Фрагмент старой фотографии баловневского Владимирского храма с обширным балконом и двумя колокольнями-башнями висел на стене нашего гостиничного номера в Данкове. Это было меньше всего похоже на храм – больше на виллу.
Ну и как было уехать, не увидев этого чуда, если от уездного города до него всего около 20 км?
Первый раз мы заехали в Баловнево сразу после посещения Куликова поля, возвращаясь в гостиницу городка Данкова. Прошла гроза, и хоть сильный ветер раскидал по небу клочья дождевых туч, было довольно сумеречно. Мы свернули с автотрассы в черте Баловнево к храму и вскоре оказались на довольно большой площади, лишенной застройки. Тут и красовался Владимирский храм.
Глаз радуют внушительные размеры церкви и при этом удивительная гармония объемов и даже изящность. Две колокольни – это редкость. В нашей родной Нижегородской области мы видели всего лишь два таких примера – Знаменская церковь (1797) в урочище Федотово Первомайского округа и Казанская церковь (1804 – 1809) села Бутаково Вознесенского района. Поэтому тут мы любовались архитектурой храма.
Известно, что Владимирская церковь была заложена и вчерне отстроена баловневским помещиком Матвеем Васильевичем Муромцевым в 1799 году, но закончена уже его сыном – Матвеем Матвеевичем Муромцевым в 1823 году. Как говорится в книге Вагнера и Чугунова «Рязанские достопамятности» (Москва, 1989), «храм необычен». Основой его является не четверик, а неравногранный восьмерик, идущий прямо от основания. Такое бывает, когда к восьмерику пристраиваются боковые части, образующие крестообразность плана. Но здесь «креста» нет. Казалось бы, что такой объем надлежало завершить тоже восьмериком, только меньшего размера, но архитектор завершил его ротондой, причем очень низкой, с низким же куполом. Трапезная заканчивается двумя трехъярусными башнями-колокольнями. На этих башнях водружены еще два яруса цилиндрических объемов, увенчанных шпилями.
Это фото мы сделали уже на следующее утро, так как вечер не дал осмотреть храм достаточно хорошо.
Архитектор неизвестен, но эксперты причисляют церковь к работам Василия Баженова. Многочисленные декоративные пояски, охватывающие стены храма и колоколен очень напоминают древнерусские архитектурные образы. Пишут, что в баженовском творчестве этот прием являлся частым. Конечно, тут же много символики. Например, световые проемы сосредоточены внизу и в самом верху, в ротонде, а основной же восьмерик оставлен почти глухим. Словно свет в земной жизни нашей идет от добрых дел и от Бога – другого не дано. Это же придает храму сходство с какой-то крепостью. У храма нет апсид – тоже странное решение.
Конечно, Муромцевы были богаты и влиятельны, а потому могли заказать проект Баженову за несколько лет до начала строительства. А вот надзор вел явно не автор проекта – эксперты отмечают массу упрощений. Ссылаются на то, что в конце XVIII века у Муромцева был свой «домашний» архитектор – голландец Вержень, а также лепной мастер Замараев и резчик Базетти. Словом, было кому приложить руку.
Около храма, который еле пережил советское безбожие, стоят два сломанных памятника фамилии Муромцевых.
Кто такая Анна Фоминишна Муромцева, узнать мне не удалось, а вот Петр Матвеевич – сын владельца села Матвея Васильевича Муромцева. То есть храм начат отцом покойного и достроен его родным братом. Дослужился Петр Матвеевич до гвардейского подпоручика и был данковским помещиком. В сельце Петровском он имел суконное, а также свекловично-сахарное производство.
Портрета Петра Матвеевича найти не удалось, но зато визуальную память о себе оставил его сын – нефтепромышленник Петр Петрович Муромцев.
От церкви мы прошли в парк из старых лип, среди которых еще читаются дорожки и аллеи, пусть и грунтовые. Тут же хотелось бы думать, что Баловнево – это нарочитое название усадьбы вроде Отрады, Нескучного и так далее. Но имя селу дал мятежный казак Баловнев, которому принадлежали эти земли в верховьях Дона в XVII веке.
Мы решили углубиться в парк и осмотреть остатки усадьбы. А чтобы вам было интереснее смотреть на руины, расскажем сначала о людях, которые здесь жили.
Строителем усадьбы считают Матвея Васильевича Муромцева (1734 — 1799). Генерал-поручик русской императорской армии, меценат и первый правитель Тульского наместничества. Во время русско-турецкой войны 1768 – 1774 годов был генерал-квартирмейстером (начальником штаба) у графа Петра Румянцева, у которого в имении Троицкое-Кайнарджи и подсмотрел двухколоколенную церковь и кое-что еще. Мечтой стало устройство в родовом Баловневе шикарной усадьбы. Мечта сбылась.
Вот как писал об этом далекий внук основателя – Николай Владимирович Волков-Муромцев в своих воспоминаниях:
«Баловнево было построено Матвеем Муромцевым, который был личным секретарем и любовником Екатерины. Говорили, что он его построил, чтобы принимать Екатерину. Мне кажется, это не могло быть правдой. В Баловневе была картина Боровиковского, на которой Екатерина, одетая в амазонку, стоит у мраморного моста в баловневском парке. Деревья в парке уже большие.
Я помню, что, посмотрев на картину, мы решили найти то место, где стояла Екатерина, нашли и деревья, они еще были там.
В кабинете дедушки в стеклянном колпаке была амазонка Екатерины, сапоги и перчатки. Как видно, Боровиковский приезжал писать в Баловнево. Что более странно, это поясной портрет Екатерины в той же или такой же амазонке письма Левицкого. То, что Екатерина гостила в Баловневе несколько недель, было в ее письмах к Муромцеву. Мы с моим двоюродным братом читали их с интересом (писем было 30 с лишним), и я даже в те юные годы был поражен, что никак не было бы возможности по этим письмам сказать, что они были написаны любовнику».
Интересный момент! В воспоминаниях говорится о портрете Екатерины II кисти Боровиковского, которая хранилась в усадьбе, а затем оказалась в Третьяковской галерее. Но эта картина – «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке». И там на императрице не амазонка, а шлафрок с жабо, чепец. Она опирается на трость из-за ревматизма и прогуливается с собачкой на фоне Чесменской колонны, а не мраморного моста в Баловневе. Кстати, у Левицкого тоже портрет императрицы в амазонке неизвестен. В любом случае, этот неофициальный портрет Екатерине Алексеевне не понравился, она слабо поощрила художника и даже не стала выкупать работу. Поэтому официально до 1870 года эта картина была в коллекции Муромцевых, потом до 1900 года – у Бенкендорфа, до 1924 года – у собирателя Харитоненко, а уже потом попала в Третьяковку. Интересный факт, не разгаданный до конца.
Да и вопрос о том, был ли Матвей Васильевич Муромцев в числе екатерининских «случаев» вообще покрыт мраком. Писем тех уже в помине нет, как и прочих свидетельств. В список любовников императрицы, составленный биографами и историками, Матвей Васильевич не попал и не упоминается даже в качестве версии. Да и содержание писем, судя по воспоминаниям далекого потомка, вообще было не любовным.
Правда, есть два момента, которые могли бы намекать на высокие отношения владельца Баловнева и императрицы. Начальник Муромцева – граф Румянцев – соревновался с всесильным Потемкиным во влиянии на сердце государыни и составлял протеже нескольким своим подчиненным. Сам Муромцев долго был холост, а все «случаи» женились после отставки. Словом, пусть эта история останется семейной легендой.
Кстати, о женитьбе. Женился Матвей Васильевич Муромцев поздно – в 1772 году в возрасте 38 лет. Так как сам он был при Румянцеве на войне, получается, что для устройства личной жизни Муромцев воспользовался перемирием России и Турции с марта 1772 года по весну 1773 года. Его женой стала Екатерина Яковлева Засецкая (1757— около 1787), дочь прапорщика Якова Герасимовича Засецкого. Милой деве было всего 15 лет, и муж годился ей в отцы (разница 23 года).
Из подробностей семейной жизни – лишь факт рождения семерых детей и смерть молодой матери в возрасте 30 лет. Матвей Васильевич, став 53-летним вдовцом, впал в депрессию и заболел. Его безуспешно лечили медицинские светила, в том числе, при помощи «электрической машины» – некого подобия электрофореза. Ничего не помогало – не стали утешением ни дети, ни баловневское гнездо.
Исцелили хозяина усадьбы новая влюблённость и второй брак. Супругой стала Екатерина Александровна Волкова, (1766—1813), дочь драматурга Александра Волкова. Теперь разница в возрасте с супругой составляла уже 32 года: жениху было 55 лет, а невесте – 23 года. По словам современников, Екатерина Александровна была «великая музыкантша и … необыкновенная певица». По семейным преданиям, сам Моцарт посвятил юной Екатерине сонату, но она, «к несчастью, утратилась».
Жили Муромцевы в Москве, где их дом стал модным музыкальным салоном. Екатерина Александровна отправила в Смольный двух падчериц, которые закончили заведение без замечательных успехов, не получили шифра и не стали фрейлинами, но зато быстро вышли замуж. Сама она с 1790 года родила мужу троих детей – сына Матвея, который унаследует Баловнево, сына Петра, чей памятник нашли около баловневского храма, и дочь Екатерину.
Матвей-младший вспоминал, что сыновей в их семье воспитывали со спартанской суровостью: «Шуб мы не знали и в мороз бегали в каких-то байковых сюртуках». В 16–17 лет каждого сына отправляли на военную службу. Семнадцатилетний сын Матвея Васильевича от первого брака Павел участвовал в Польском походе Александра Суворова (1794). Серьёзно раненный, он вынужден был отправиться на лечение в Германию, а чтобы не терять времени даром, посещал занятия в университете Лейпцига.
Кстати, самая младшая дочь Екатерина стала последним ребенком жизнелюбивого Матвея Васильевича, и названа она не в честь своей матери, а наверняка в честь почившей в 1796 году императрицы. Матвей Васильевич боготворил государыню Екатерину, благодаря которой вышел в вельможи, и горько оплакивал её кончину. Торжественный въезд Павла, прибывшего в Москву на коронацию, Муромцев наблюдал из окон дома своего приятеля графа Орлова. Но представляться новому государю не захотел, притворившись больным, хотя Павел желал его видеть.
Сам Муромцев скончался в 1799 году, навеки оставшись верным веку великой государыни и отказавшись ступать в век новый. В сентябре 1799 года, когда торжественно освящали церковный Никольский придел, местный священник Филат (он слыл в округе прозорливцем) предрёк скорую кончину ещё крепкому и отличавшемуся завидным здоровьем 62-летнему барину. И действительно, уже через шесть недель здесь же служили по нему заупокойный молебен…
Баловнёво после семейного раздела осталось под управлением Екатерины Александровны. Было у второй баловневской хозяйки увлечение – она «собирала разные китайские статуйки, чайники, шкалики, столы» и в усадьбе устроила удивительные «Китайские комнаты». Любила она цветы и экзотические растения, а интерьеры московского и баловнёвского домов утопали в цветущей зелени. В 1812 году, узнав о приближении французов к Москве, выехала в Баловнёво, захватив с собой лучшие из ценностей московского дома.
Сюда же в Баловнево неожиданно привезли её сына Матвея почти в безнадёжном состоянии – пуля попала в голову, и ее не смогли извлечь – и тяжело раненного пасынка Александра. Однако заботливый уход, молодость и живительная сельская природа помогли обоим подняться на ноги и в апреле 1813 года вернуться в свой полк. Екатерине Александровне не довелось порадоваться великой победе. Она скончалась в конце 1813 года, незадолго до взятия русскими войсками Парижа.
Унаследовавший усадьбу Матвей Матвеевич вернулся в родное Баловнево и не узнал его – после войны оно было разорено собственным управляющим, а не французами. Исчезло столовое серебро вместе с роскошным старинным сервизом на 60 персон, редкости «Китайских комнат», пострадало богатое собрание библиотеки и картинной галереи. Сам дом оказался заложен, и на нём висел долг в 150 тысяч.
В итоге Матвей Матвеевич достраивал Владимирскую церковь после отца и совершенствовал усадьбу. Описание усадьбы тех лет восхищает: огромные сады, зверинцы с разными обитателями, пруды и птичники, цветники и фонтаны. В баловневских деревнях – винокуренные заводы, суконные фабрики и кожевенное производство, а для мастеров – каменные дома, крытые черепицей, породистый скот и сады. В прекрасном барском доме – богатейшая библиотека с редкими изданиями, чертежами, гравюрами и картинами. Был в имении крепостной оркестр и даже театр, которым «угощали» гостей. Матвей Матвеевич потратил некоторое время на то, чтобы восстановить привычную жизнь усадьбы после смерти родителей. И ему это удалось.
Кстати, примечательна история его сердечных дел. В начале 1816 года Муромцев сопровождал своего начальника – генерала Алексея Ермолова – в его отпуске, который военачальник решил провести в орловском имении своего престарелого отца. Разумеется, такая величина, как Ермолов и свита при нем были окружены ореолом героев-победителей и будили сердца романтических барышень. И вот на одном светском мероприятии в него страстно влюбляется одна из богатейших местных невест Варвара Петровна Лутовинова.
Эта богатая невеста была старше Муромцева на три года, но на тех провинциальных балах 1816 года ей было уже 29 лет – старая дева! Лутовинова берет рога за быка – буквально преследует Матвея Матвеевича и не дает ему прохода. Вот как Муромцев вспоминал этот эпизод сам:
«В Орле я познакомился с Варварой Петровной, она была мне родней, очень богата и совершенно свободна. Ей вздумалось в меня влюбиться. Из Орла она переманила меня в своё с. Спасское, где в мою честь давала праздники, иллюминацию, у нею был домашней театр и музыка. Все с её стороны были ухищрения, чтобы за меня выйти замуж. На мои именины, 9 августа, она преподнесла мне в подарок купчую на Елецкое имение в 500 душ. Но я был молод и потому отверг подарок, изорвав купчую. Я уехал от неё ночью тихонько».
Кстати, Варвара Петровна все же вышла замуж – следующей ее жертвой стал бедный офицер из ремонтерской бригады. В этом браке и родился мною любимый писатель Иван Тургенев. А Матвей Муромцев в том же году обвенчался с другой Варварой – Бибиковой. Брак омрачался только грустным родительством – пара похоронила сына и двух дочерей.
Мы же пошли дальше по парку. Сейчас тут не угадать аллей и прежних забав, а жаль. Вот описание парка пером далекого правнука Матвея Матвеевича:
«Парк был разбит замечательно. От лестницы шла очень широкая аллея, которая пересекала „реку” через мраморный мост и продолжалась сперва через парк, потом через какой-то насаженный, ясно планированный лес, и кончалась лужайкой, на которой месяцеобразно были посажены 15 дубов. Таких дубов я ни раньше, ни позднее никогда не видел. Они были все ровные, 4-5-ти футовой толщины, стволы подымались без ветвей футов на 40, и вышина дубов была невероятная, думаю, 150 футов, может, больше. Меня озадачило: такие старые дубы должны были быть по крайней мере в два или три раза старше Баловнева. От той же лестницы расходились веером аллеи. Были всякие пересечные аллеи, лужайки обыкновенно с колоссальным развесистым дубом, но все же обычным, не таким, как в конце главной аллеи. „Река”, которая извивалась через парк, оказалась прудом. Концов ее я никогда не видел. Парк был сам более 400 десятин. На мысах, выдающихся в реку, были какие-то беседки, в виде греческих храмов. Было, насколько я помню, два каких-то вычурных деревянных моста. В начале каждой аллеи были прибиты к деревьям доски, на которых было написано: „Главная Николаевская аллея”, „Александровская аллея”, „Екатерининская аллея” и так далее. Это было странно… По ту сторону реки крутились дорожки, за каким-нибудь поворотом вдруг беседка или скамейка».
Из-за деревьев неожиданно выступила готическая башня. Сейчас она стоит на задах чьих-то огородов и тонет в борщевике, а когда-то она открывала главную аллею! В окна, обрамлённые белым камнем, были вмонтированы башенные часы. На втором ярусе висел колокол, который согласно преданию, раньше принадлежал Парижской коммуне.
Это прекрасное строение уже теряет свою белокаменную обшивку, контрфорсы, утратило часы, колокол и даже свое назначение – водяной бак. Ее построил сын Матвея Матвеевича – Леонид Матвеевич в 1880-е годы.
Леонид Матвеевич, дослужившийся до тайного советника и почётного звания гофмейстера двора, с 1878 года и до кончины в 1899 году был бессменным рязанским губернским предводителем дворянства. Много денег он тратил на сохранение усадебного комплекса в Баловнёве. При нем получил новое оформление внутренний усадебный дворик. Кроме башни его украсил центральный фонтан – его чаша еще сохранилась.
С двух сторон дворик обрамляли флигели, в которых были гостевые комнаты в английском стиле. В советские годы здания флигелей были расширены и обрели вид унылый. Это правый флигель, если встать спиной к главному дому, то есть его парковому крыльцу. Думается, прежде дворик был мощеным со множеством цветов.
А это левый флигель – он от перестроек стал больше в несколько раз, совершенно утратив облик. Из-за размеров его охотно принимаешь за главный дом, но это не он.
Из украшений старого корпуса – ребристый пояс под крышей и филенки под окнами.
Его советская часть лишена украшений.
А где же главный дом? А вот он – от него остались только разрушенные подвалы. В летних зарослях и того не рассмотреть.
А вот дореволюционный снимок дворца. Если бы не подпись «Баловнево», можно было бы подумать, что это южная вилла. Дворец был двухэтажным и соединялся с двумя флигелями. Фасад дворца был богато декорирован ордерными элементами, строгими наличниками, рустом. Над входом красовалась супрапорта с фигуркой путти. В декоре фасада был использован белый камень. По словам знатоков, красота плана дворца, сложная графика декоративных деталей, утончённый аристократизм ордерных элементов сближают постройку с лучшими образцами архитектуры. По описаниям имел богатейшую обстановку и сто комнат, что, возможно, было преувеличением.
А вот вам современное фото примерно с того же ракурса.
Разумеется, такое имение требовало средств. Известно, что усадьба существовала после 1861 года, когда было отменено крепостное право, за счёт доходов, которые приносили винокуренный завод, водяная мельница, фруктовый сад в 29 десятин, сдававшийся в аренду, продажа сельскохозяйственной и молочной продукции. Муромцевы держали до 200 голов элитного молочного скота и торговали в Данкове и окрестностях маслом. Занимались также коневодством и продажей садовых и парковых саженцев из своего питомника. В справочнике «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества» за 1902 год можно найти такую оценку баловнёвского поместья: «Одно из наиболее превосходно устроенных дворянских имений».
Пополнялся и муромцевский домашний музей. Супруга Леонида Матвеевича княжна Екатерина Николаевна Голицына была в родстве с Александром Николаевичем Голицыным, другом императора Александра I, ставшим министром просвещения. Один из современников, Петр Петрович фон Гёце, писал, что именно от него к Муромцевым попали личные вещи Екатерины II: трость, перчатки, опахало и другое. В 1902 году Гёце сообщал: «Всё это доселе хранится в селе Баловнёве».
У пары было двое детей – сын Николай (1851 – 1897) и дочь Екатерина (1861 – ?). Из дат жизни понятно, что сын скончался еще при жизни родителей в возрасте 46 лет. Николай Леонидович Муромцев был действительным статским советником и камергером, предводителем дворянства в Данковском уезде. Его жена княжна Софья Петровна Голицына (1855—1935) так и не родила мужу детей, но после его смерти основала и построила на свои средства недалеко от Баловнёва Борятинский (от названия села Борятино) Софийский монастырь и с 1900 года стала в нем монахиней.
Последним владельцем баловневского имения был родственник по боковой линии Александр Николаевич Волков-Муромцев – доктор философского факультета Дерптского университета, магистр естественных наук Гейдельбергского университета, впоследствии доктор ботаники.
В 1880 году он оставил научную работу и по-настоящему занялся живописью. Свои работы он экспонировал под псевдонимом Руссов. Известность ему принесли швейцарские, египетские, венецианские пейзажи, написанные маслом и акварелью. Принимая наследство майората, то есть неделимого поместья, он получил право на двойную фамилию. В имении Александр Николаевич не жил и хозяйской жилкой не обладал.
После революции «заповедное» имение не стало музеем и было разграблено. Дом сожгли, разобрали на кирпич, которым достраивали флигели, в том числе. Довершили дело якобы кладоискатели наших дней, приехавшие в усадьбу на экскаваторе… Грустное зрелище.
Мы уходили из усадьбы через ворота – единственные сохранившиеся из трех.
Наверняка он еще помнят шелест гравия под колесами экипажей. Все в прошлом. И ворота вырваны с мощных кованых петель.
Ворота тоже разрушаются – недолго им осталось. Еще немного лет и этот портал закроется навсегда.
Кстати, на этих воротах притаилась в зелени кустов ваза – тоже одна из трех.
Будущего у этого славного места, думаю, нет. Брошенные здания разберут на кирпич, а деревья упадут от старости и болезней…
Сказочное Баловнево останется только на старых фотографиях. С пальмами и апельсиновыми деревьями в кадках, летними маркизами над открытыми настежь окнами и собственным сливочным маслом в тонкой фарфоровой масленке, поданной к завтраку. Кажется, будто этот дом был где-то в Италии, а здесь его следы найдены по недоразумению.
Моё детство прошло в Баловнево, с 1956 по 1973 г. г. Моя пробабушка Евдокия Фёдоровна (1870-1964) была кухаркой у помещика. Она очень много мне и брату рассказывала про усадьбу, про семью Муромцевых. Она с большим уважением всегда говорила про эту семью, никогда я не слышал от неё плохих слов про “барина”. После увольнения в запас (подполковник) я много времени провел за архивными документами. Очень много материала, который я пока не видел в СМИ. Легендарные люди, чья судьба связана с Баловнево, ещё много материала не опубликовано. Спасибо автору!!!