру слуг выскочила из вагона и погибла. Смотритель указал Владимиру Семеновичу на бессовестность его слуг, которые дурят хозяина, выставили виноватыми железнодорожников, и выразил ему сочувствие: «… сам имею собак, дорожу ими и хорошо понимаю, как дорога хозяину привыкшая к нему и любимая собака».

Также известно письмо к Храповицкому столичного ветеринара, который принимал «трудные и продолжительные роды у такой вообще слабой и сильно ожиревшей собаки», принадлежавшей Елизавете Ивановне. Собака по кличке Тотоша скончалась, и горе хозяйки не знало границ. Храповицкий письменно высказал доктору сомнения по поводу его квалификации и получил подробнейший ответ с обоснованным возражением на претензию.

Перечень гостей летнего Муромцева из числа личных друзей пока неизвестен. В своей переписке Елизавета Ивановна упоминает только семью архитектора Бойцова, а также подруг Марусю Коцебу (Мария Васильевна фон Шиллинг, 1857 – 1908) и Александру Владимировну Базилевскую (1862 – 1937, жена сослуживца Храповицкого Петра Александровича Базилевского).

Большую часть времени Храповицкие все же жили в Петербурге. В период с 1895 по 1902 год исследователи указывают следующие их адреса в столице: Шпалерная, 8 или Гагаринская набережная, 14 — по сути, оба дома являются единым зданием.

В 1903 году Владимир Семенович потерял матушку Анисью Александровну. Насколько сильным был этот удар — мы не знаем, как не знаем отношения Храповицкого с матерью, учитывая раздел наследства и его брак с разведенной женщиной. Об очередном разделе наследства с сестрами сведений пока никаких.

В этом же году Храповицкие переехали в Петербурге на Моховую, 27-29 — в сохранившийся доходный дом страхового общества «Россия», один самых красивых жилых комплексов того периода в Петербурге. Дом был построен по проекту Бенуа и стал местом жительства для представителей высших кругов. Квартиры были роскошными, и состоятельный Владимир Семенович стал соседом министров и сенаторов. Елизавета Ивановна, очевидно, любившая блистать, тут же завела салон, приглашая туда представителей высшего общества и творческой интеллигенции, особенно предпочитая молодежь.

«В её доме на Моховой улице было множество комнат, дюжина слуг и 23 птицы», — так в альманахе №1 описывается квартира Храповицких, ставшая салоном Елизаветы Ивановны. Это цитата из биографической книги принцессы Нарисы Чакрабон «Катя и принц Сиама». Вот вам и страсть Елизаветы Ивановны к птичкам. И, кстати, ни слова о хозяине.

Потчевали гостей не только угощениями и творчеством, но и интересными персонами, поэтому в сети обаяния хозяйки салона попали и экзотические гусары того времени – сиамский принц Чакрабон (1883 – 1920) и его ординарец Най Пум (1883 – 1947), отправленные в юношеском возрасте учиться в Россию и в 1902 году произведенные в корнеты гусарского Его Величества полка. Отличники службы вели великосветскую жизнь — в 1903 году сиамцы приняли участие в костюмированном историческом балу в костюмах стрельцов. В 1904 году, как пишут исследователи биографии сиамских подданных, в салоне Храповицкой принц Чакрабон познакомился с юной дворянкой Екатериной Десницкой (1886 – 1960), участницей русско-японской войны и кавалером Георгиевского креста (1904). Завязался роман, который в 1906 году завершился венчанием. Романтическая история молодой дворянки-сироты и восточного принца была очень популярна, о ней можно почитать. Не исключено, что Елизавета Ивановна сыграла в этом немалую роль и была весьма воодушевлена происходящим.

Судя по переписке Храповицкой с дочерью архитектора Марией Бойцовой (1887 – ?), приведенной в альманахе №4, в жизни Елизаветы Ивановны начался сложный период. Кстати, девушка была моложе Храповицкой на 30 лет и годилась Елизавете Ивановне в дочери, но та сообщала ей многие свои переживания и считала близкой подругой. Читая эти отрывки, понимаешь, что блестящий брак Храповицких к тому времени, видимо, изжил себя.

27 декабря 1905 года: «Я все время болею… С горя начала брать уроки акварели, что будет из этого, не знаю. Нервы мои дошли до ужаса… Я дошла до такой полной апатии в жизни, что за мою жизнь я не хватаюсь и ничего от нее не жду…»

12 января 1906 года: «Новый год была дома, у меня были гости… На днях я давала обед на 18 человек с министрами и их женами… завтра у меня музыкальный вечер…»

23 февраля 1906 года: «Я опять начну брать уроки живописи, это мне успокаивает душу и нервы… Еще не забудь мои наставления — заниматься твоими туалетами и своей особой, это есть обязанность каждой женщины — если не для себя, то для других — право, все это не мешает серьезным занятиям и уму…»

26 марта 1906 год: «… мы понимаем друг друга душой, как она — эта душа — ни болит у меня, но она еще очень юная, потому-то я тебя понимаю, а еще потому, что я много страдала и страдаю и страдание мне близко».

В начале 1906 года принц Чарабон написал своему отцу любопытное письмо о своем ординарце:

«Най Пум пришел умолять меня попросить Ваше Величество позволить ему остаться, чтобы он мог учиться. Он также сказал мне, что влюблен в женщину и что, если уедет, женщина будет сильно страдать и может убить себя».

Любимой женщиной 23-летнего сиамца была 49-летняя Елизавета Ивановна, которая, как отметил в письме принц, «уже замужем, к тому же нездорова, что делает любые интимные отношения неуместными». При этом сам принц разницу в возрасте приуменьшал в 2 раза — писал, что около 12 лет.

С июня по октябрь 1906 года Храповицкая провела во Франции и Швейцарии, ссылаясь на «боли в сердце и во всех суставах». Вернулась в Россию она как раз к важному для нее событию — император Николай II разрешил принять русское подданство Най Пуму. Елизавета Ивановна стала крестной матерью сиамца, нареченного Николаем Николаевичем. Но согласно Указа Святейшего Синода от 31 декабря 1837 года отношения между крестной матерью и крестником не воспрещались, так как настоящее духовное родство у него было только с крестным отцом.

В 1907 году в июле Владимир Семенович, видимо, отмечал свои именины в Муромцеве, пригласив гостей и устраивая театральные спектакли. Елизавета Ивановна пишет об этом своей подруге Мане Бойцовой.

21 июля 1907 год: «… я приятно провожу время, Влад. Сем. очень мил и старается все делать, чтобы было весело, только погода плохая, был спектакль, очень интересен и забавен…»

И, наконец, выстраданное:

«… право, жизнь такая короткая, а особенно женщины, что надо пользоваться ею, не делая глупостей, обдумывать надо поступки все, пока ничего нет выше в жизни, как обыкновенные привязанности, понимание друг друга и доверие, всё остальное ничто…»

Всю осень Храповицкая провела за границей, поправляя здоровье. Был ли рядом с ней Николай Николаевич Пум, неизвестно. Но она продолжает уделять внимание молодым мужчинам — пишет Мане Бойцовой про «бретера Терещенко», который «играет безумно».

Однако уже в феврале 1908 года из писем становится понятно, что Храповицкая и Пум вместе — она просит его отвечать на дружеские письма, так как сама после болезни не может владеть рукой. Летом 1908 года пара уезжает лечиться на европейские курорты. При этом в своих письмах Елизавета Ивановна называет Николая Николаевича Пума крестником либо племянником, а свое отношение к нему прописывает как «к сыну». Просит знакомых отвечать на его письма к ним.

С 1909 года Елизавета Ивановна покидает семейную квартиру на Моховой и переезжает на Малую Морскую в дом №8. Видимо, супруги Храповицкие окончательно разъехались, но Владимир Семенович оставляет супруге содержание — в 1912 – 1913 годах она даже пользуется французским автомобилем «Паннар-Левассор», а в 1916 году все также числится почетным членом благотворительного общества «Ясли», делая крупные взносы. Елизавета Ивановна также продолжает бывать в Муромцеве.

Храповицкий с Моховой переезжает в роскошную гостиницу «Европа» на Михайловской, 1-7. Там он жил до 1912 года по подтвержденным исследователями данным, а может и дольше. Богатые меблированные комнаты, рестораны и все удобства — отличный вариант для необремененного семейством человека.

Остается интересным вопрос, почему Храповицкий не развелся с Елизаветой Ивановной и не попытался еще раз обзавестись семьей, наследниками. Хотя предположить несложно. Кроме версии про невыгодный раздел имущества, возможно, была жалость к супруге. Дважды разведенная женщина в обществе того времени стала бы весьма скандальной фигурой, лучшие дома были бы для нее закрыты, а это уже настоящая трагедия для постоянно страдающей и, очевидно, экзальтированной Елизаветы Ивановны. Это могло бы ее буквально убить. О том, насколько у нее не было бы шансов бывать в обществе, наглядно показывал пример возлюбленной брата императора, великого князя Михаила Александровича — Натальи Вульферт. В том же 1909 году она развелась со своим вторым венчаным мужем, выплатив ему отступные 200 тыс рублей, а в 1912 году обвенчалась с великим князем, получив статус графини и фамилию Брасовой. Несмотря на высокий статус мужа, все двери перед ней закрылись, и пара была вынуждена жить в Европе до Первой мировой войны.

О настоящих причинах разрыва мы тоже можем только догадываться. Вообще, собирая информацию о Храповицком, у меня сложилось впечатление, что он не был человеком с легким характером. Версия о разладе с матерью и сестрами из-за наследства, резкое решение о сносе старой усадьбы, ссора с архитектором Бойцовым, некоторые разногласия с лесоводом Тюрмером (его письма можно почитать на сайте «Дом без ключей»), письма с претензиями к ветеринару и смотрителю станции. При этом Владимир Семенович, видимо, умел заглаживать последствия.

После разъезда с женой миллионер Храповицкий погрузился в экономическую и общественную деятельность. Коллекционирование постепенно придало замку в Муромцеве вид старого семейного гнезда, чья обстановка складывалась силами не одного поколения, а минимум трех. В 1909 году Владимир Семенович принял участие в выборах и стал владимирским губернским предводителем дворянства, удерживая эту должность до самой революции. Служба его считается весьма продуктивной — Храповицкий немало сделал для образовательных и социальных учреждений губернии, выделяя собственные средства на покупку оборудования, строительство и просто помощь. Вот он в центре группового портрета — уже с заметной сединой на висках, но в гусарском мундире, с прямой спиной и привычно закинув ногу на ногу — прямо как на своих более молодых фотопортретах.

В мае 1910 года Храповицкий был произведен в камергеры Двора Его Императорского Величества. Жена свежеиспеченного камергера с августа по октябрь 1910 года отдыхала в Висбадене в роскошном отеле «Rose» вместе с Най Пумом.

В 1913 году в России отмечалось 300-летие Дома Романовых, и император с семьей посетил 16 мая Владимир и Суздаль, а 23 мая Переславль-Залесский. Губернский предводитель дворянства Храповицкий сопровождал высоких гостей и в Переславле-Залесском удостоился высочайшего приказа о присвоении ему звания шталмейстера.

А это большое групповое фото, размещенное в альманахе «Муромцево» №1, сохранило нам 36 предводителей губернского дворянства. Из пяти мужчин в мундирах один — Владимир Семенович. Датировка фотографии — до 1915 года. Место съемки — Санкт-Петербург, большой зал Дворянского собрания (сейчас — Санкт-Петербургская академическая филармония имени Шостаковича) на углу Михайловской и Итальянской улиц.

Чем в эти годы занималась Елизавета Ивановна, с точностью неизвестно. В годы Первой мировой войны она, видимо, поддалась общему патриотическому порыву и по примеру дам из высших аристократических семейств пошла в сестры милосердия. Это фото Храповицкой от 1916 года попало в музей от наследницы той самой Екатерины Десницкой, которая стала женой принца Чакрабона — Нарисы Чакрабон. Видимо, подруги переписывались и пересылали друг другу фотокарточки. На фото немолодая и будто уставшая, но все еще красивая женщина с густыми вьющимися волосами в глухом белом платке. На левом рукаве видна часть красного креста, которые были у сестер милосердия.

В 1916 году она оставались в числе почетных благотворительниц общества «Ясли». Альманах «Муромцево» сообщает, что в 1917 году на адрес Елизаветы Ивановны уже открыто переехал Най Пум. С началом войны он командовал третьим эскадроном лейб-гусар в звании штаб-ротмистра. За отличия в делах против неприятеля был награждён орденом Св. Станислава II степени с мечами и орденом Св. Владимира IV степени с мечами и бантом, а перед революцией получил чин полковника и совет уезжать из страны.

Владимир Семенович в годы революции был занят спасением своего имения от гибели. Он составил опись помещений и имущества, чтобы не допустить разграбления, и передал его новым властям. Кстати, интересно, что в каминном зале (столовой) уже не было рояля Елизаветы Ивановны — теперь там был граммофон. Как пишут исследователи в альманахе №6, последний собственноручно подписанный Храповицким документ датируется 23 мая 1917 года. Но вплоть до марта 1918 года Владимир Семенович через доверенных людей старался сохранить контроль над имениями. До июня 1918 года он старался выдержать преемственность, а если и расстаться с любимым детищем, то грамотно и щадяще — сохранить его под властью центральных органов власти в Москве. Разумеется, этому противодействовали уездные и губернские советы. Они вытесняли людей Храповицкого из управления, использовали высылку и аресты. Владимир Семенович, по некоторым сведениям, до отъезда из России жил какое-то время в Москве. В письме министру внутренних дел от 20 сентября 1917 года Храповицкий указал адресом своего пребывания меблированные комнаты Елисеева на Тверской улице 14 близ Страстного монастыря. На первом этаже дома был прославленный Елисеевский магазин, из которого Храповицкий в годы благополучия наверняка не раз заказывал лучшие продукты.

Оттуда Владимир Семенович писал письма столичным властям, указывал, что оставляет живое действующее хозяйство, которое на его же глазах передают в руки низших необразованных чинов. К концу 1918 года единое имение Муромцево перестало существовать.

Что или кто еще удерживали Храповицкого в России? Думаю, он видел, как бросают в тюрьмы состоятельных граждан и решился на отъезд, чтобы спасти свою жизнь. Он многое потерял из того, чему посвятил свою жизнь — Муромцево с его производствами, лесами и коллекциями ценностей. Однако есть основания полагать, что прагматичный Храповицкий, как и некоторые другие предусмотрительные россияне, не терял времени и сумел хоть как-то позаботиться о своем будущем, то есть смог переправить или вывезти с собой в Европу определенную сумму денег или ценностей. Он мог иметь счета за границей — об этом тоже ничего неизвестно.

22 декабря 1921 года в немецком Висбадене появился Владимир Семенович Храповицкий «из Москвы». Как он сумел выехать из России (возможно, как некоторые родственники через Константинополь), подвергался ли аресту — неизвестно. Судя по сему, Храповицкий любил Висбаден и был там счастлив. Плюс у него могли там быть хорошие знакомые и друзья. Висбаден начала 1920-х просто кишел русскими. Музей изучил курортную прессу и выяснил, что Владимир Семенович до июня 1922 года трижды сменил место своего жительства: отель Reichspost, комната на Дамбахтал-38 и отель Cordan. С чем были связаны переезды — непонятно. Но сезон был зимний, возможно, речь шла о каких-то удобствах, а, может, и о деньгах или о паспорте, с которыми у русских, выехавших в Германию, начались проблемы.

Тот факт, что Храповицкий выбирал для проживания отели, говорит о том, что у него были средства. По-настоящему бедствующие эмигранты голодали, оказывались в ночлежках и арендованных углах, где не было отопления и воды. А семейный отель, пусть и недорогой — это тот же формат меблированных комнат, который Храповицкий предпочитал и в России. Более того, отель Cordan, судя по найденной музеем рекламе в газетах, предлагал обновленные интерьеры, центральное отопление и электрический свет, лифт и полный пансион за 5 марок, а также теплые и минеральные ванны. Отель располагался недалеко от центра города, в зоне досягаемости были театр, променады и учреждения. Но сведений о том, чем Храповицкий занимался в Висбадене, исследователи пока не нашли.

Казалось бы, можно с относительным комфортом доживать свой век, но, видимо, сердце так болело по утратам, что не выдержало. 30 июля 1922 года в 12-15 Храповицкий умер прямо в отеле Cordan по адресу Николасштрасссе 19. Запись об этом была найдена Владимиро-Суздальским музеем в Германии. На следующий день оформлением посмертных документов занимался сотрудник бюро Губерт Лимбарт, который сообщил службе записи актов гражданского состояния, что скончавшийся был 64-летним предводителем дворянства в отставке, рожденным в Санкт-Петербурге и особо отметил его семейное положение — разведен.

Когда Храповицкий успел развестись? Или это было просто констатацией фактического его положения? В декабре 1917 года в России принят Декрет «О расторжении брака», который ввел новый бракоразводный процесс. Основания для развода больше не устанавливались. Развод осуществлялся в органах ЗАГСа по простой просьбе супругов или одного из них. Неужели Храповицкий воспользовался новшествами? В любом случае, это сообщает нам о его одиночестве на склоне лет. К сожалению, в документе не указана причина смерти и имена тех, кто вызвал агента для оформления смерти — возможно, это хоть что-то бы прояснило.

Могила Храповицкого находится на православном русском кладбище Висбадена. Является одним из старейших в Западной Европе и одним из крупнейших за пределами России, принадлежащих Русской православной церкви. Расположено в городе Висбаден на горе Нероберг. После поисков могилы, организованных Владимиро-Суздальским музеем, захоронение было найдено. В 2014 году на могиле Владимира Храповицкого было сооружено каменное надгробие и установлен памятный дубовый крест с бронзовой табличкой и портретом.

Кстати, Владимир Семенович не писал никакого письма потомкам, но его текст гуляет по интернету и переписывается многими в записках про Муромцево. На самом деле автор текста — владимирский журналист Андрей Филинов. В 1990 году он сочинил этот текст от лица Храповицкого в качестве сценария к документальному фильму ГТРК «Владимир» «На царских развалинах», который вышел в эфир в 1992 году.

Судьба Елизаветы Ивановны Храповицкой оказалась причудливее. В апреле 1919 году она выехала с Николаем Николаевичем Пумом по его сиамскому паспорту на французском судне из Одессы в Ниццу. Известно, что во второй половине 1920-х годов Елизавета Ивановна и ее «племянник» проживали в городе-курорте Ментон рядом с Ниццей.

11 июня 1921 года Елизавета Ивановна написала своему петербургскому знакомому, французскому ученому барону де Баю, что находится в Монте-Карло с 5 мая 1919 года, живет у своего дворецкого с Николаем Най-Пумом, и оба не имеют средств к существованию. Храповицкая указывает, что контузия мешает ее крестнику заниматься физическим трудом и просит подыскать ему место. Через несколько дней Елизавета Ивановна получила ответ барона ответ о том, что он провел в революционной России больше времени, чем сама Храповицкая, и выехал на родину только в 1920 году. Судя по всему, де Бай жалуется ей, что не здоров, и за 6 лет отсутствия его дела пошатнулись. Храповицкая сожалеет, но все равно 17 июня 1921 года пишет барону, что у нее с Пумом «не хватает денег даже на кусок хлеба», и что они не могут «распоряжаться своими миллионами из России». «Все мои родственники остались там, я ужасно страдаю без них», – пишет Елизавета Ивановна. О муже ни слова.

В 1925 году Елизавета Ивановна писала ученому и революционеру народнику Николаю Александровичу Морозову (1854 – 1946) о том, что ей нужен совет и помощь в том, чтобы получить «хотя бы небольшую сумму за все состояние, которое взяло от нас Советское правительство». Сумму она тоже озвучивает — «хотя бы 100 000 франков». При этом она пишет, что муж ее скончался, а детей у них не было, и перечисляет изъятые богатства. «Мне 62 года, теперь я живу шитьем и вышивками, приглашением по домам, труд русских оплачивается очень мескинно (бедно), так что я даже не могу быть сыта, да и глаза отказываются работать», — сообщает Храповицкая. Что ж, возраст Елизаветы Ивановны снова тает — ей в 1925 году было не 62 года, а 68 лет. И эта приписка в конце: «Елизавета Храповицкая, рожденная графиня Головина». Зачем присваивать себе чужой титул и фамилию? Причем ладно бы письмо было подделкой — исследователи пишут, что оно подлинное. Возможно, годы и потрясения сказались на памяти Чоглоковой-Пипиной-Храповицкой.

«Храповицкой не отвечено (бесполезно)» — такую пометку сделает на ее письме Морозов.

В 1928 году Елизавета Ивановна написала уже в Муромцево своим бывшим крестьянам: «Соберите сколько сможете денег и пришлите мне. Вы владеете теперь всей землей моего мужа Владимира Семеновича Храповицкого, который скончался в нищете; я осталась теперь одна без всяких средств на самую бедную жизнь. Мне уже 68 лет, я больная и старая, работать не могу». Опять путаница с возрастом: в 1928 году Елизавете Ивановне было не 68 лет, а уже 71.

Денег ей никто, конечно, не собрал и не выслал. Зато бывшие крестьяне идеологически поглумились над «старосветской помещицей» в газете «Призыв».

Жила Храповицкая с Пумом на Лазурном побережье Франции в Ментоне, в доме №7 по улице Альберта Первого, недалеко от железной дороги. И, конечно, любая бедность относительна. А после десятилетий жизни с миллионами — тем более. Интересно, что в Ментоне оказалась и вдова младшего и, видимо, любимого брата Храповицкой Григория Ивановича, скончавшегося в Константинополе в 1921 году. Александра Ильинична, урожденная Юинг жила в Ментоне и скончалась 3 июля 1938 года, пережив родственницу на три года.

1 мая 1935 года, в 08-30 78-летняя Храповицкая скончалась. День символический в ее жизни: ровно 44 года назад она венчалась с Владимиром Семеновичем в Петербурге. В 08-30 далекого 1 мая 1891 года парикмахер наверняка делал укладку невесте, а у молодых впереди было много счастья, к которому они шли непростым путем… Все прошло. На кладбище Трабук Най-Пумом была куплена могильная концессия на 15 лет, а по истечении этого срока останки Елизаветы Ивановны были перезахоронены в «общий оссуарий».

Най-Пум 17 ноября 1947 года принял приглашение сына принца Чакрабона и переехал к нему в Англию. Но уже 21 ноября Най-Пум умер от сердечного приступа. Его могила находится в графстве Корнуэлл.

Сестры Владимира Храповицкого

Все сестры Владимира Семеновича Храповицкого имели свои семьи. Эти данные получены на основе метрических записей архивов Петербурга, приведенных на Генеалогическом форуме ВГД forum.vgd.ru.

Первой 24 октября 1873 года вышла замуж 20-летняя старшая сестра Надежда Семёновна за ротмистра Александра Ивановича Левашева — чиновника особых поручений при начальнике Главного штаба. Венчание состоялось в Сенатской Александро-Невской церкви 24 октября. В открытых источниках можно найти сведения об их детях. 15 августа 1874 года родился сын Александр, 31 марта 1878 года дочь Евгения, а 15 декабря 1880 года дочь Елизавета. Скончался Левашев в возрасте 66 лет 12 апреля 1912 года.

15 января 1878 года вышла замуж 23-летняя Екатерина Семёновна. Ее мужем стал юрист и позже сенатор Игнатьев Петр Александрович (1847 – 1926). Единственная их дочь Екатерина родилась 8 марта 1879 года.

29 января 1878 года, то есть через пару недель после сестры Екатерины замуж вышла и 22-летняя Мария Семеновна. Ее мужем стал корнет Александр Павлович Полянский. Его годы жизни найти не удалось, но это был молодой человек, возможно также 20 лет, так как носил низшее офицерское звание, то есть, по сути, начинал службу.

Интересно, являлся ли этот Полянский братом управляющего Нижегородским отделением Государственного банка России Николаю Павловичу Полянскому (1852 – 1921), который оставил воспоминания и руководил строительством нового здания Государственного банка на Большой Покровской в Нижнем Новгороде? В семейных архивах Полянских не упоминается военный Александр Павлович. Более того, сообщается, что у банкира Николая Павловича были только сестры. А между тем, все же есть интересные совпадения. Во-первых, по возрасту Александр Павлович мог быть братом Николая Павловича. Во-вторых, мать Полянских звали Евгенией Александровной (урожденная Кинареева), а это значит, что теоретически у нее мог быть сын Александр, названный в честь деда. В-третьих, дочь, рожденная 16 декабря 1878 года в браке Александра Павловича с Храповицкой, назвали как раз Евгенией — возможно, в честь бабушки. Также Евгенией (1879-1964) назвал свою дочь и Полянский-банкир. Девочки практически были ровесницами. И в-четвертых, Полянские были дворянами из Порховского уезда Псковской губернии, где у них была усадьба Жединовичи. В том же уезде помещиками были и дворяне Пипины, а также Чоглоковы, имеющие самое непосредственное отношение к супруге последнего владельца Муромцева Владимира Семеновича Храповицкого. Всё очень интересно.

К слову, брак Полянских Марии Семеновны и Александра Павловича все же распался. Разведенная жена ротмистра Полянского 1 июля 1890 года вышла замуж во второй раз — за Шидловского Михаила Владимировича (1856 – 1820). Он был командующим эскадрой воздушных кораблей в Первую мировую войну, ближайшим сподвижником Игоря Сикорского по авиастроению. 16 октября 1894 года у супругов родился сын Михаил, чьей крестной была бабушка Анисья Александровна Храповицкая. Неудачная попытка этого молодого человека помочь контрреволюционерам сгубила и его самого, и его великого отца. Оба были арестованы и расстреляны. Мария Семеновна не была свидетелем этой трагедии, так как скончалась еще в 1907 году.

24 октября 1884 года замуж вышла младшая, 18-летняя сестра Вера Семеновна за штаб-ротмистра Гертика Ивана Константиновича. 12 января 1886 года в семье родилась дочь Елена. К сожалению, в 1896 году 30-летняя Вера Гертик скончалась. Дочь Елена 3 июля 1911 года в свои 25 лет вышла замуж за 29-летнего прапорщика запаса армейской кавалерии князя Георгия Симоновича Церетели.

Роман предводителя

В начале 1865 года отец последнего владельца Муромцева Семен Иванович Храповицкий, только унаследовав имение, написал губернатору жалобу на своих крестьян, которые не хотят платить ему оброк. А заодно и на мирового посредника, который не может эти долги взыскать.

Посредником участка №1, в состав которого входили земли Храповицких, был Михаил Александрович Ромейков. Этот человек сыграл немалую роль в истории Судогодского уезда. С 1867 по 1909 гг с небольшими перерывами Ромейков состоял судогодским уездным предводителем дворянства, одновременно длительное время занимая должность председателя Судогодской уездной земской управы. Фактически он единолично правил Судогодским уездом почти 40 лет, достигнув генеральского чина действительного статского советника и получив множество орденов.

В 1865 году он еще не был генералом, но осадил Храповицкого-отца:

«Почему же означенные крестьяне несвоевременно внесли оброк? Причиною этого — неурожай яровых хлебов в прошедшем году».

Помещик Храповицкий тогда остался недоволен. А 45 лет спустя его сын танцевал в Дворянском собрании с племянницей мирового посредника и дарил ей цветы.

Об этом романе я впервые прочла в книге «Живая история. Памятники и музеи Владимиро-Суздальского историко-архитектурного и художественного музея заповедника», 2000. Там описываются немногие детали романтической истории, которую обычно датируют 1910 годом:

«На балах в Дворянском собрании Владимир Семенович танцевал с красавицей Марией Ромейковой, преподавательницей французского языка, дочерью начальницы Владимирской женской гимназии. Преподносил ей большие букеты цветов, путешествовал с ней в Париж. Все это горячо обсуждалось в провинциальном Владимире».

Роман так бы и остался легендой, если бы в руки музея не попал домашний архив Ромейковых после того, как в 1995 году трагически погибла единственная дочь Марии Ромейковой. Среди фотографий семьи и была найдена та самая популярная и растиражированная парижская фотография Владимира Семеновича Храповицкого, которая сегодня стоит даже в Википедии. Видимо, подарил барышне на память.

А если верить в события 1910 года, то герои романа таковы: губернский предводитель дворянства, 52-летний женатый богач, оказывающий помощь гимназии, и 30-летняя образованная и незамужняя учительница.

Фотография Марии Александровны тоже есть — того самого 1910 года. Очень приятное, умное и смешливое лицо, красивая фигура. Плюс к этому идеальный французский, умение музицировать и танцевать.

Конечно, после петербургских высших кругов из министров и столичной знати Храповицкий окунулся в среду владимирской дворянской интеллигенции, но общество, к которому принадлежала Мария Александровна, тоже было весьма интересным. У Ромейковой была замечательная семья. Она родилась во Владимире в дворянской семье Александра Александровича Ромейкова и его жены Александры Васильевны, урожденной Романовской.

Отец Александр Александрович Ромейков (1830 – 1887) воспитывался в Дворянском полку, служил в 5-м Сибирском линейном батальоне (1849 – 1863), в 1861 году произведен в штабс-капитаны, член Владимирской губернской земской управы (1869 – 1872 и 1875 – 1877), а в период с 1873 по 1875 гг занимал пост церковного старосты Вознесенской церкви во Владимире. Скончался он в 1887 году и был похоронен на кладбище у Вознесенской церкви, что совсем недалеко от дома, где жил с семьей.

Мать Александра Васильевна Романовская (1849 – 1926) родилась в семье священника и наставника Владимирской духовной семинарии Василия Федоровича Романовского и урожденной княжны Екатерины Чарымовой. Окончила Петербургский Николаевский Сиротский институт в 1870 году, а уже в следующем году состоялся ее брак с Ромейковым.

Родила в браке троих детей — двух дочерей и сына, которых выводила в люди одна, так как овдовела, когда старшей дочери было всего 15 лет. С 1871 года надзирательница Владимирской женской гимназии, а 1906 году решением Попечительского совета гимназии избрана начальницей гимназии.

Содержала гимназию в идеальном порядке, в годы Первой мировой войны личным примером подавала пример педагогам и ученицам в помощи Русской армии, занималась благотворительностью.

Имела награды: серебряную медаль для ношения на груди на ленте, орден Александра Невского в память почившего в Бозе Императора Александра III и Золотую наградную медаль на Анненской ленте за отличную усердную службу и полезную деятельность.

Старшая дочь Екатерина Александровна Ромейкова (1872 – 1932) окончила гимназию, в которой служила ее мать, а затем фельдшерско-акушерскую школу.

Работала хирургической сестрой у известного врача Николая Алексеевича Орлова в губернской земской больнице.

Была замужем за офицером Николаем Кирилловичем Силиным.

Дядей по матери был статский советник Романовский Иван Васильевич (1834 – 1893) – доктор медицины, владимирский врачебный инспектор, и глава Владимирского медицинского общества. Это был неординарный человек, который оставил после себя добрую память и как специалист, и как человек. Не исключено, что помогал своей овдовевшей сестре поднимать ее детей и оказал влияние на племянницу Екатерину, которая стала медсестрой.

Двоюродным братом Марии Александровны был основатель и первый директор Владимиро-Суздальского музея Василий Иванович Романовский (1873 – 1945). Он окончил историко-филологический факультет Московского университета, преподавал во Владимирской женской гимназии русский язык и литературу. Позднее работал инспектором начальных училищ Московского учебного округа. Основал в Москве Педагогический музей.

Еще один двоюродный брат Марии Александровны — генерал Иван Павлович Романовский (1877 – 1920) в годы революции был правой рукой Главнокомандующего генерала Лавра Георгиевича Корнилова, а после его гибели в 1918 году стал близким помощником генерала Антона Ивановича Деникина. О трагической судьбе белого офицера можно почитать отдельно.

Сама Мария Александровна во многом пошла по стопам своей матери. Окончила Владимирскую женскую гимназию и дополнительный курс в ней же, затем училась в Петербургском Николаевском Сиротском институте. Ромейкова подходила под правила института и из-за ранней кончины отца-офицера и отсутствию состояния, числилась «полусиротой». Но, кажется, поступила она на высший класс учительниц французского языка, открытый с 1871 года. Туда принимали «девиц преимущественно из губернских институтов отличнейших по успехам и благонравию». В программу входили истории европейской литературы, особенно французской, география, декламация и методика преподавания, латинский язык. С 1903 года она получила право быть домашней наставницей и преподавать немецкий и французский языки в женской гимназии, которая в советские годы стала школой № 1.

Жили Ромейковы неподалеку — на Вознесенской улице. Она небольшая, тихая и очень уютная. Идет от пересечения улиц Ново-Гончарной, Летне-Перевозинской и Гоголя по направлению к Вознесенской церкви, по которой и получила свое название. «Вознесенская улица кривая, от Золотых ворот к Вознесению, на ней пятиоконные чиновничьи дома…», — пишут краеведы со ссылкой на Субботина А.П., 1877.

Могила отца Ромейковой у храма не сохранилась. От старого их дома осталось, по сути, одно крылечко с двухстворчатой прежней дверью. Возможно, оно что-то и помнит, да не расскажет.

Все, что упоминается о ходе романа Храповицкого и Ромейковой — это совместные танцы в Дворянском собрании, букеты цветов и поездка в Париж. Иногда упоминают покупку Храповицким сада, граничащего с участком Ромейковых, чтобы чаще видеть прекрасную Марию Александровну. Но все, что на самом деле свидетельствует о том, что люди не были равнодушны друг к другу — это подаренная Владимиром Семеновичем фотография. Возможно, обмен фотокарточками был взаимным — мы уже вряд ли узнаем об этом.

Если версия про разъезд Храповицкого с женой в 1909 году верна, то к тому времени Владимир Семенович был юридически не свободен, но по факту одинок. Мог ли он приглашать на танец в собрании понравившуюся незамужнюю учительницу? Вроде бы это не возбранялось, хотя слухами могло и обрасти. Это же касается преподнесённых букетов. А вот по поводу совместной поездки в Париж — это уже чрезвычайно смело и достаточно, чтобы погубить репутацию девушки, которая к тому же преподавала в женской гимназии и должна была являть ученицам нравственный идеал. Более того, при должности начальницы гимназии была матушка Ромейковой, а это уже грозило скандалом. Да и в альманахе из зарубежных поездок 1910 года упоминается только поездка Елизаветы Ивановны и Най-Пума в Европу.

Есть упоминания и о разрыве между Храповицким и Ромейковой — «по инициативе барышни». В это легко поверить. Именно ее репутация была под ударом, к тому же Храповицкий был женат и не мог предложить руку и сердце. Разве что мог пойти по примеру некоторых своих современников и увезти предмет своего обожания подальше от чужих глаз, потом просить императора признать незаконнорожденного ребенка своим наследником, а затем добиваться развода. Но и эта история звучит невероятно.

После 1910 года Мария Ромейкова вышла замуж за Андрея Ивановича Шуранова, который в разных источниках называется то офицером, то преподавателем гимназии. Его фото в семейном архиве Ромейковых тоже было передано во Владимирский музей, но осталось, видимо, неопубликованным. Зато есть описания фотокарточки, на которой Шуранов, судя по воротнику стойкой и форменному пиджаку, был еще студентом. Цитирую:

«Погрудное изображение молодого мужчины, небольшой поворот корпуса влево. Волосы темные, пышные, короткие, с пробором на левую сторону; небольшие усы. Одет в форменный темный пиджак с двумя рядами металлических пуговиц, с воротником-стойкой, с белым подворотничком…»

Есть и описание семейного фото Шурановых. В 1915 году в семье родилась дочь Наталья. Жаль, в сети нет самого изображения:

«Мария Александровна изображена стоя, почти поколенно. Одета в темное платье с длинными рукавами и мелкими пуговицами на груди. Волосы пышные, заколоты сзади. Правая рука на спинке стула, на котором (перед нею) стоит Наташа. Девочка одета в белый костюмчик, белые колготки, волосы светлые, короткие, изображение поколенное. Рядом с нею сидит Андрей Иванович. Изображение погрудное, анфас. Волосы вьющиеся, расчесанные на косой пробор. Одет в рубашку с воротником-стойкой».

Нашлась в сети групповая фотография выпускниц женской гимназии (школы №1) от 1918 года. На ней узнаваема начальница Александра Васильевна Ромейкова, и я не исключаю, что Мария Александровна тоже в кадре. Слишком большое сходство с более ранними фотопортретами, хотя тяготы революционных лет дамам не скрыть.

В сети есть воспоминания выпускницы 1947 года Валентины Борисовны Баженовой о Марии Александровне, которая преподавала во владимирской школе №1 и в советские годы:

«Она была как бы сошедшей с картин художников ХIХ века. До сих пор стоит перед глазами ее красивое, несмотря на возраст лицо. Точеный профиль, высокий лоб, голубые-голубые глаза, чуть-чуть пышные седые волосы, собранные в небольшой пучок на самой макушке. Никакой суетливости, горделивая осанка, плавная походка и одежда, сохранившая элементы покроя и стиля начала ХХ века. Она вся – достоинство. Она смотрела на нас в лорнет, который носила на шнурке. За все годы учебы никто из нас не слышал от нее не только крика, но даже повышенного тона. Она не могла унизить ученика и унизиться тем самым сама. Ее обращение к старшеклассникам было только на «Вы» (так обращались все старые педагоги). Знание языка и произношение она давала очень высокие. Я это поняла на приемных экзаменах в ВУЗ: приемная комиссия уговаривала меня перейти на иняз, хотя я поступала на исторический факультет. Даже в старости Мария Александровна отличалась красотой и какой-то внутренней «породой», даже сгорбленная спина не мешала ей выглядеть величественно».

Скончалась Мария Александровна в 1957 году, погребена на Князь-Владимирском кладбище недалеко от храма.