Высокий деревянный терем парит над синей Волгой и пестрой Кинешмой, словно хочет оторваться от родной Спасской горы и взлететь еще выше.

Этот дом знает о звездах больше остальных: у него и хозяином был светило российской ветеринарии Валентин Нагорский, и башня-обсерватория на крыше есть, а на наличниках – верные солярные знаки. Держит его, наверное, только более несчастный сосед под горой.

Не смотрите на кинешемские картины художника Кустодиева до поездки в этот волжский город. Смотрите после. Чтобы не поджимать губы около осиротелых купеческих домов, не грустить от отсутствия яркой карусели на площади и павловопосадских платков – на округлых дамских плечах. Потому что городок утратил краски, но сохранил следы прошлого, отыскивать и рассматривать которые – отдельное удовольствие для понимающих. Советуем дополнить прогулку в центре особой достопримечательностью Кинешмы – Спасской горой.

Едущим с стороны Нижнего Новгорода даже искать ничего не нужно – Кинешма нам открывается со Спасской горы. Поэтому как только Юрьевецкая улица делает коленце между двух старинных храмов и начинает спускаться под горку к реке Кинешемке на Никольский мост, сворачиваем на пятачок к Рождественской церкви и паркуемся. С железной лестницы храмовой ограды прекрасно видны разом оба объекта нашего интереса – каменный дом и теремок. Их история тесно связана, а судьба туманна.

Этот красивый, каменный дом стоит практически вплотную к проезжей части. Он всегда приковывал взгляд какой-то правильностью, простотой линий и пропорций. Поздний классицизм – он такой. Знаете, как с рисунков в книгах Гоголя или Салтыкова-Щедрина. Одна печаль – я помню его только брошеным. Сначала стоял с пустыми окнами, потом между колоннами натянули черную растяжку по мотивам старой фотографии, и дом стал еще печальнее.

Он давно выставлен на продажу, но никто его не покупает – наверное, сказывается слишком транзитное расположение: тут даже припарковаться особо негде, склон, бегущие ручьи и наверняка ограничения по использованию. Дом все больше разрушается. А когда-то он знал другие времена.

Дом был построен в 1824 году по мотивам образцового проекта от 1809 года священником соседней, стоящей прямо над домом, Спасо-Преображенской церкви Василием Меличинским. Причем, как пишут историки, священник сам начертил итоговый проект небольшого особняка в стиле позднего классицизма. Василий Меличинский был неординарным человеком: образованный и пытливый, самостоятельно изучивший архитектурное дело и имевший уникальную библиотеку, в которой были и рукописные книги. Его приход состоял из 2,5 тысяч человек, а при храме действовала приходская школа.

Кстати, каюсь, не сфотографировала храм в красивом ракурсе. Он как-то застроен со всех сторон, обсажен деревьями. А ведь достоин внимания даже светского туриста!

Сегодня Преображенская церковь — единственная сохранившаяся из древних церквей города, известных еще с XV века. И это самое древнее из каменных зданий Кинешмы! Яркий пример костромского зодчества, уже не встречающегося в современном храмостроительстве.  Мы не заходили – храм был закрыт, но все, что я читала о нем – удивительно.

Не сохранилось первоначального убранства храма. На верхнем этаже остались лишь фрагменты росписи, частично узнаваемы сюжеты и распознаваемы лики святых. Эти фрески очень напоминают экспертам средневековую западно-европейскую настенную живопись. Например, в алтаре существовала фреска «Тайная вечеря» (до наших дней она не сохранилась, о ее существовании известно лишь по фотографии), удивительно схожая с картиной Леонардо да Винчи. Еще один из сюжетов «Христос с лопатой» (по известному Евангельскому сюжету) вообще крайне редко можно встретить сегодня в русской иконографии. Этот сюжет более типичен для эпохи Возрождения немецкой и итальянской школ. Конечно, из этого не следует, что своды расписывали европейцы – наверняка местные кинешемские мастера, но кто-то из них, очевидно, повышал свое мастерство в столице, куда в XV- XVI веках и приглашали для росписи итальянцев.

А дальше еще интереснее. Встречается информация, что дом священника Меличинского унаследовал его внук – тоже одаренный и выдающийся человек – доктор медицины, российский эпизоотолог, основоположник ветеринарной системы в России Валентин Феодосеевич Нагорский (1845 – 1912). Информации о семье практически никакой, память его в Кинешме не увековечена. Стало интересно.

Если внук не носит фамилию деда, то он, скорее всего, сын дочери, урожденной Меличинской. К тому же фамилия Нагорских, судя по поиску в интернете, тоже священническая. Нагорские служили в храмах Костромы, Фурманова, Иванова, Вичуги, Родников – это крупные населенные пункты, близкие к Кинешме. Священнические семьи охотно роднились, правда, Федосий Нагорский (отчество не встречается), судя по попавшимся сведениям, не стал священником, а служил чиновником в Кинешме. Овдовев, мать жила с сыном бедно и учила его «на медные деньги», то есть на последние гроши. Как-то н похоже это на судьбу наследницы или матери наследника.

По поводу наследования дедова особняка информации мало – упоминается лишь, что Валентин Федосеевич бывал в родной Кинешме наездами и гостил. А гостить – это не владеть, поэтому не исключено, что домом владели на самом деле родственники. К тому же попадаются упоминания, что собственный дом Нагорских был по Нагорной улице, 5 – в 140 метрах от дома Меличинского, если напрямки.

Взято с arch-heritage.livejournal.com

И если в этом доме еще живут, то дедов дом раскрыт и пуст. Вот фото центральной залы на первом этаже – обычно здесь принимали гостей и проводили вечера, оставляя второй этаж под частные комнаты. Потолочный бордюр цел, плафона и печи нет, некоторые окна явно заложены – целиком или снизу. И старая краска на потолках, а раньше и на стенах. Думается, стены в парадной зале знали еще недешевые шелковые обои… В советские времена в этом доме находился клуб общества глухих, в трудные 1990-е годы – магазин «Меркурий».

Задняя часть дома наверняка выходила в сад, а не на мусорные заросли, как сейчас. Тихое созерцание или деятельное украшение земли своими трудами – это все исповедовалось в больших семьях священников. Сейчас дом обезображен.

Уже и вывеска с телефоном агента порвалась. Так и рухнет дом, наверняка, без призора. Хотя мог бы даже обзавестись мемориальной табличкой о двух замечательных людях.

Священник, этнограф, краевед, педагог, писатель, общественный деятель и друг Нагорских Николай Николаевич Блинов

Ну, и раз уж мы начали говорить о внуке священника, то продолжим. Сведений мало, все собиралось по крохам. Многое – из записанных воспоминаний вятского просветителя и священника Николая Николаевича Блинова, который знал  Валентина Федосеевича Нагорского земским врачом.

Воспоминания по завещанию автора переданы его дочерью Верой Николаевной Комаровой священнику Якову Федоровичу Мултановскому, занимавшемуся краеведческими изысканиями. В конце машинописного текста (одиннадцать страниц большого формата) автограф — «Свящ. Н.Н. Блинов». Сейчас рукопись хранится в фондах краеведческого отдела библиотеки им. А. И. Герцена.

Студенты Императорской военно-медицинской академии

«Мать, вдова чиновника в г. Кинешме, на скудные средства могла давать сыну лишь возможность к существованию. Она, например, сама из оставшегося от мужа платья перешивала «форменную» одежду для сына… Вспоминая товарищей, один ветеринар спросил у В.Ф., «не у него ли были брюки в виде верстового столба». Именно такие брюки были у него: мамаша, сообразуясь с «формой», должна была вшить в «оные» красные канты, отчего при неискусстве работы, панталоны скручивались на ногах, образуя в некотором роде «версты».

Не удалось найти, какое учебное заведение Нагорский закончил – не исключено, что какую-то из семинарий – учительскую или духовную. Именно выпускников из этих заведений охотно брали на экзамены в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. Там готовили фармацевтов, врачей различного направления и ветеринаров. И форма действительно требовала красного канта на штанах.

Нагорский выбрал для себя ветеринарию. По сведениям Блинова, на третьем и четвертом курсе академии Валентин  Федосеевич начал зарабатывать хорошие деньги, работая каждое лето в Новоладожском уезде под Санкт-Петербургом «на чуме» и «сибирке», обычно сезонно начинавшихся у скота в хозяйствах на каналах.

Библиотечный разделитель в картотеке. Отчет Нагорского.

Имея деньги и получив самостоятельность,  Нагорский женился. К сожалению, точного года женитьбы и ее обстоятельств, включая девичью фамилию невесты, мы не знаем. Зато известно, что супругу звали Евдокией Дмитриевной (1847 – 1934).

Визитная карточка супруги Валентина Федосеевича. Частное собрание. Найдена на антикварном сайте.
Валентин Федосеевич Нагорский

Получив диплом ветеринара в 1868 году, Валентин Федосеевич перешел на третий курс Медицинской Академии – уже на врачебный, который закончил в 1872-м. Это была эпоха Боткина, Сеченова, Овсянникова, Юнге, Зинина и других светил медицины. Кстати, в этом же 1872 году в семье Нагорских родился сын Дмитрий (1872 – 1961). Очевидно, мальчика назвали в честь деда по матери.

А дальше с Нагорским случилось то, что потом стало его отличительной чертой среди земских деятелей – он вступился за крестьян и, как следствие, чуть позже изменил ровный бег своей жизни.

Будучи студентом пятого курса, Валентин Федосеевич пожалел голодавших от недорода крестьян Новоладожского уезда и помог составить им прошение на имя Наследника, а те подали бумагу в Аничков дворец. Начался переполох  в высших слоях – крестьяне голодают под столицей и уже пишут жалобы! Автора письма быстро нашли. Нагорский был вызван к губернатору, который пояснил студенту-медику, что за такие проделки можно и на Вятку угодить. Чуть позже именно петербургский губернатор был особо извещен выпускником медакадемии Нагорским, что именно Вятскую губернию он и выбрал в качестве места службы земским врачом.  Чувствуете характер?

Земская больница, XIX век

Николай Блинов вспоминает:

«Здесь поселился он в медицинском участке Орловского уезда, в селе Верхошижемском. Первым делом ему нужно было заняться выбором и постройкой земской больницы. Лечению деревенского населения Валентин Федосеевич отдавался со страстью, не щадя своего здоровья… Как энергичный, знающий и трудолюбивый врач, Валентин Федосеевич скоро выделился между товарищами. Его пригласили на службу в губернскую больницу… При нем получили начало съезды врачей, возникали санитарные комиссии, открыли фельдшерские и акушерские курсы…

В 1875 году в губернии развилась оспенная эпидемия… (Нагорскому) для опытов и наблюдений приходилось, например, за свой счет приобретать аспирометр и другие приборы. Он отдавал немало времени занятиям в фельдшерской школе… Валентин Федосеевич  был именно человек, являвшийся по условиям среды бродилом, будильником, двигателем. Одно соприкосновение с ним при обсуждении земских вопросов уже служило гарантией решения в прогрессивном направлении».

Кстати, отдельно хочется упомянуть супругу Нагорского – Евдокию Дмитриевну. Пока в губернии бушевала эпидемия оспы, в семье родился еще один сын – Николай (1876 – 1956). Она спокойно разделяла все трудности и даже становилась активной помощницей.

Блинов описывает интересный случай. В больницу поступил крестьянин с раной или язвой, которая не заживала, несмотря на применение разных медицинских средств, и порядком измучила больного. Валентин Федосеевич предположил, что если бы была возможность вшить в рану частичку живой кожи, то заживление было бы обеспечено. Евдокия Дмитриевна, не колеблясь, предложила свою руку, чтобы вырезать с нее кусочек кожи. Операция удалась, крестьянин пошел на поправку.

Кстати, Евдокия Дмитриевна и сама была дамой с характером. Например, она совершенно запрещала супругу алкоголь. Блинов рассказывает в своих воспоминаниях:

«Он … освобождался поздно вечером. Наши семьи пили чай вместе. Летом уже в 11 или 12 часу мы шли в Александровский сад гуляли и сидели над обрывом реки Вятки. Мы с ним обычно забывались в разговоре (проекты, споры и проч.). Почему возвращались домой к часу ночи или позже, и…опять пили чай. Утомляясь, Валентин Федосеевич иногда нуждался в «подкреплении», но супруга Евдокия Дмитриевна не выносила даже запаха вина и не терпела пьющих.

Возвратившись иногда со случайной практики, В. Ф. начинал речь: «Хоть учеными и признается вред алкоголя, но доктор Бинц после продолжительных опытов пришел к заключению, что в небольших дозах вино даже полезно». Во время речи постепенно из кармана извлекалась полбутылка коньяку… Теория Бинца применялась в приложении к чаю, не больше. «Инцидент» сводился к шутке».

В самой Вятке Нагорские прожили два года и выехали в Санкт-Петербург. В Прибалтийском крае в конце 1870-х продолжали развиваться эпизоотии, и петербургское земство в борьбе с ними признало себя в безвыходном положении. Наконец, вспомнили о Нагорском и предложили ему место ветеринара. Жалованье было неважное – всего 1200 рублей, но Валентин Федосеевич согласился. Ради диссертации на степень доктора – ему требовалось заниматься в медицинской академии, в лаборатории профессора Доброславина. В 1880 году он защитился.

В 1883 году Нагорский организовал первое в стране ветеринарное бюро при Московской губернской управе. Став главой московской городской и земской ветеринарии, за довольно короткий срок создал и внедрил планомерную систему ветеринарных мероприятий, которые вызвали многочисленные подражания в других губерниях.

Он пишет в своем письме другу Блинову в 1886 году:

«…В Москве в служебном отношении хорошо, только чувствуется недостаток в людях, с которыми бы можно было быть в совершенно душевных отношениях, как бывало в Питере с молодежью, когда сам был молод. Те же знакомства, которые имеются теперь, все более делового характера».

Служащие в московском губернском земстве. Нагорский помечен особо. Фото из частного собрания, взято на сайте forum.vgd.ru.

Революция 1905 года встревожила Нагорского. Он написал в письме другу Блинову: «Что же, однако, у нас будет? Невозможно ничего сказать или угадать… Рядом с самыми разнообразными забастовками господствует самая ужасная — забастовка разума. Только история даст справедливый приговор всему». Но он, конечно, продолжал работать. Нагорский – автор более 40 научных трудов по вопросам медицины, ветеринарии, а также ветеринарного законодательства.

Библиотечный разделитель

С 1905 по 1912 год Валентин Федосеевич — начальник Ветеринарного управления Министерства внутренних дел. Ветеринарное управление МВД Российской империи было создано в апреле 1901 года в Санкт-Петербурге. Находилось по адресу Театральная площадь № 3, частично занимая здание консерватории. Начальник управления приравнивался к Директору департамента.

Ветеринарное управление в Санкт-Петербурге

Находясь в этой должности, Нагорский впервые в России составил ветеринарное законодательство, организовал повторительные курсы для ветеринарных врачей, разработал правила содержания скота и постановление об устройстве и содержании боен, создал систему противодействия эпидемиям и эпизоотиям в России. В 1899, 1905 и 1909 годах участвовал в Международных ветеринарных конгрессах. В 1903 и 1910 годах был организатором I и II Всероссийских съездов ветеринарных врачей. Жил Нагорский в Санкт-Петербурге, снимая квартиру №6 на Большой Монетной, 16. По старой визитке известен адрес, хоть дом уже и не существует.

Визитка доктора медицины Нагорского. Печать на изображение нанесена антикварным сайтом. Частное собрание.

Нагорский любил свое дело, но в столице было не избежать политики – он регулярно спасал от подозрений в вольнодумстве подведомственных ему ветеринаров, о чем тоже писал в письмах Блинову. И, наконец, не скрывал усталости от этой обстановки, жалуясь уже на здоровье. Вот цитата из письма от февраля 1907 года:

Нагорский Валентин Федосеевич

«Но помимо политики я попал на настоящее место в такое пекло интриг и мерзостей, что сплю и вижу, как бы убраться с этого места. Только куда уйдешь. Благодаря тому, что большая честь службы прошла в земстве, мне осталось до пенсии 22 года. Мне 62 года, след., доживу до пенсии, если доживу до 84 лет. А между тем старость чувствуется, проявляются недуги, что-то неладное делается с сердцем. Недавно хворал инфлюэнцей, которая «цапнула» меня за сердце, вызвав ужасно мучительный и опасный припадок, почти остановку деятельности сердца. В последний момент перед потерей сознания я успел сказать, чтобы положили грелки к ногам и на область сердца, и это, может быть, меня спасло. <…> Теперь я с радостью вспоминаю, что остатки знаний по медицине оказали мне услугу в критическую минуту».

Усталость отца и его нескрываемое «Авось, как-нибудь соберусь в отпуск!» наверняка остро воспринимали в семье. Очевидно, тянуло и в родную Кинешму. Поэтому сын Николай Валентинович Нагорский в 1907 году (по другой версии – в 1909 году) построил для отца деревянный терем на Спасской горе, неподалеку от родового дома Нагорских и над дедовым особняком, да под боком Преображенской церкви. Роднее угла и не придумать. А виды! Тут и милая Кинешма-барыня с ее колокольнями, и Волга с ее пароходами, и чай на веранде, и звезды над крышей.

Дом и сам был вытянут в высоту, имея с цокольным этажом и чердаком почти 4 этажа в плане по главному фасаду. Наша зимняя съемка вряд ли была удачной. Этот кадр сделан из сада дома Меличинского.  Терем прямо висит над ним!

Вот как это бывает у мастеров объектива. Приведем чужое фото со ссылкой на источник. Тут видно, что деревянный терем установлен на кирпичный фундамент-цоколь. Срубы дома и четырехстенное основание башни сложены «в лапу» (способ соединения бревен, при котором они не выходят за пределы стен). Стыки бревен скрыты вертикальными досками. Дом кажется вполне традиционным из-за обилия привычного русского декора избы: полотенца, причелины, коньки, подзор, пропильная резьба и солярные знаки, «сухарики» и резные орнаменты на наличниках окон. Снаружи детали стен, окон, ограждения балконов выкрашены в желтый, белый, зеленый и синий цвета. Подзор второго этажа украшен рисунком с растительным орнаментом синего цвета. В эти окна дом запускал в комнаты закатное солнце.

Фото с wikimedia.org

Ограждение балкона второго этажа, веранды и помоста, а также смотровой площадки башни представляет собой плоские балясины без рисунка и резьбы. «Висячие» балконы второго этажа и башни поддержаны кронштейнами. Веранда стоит на каменном основании.

Веранда-гульбище смотрит в сторону храма и Волги. Наверняка была предназначена для отдыха в жаркие летние дни, так как выходила на северо-восточную сторону дома. Окна заключены в наличники с разнообразными по форме и резьбе завершениями: килевидными, двускатными – настоящий пир для глаза.

Со стороны улицы теремок выглядит грустно. Хотя ему еще не отказать в красоте: асимметрия и  некоторые элементы как- то тонко намекают на модерн.

А это южно-западный фасад – самый красивый после главного. Ради него лезли по буеракам и глубоким сугробам. Несколько срубов и наличие башни-обсерватории создают эффект многообъемности с осевой вертикалью, смешенной от центра. На уровне балкона башня становится восьмигранной.

Башня, кстати, была настоящей обсерваторией – она поворачивалась, скользя роликами по металлическим рельсам, открывала купол, и тогда доктор Валентин Федосеевич по-настоящему отдыхал – изучал звезды. Сын все предусмотрел – астрономия была отцовской отдушиной. Нагорский был даже членом Французского астрономического общества.

«Одним из внеслужебных занятий его была астрономия. Вызывая протесты домашних, он открывал окно во всякое время года, чтобы наблюдать или показать гостю ту или иную планету, когда она попадает на небольшой кусочек неба, видимый из его квартиры», – вспоминал еще питерский период жизни товарища Блинов.

Федор Александрович Бредихин

Судя по воспоминаниям, доктор Нагорский был очень дружен с астрономом, профессором, директором  обсерватории Московского университета и Пулковской обсерватории Федором Александровичем Бредихиным (1831 – 1904). Телескопы и все, что в них можно видеть на ночном небе было страстью этих товарищей и, кстати, практически соседей. Имение Бредихина было напротив Кинешмы, на другом берегу Волги – в селе Владычное (ныне Бредихино, Заволжск). Там профессор и упокоился.

У теремка несколько крылечек. Кто-то расписывает их на хозяйские и «для прислуги». Но кажется, что в крайне демократичной семье Нагорских, крылечки так не делили. Это – самое красивое: солнце под высоким теремным коньком, двойная дверь с окошечками.

Теремок похож на калейдоскоп, который хочется поворачивать и рассматривать во всех мелочах. Какой «кокошник», хоть и изувечено окно кривой установкой пластикового стеклопакета!

Двускатная крыша усложнена щипцовыми завершениями, чередующимися в размерах. «Готические» кровельные завершения дымоходов повторяют щипцовые изгибы крыши.

А лошади! Может, Валентин Федосеевич особенно любил их, или это дань резной традиции? Стыки между причелинами и полотенцами со сквозной резьбой украшены коньками.

Мы внутрь не попали – дом был закрыт. Лазили по сугробам вдоль покосившихся заборов, которыми огорожен теремок.

Известно, что внутри этажи объединены двухмаршевой дубовой лестницей с простыми точеными балясинами. Вход в башню шел через чердак. Внутренняя планировка комнат не особо подвергалась изменениям, однако интерьер почти полностью утрачен: сохранились некоторые оконные рамы, двери, отопительные изразцовые печи, лестницы (одна винтовая, ведущая на чердак). Видно, как плывут-переливаются кривизной некоторые стекла – значит, еще родные, начала ХХ века.

В подвале дома находились кухня и служебные помещения. На первом этаже в центре был вестибюль, а вокруг него располагались жилые комнаты – вполне себе модерновое решение в планировке с выделением каждому своего личного пространства. Сохранились надписи на внутренних стенах в башне-обсерватории: «Послѣ занятій причаливать куполъ» и «Закрывать двери!»

Это одно из самых прекрасных семейных гнезд, которые нам удавалось видеть. Жаль, Валентин Федосеевич не смог долго наслаждаться этими владениями – напряженная научная и общественная работа окончательно подорвали его здоровье.

Федор Федорович Эрисман

«Астма, артериосклероз, недостаточность полулунных клапанов аорты», — такой диагноз поставил Нагорский себе в письме к другу, известному ученому-гигиенисту Федору Федоровичу Эрисману, который, кстати, с 1865 по 1885 год был женат на нижегородке, первой в России женщине-докторе Надежде Сусловой.

 

Поездка на лечение в Италию оказалась бесполезной, и в 29 марта 1912 года Нагорский скончался. Тело его в сопровождении большого количества друзей и делегаций различных учреждений было перевезено на родину — в город Кинешму и похоронено на кладбище у церкви Александра Невского, буквально в 400 метрах от теремка.

Некролог в журнале «Ветеринарная жизнь» от 18 апреля 1912 года

В 1913 году на могилу к другу приехал Николай Николаевич Блинов. Он был уже не молод, но преодолел долгий путь до Кинешмы. Рассматривая массу венков, он обратил внимание на обилие красных цветов…

Встречается информация, что после смерти Валентина Федосеевича теремок унаследовал  сын Николай, а дом Нагорские вскоре продали, так как он был дорог в содержании. Однако в интернете отыскалось опровержение этой информации – вот эта открыточка из частного собрания.

Сын, инженер Дмитрий Валентинович Нагорский  напечатал на именной карточке из городка Ямбурга (сейчас – город Кингисепп, Ленинградская область) послание матери – «Ея Превосходительству Евдокии Дмитриевне Нагорской». Кстати, это обращение относилось к лицам в чинах 3 и 4 классов и соответственно к их жёнам, поскольку согласно законам Российской империи замужние жены «поступают в рангах по чинам мужей их». Вдов это также касалось. Выслана открытка 7 июля 1915 года из Ямбурга в Кинешму, куда дошла уже 10 июля. Значит, по крайней мере, летом Евдокия Дмитриевна продолжала бывать в городке на Волге. Со смерти мужа прошло три года.

Содержание открытки заслуживает отдельного внимания. Послание очень теплое – взрослый сын Дмитрий не использует обычные «отец» и «мать» – он продолжает писать «милая мама» и «папа». Сообщает, что «у нас все благополучно», что может намекать на то, что у 43-летнего Дмитрия уже есть своя семья. При этом он не подписывает членов своей семьи в конце послания: возможно, открытка была весьма коротким, лаконичным жанром. «Работы как всегда много» – инженерная должность, военный 1915-й на дворе. Вот и сообщение о возвращении из плена общей знакомой, что как-то особенно режет глаз: женщина вряд ли была солдатом. Кто такие Мишка и Зельма – остается загадкой, но очевидно, что этот загадочный Миша рядом с «милой мамой» в Кинешме. А вот Зельма – какое-то редкое восточное имя для дамы. В поиске я даже наткнулась на подобные лошадиные и собачьи клички. Могла ли быть это лошадь или собака, чьим здоровьем интересуются? В семье ветеринара – вполне! И, наконец, сведения, которые не позволяют сомневаться, что это именно те самые Нагорские – упоминание папы, смотревшего много лет назад на звезды с мальчишкой Петровым. Кстати, упомянутый Чермоз – это не на берегах Черного моря, а городок в Пермском крае на берегах Камы. Отличная открытка!

Нифонт Иванович Долгополов

В открытых источниках отыскалась информация, что женой Дмитрия Нагорского была научный сотрудник МГУ, почвовед Надежда Нифонтовна Долгополова (1893 – 1983). Она была дочерью известного в Нижнем Новгороде хирурга, главного врача Бабушкинской больницы Нифонта Ивановича Долгополова (1857 – 1922) и его жены Веры Фоминичны (1861 – 1935), имевшей от рождения имя Шейна-Хася Мовшевна Шур.

Родители Надежды Нифонтовны были убежденными социалистами, подвергались ссылкам, в одной из которых и познакомились. При этом отец избирался депутатом Госдумы, а мать была дочерью могилевского купца 1-й гильдии. Семья жила открытым домом, а Надежда была шестым ребенком в семье. Выходит, что Дмитрий Валентинович был старше своей супруги на 21 год!

Есть в интернете и чье-то упоминание, что у Дмитрия Валентиновича было двое детей – сын и дочь. Однако ни их имен, ни годов жизни не указано. Поиск выдает две персоны: доктора технических наук, профессора и видного ученого в области электрооборудования летательных аппаратов и автоматизированного электропривода Валентина Дмитриевича Нагорского (1912 – 1991) и инженера-радиотехника Веру Дмитриевну Нагорскую (1913 – 1964).

Могли ли они быть внуками основоположника ветеринарной системы в России? Теоретически – да. Рожденный в 1912 году Валентин Дмитриевич мог получить имя в честь скончавшегося в том же году деда Валентина Федосеевича. Вера Дмитриевна, очевидно, получила свое имя в честь бабушки по матери. И успешными инженерами им тоже было в кого стать. Кстати, в том частном собрании, откуда взята открытка в Кинешму, есть и безымянный домашний снимок молодой семьи из архива Нагорских. Возможно, на нем как раз семья Дмитрия Валентиновича – ну, как версия. Кадр любительский, дореволюционный. Семейное сходство интеллигентного господина установить сложно (разве что близко посаженные глаза намекают), но детки как раз с небольшой разницей в возрасте, а мать заметно младше отца. И тренога за спиной у окна интересная – вроде бы штатив геодезиста, инженера.

Неизвестные. Фото из архива семьи Нагорских. Из частного собрания. Взято на сайте forum.vgd.ru

Кстати, в  том же частном собрании находится еще одна фотокарточка, обозначенная как «из архива Нагорских». Изображенные на ней также неизвестны, как и дата съемки. Однако можно сделать ряд предположений.

Неизвестные. Фото из архива семьи Нагорских. Из частного собрания. Взято на сайте forum.vgd.ru

На фото, видимо, бабушка и внуки, которые очень похожи между собой. Примерный возраст старшего – 7-8 лет, младшего – около 3 лет, а разница в годах у сыновей Нагорских как раз составляла 4 года. То есть, снимок мог быть сделан примерно в 1880 году, когда Дмитрий и Николай были в том возрасте. Нагорские, как мы помним, уже вернулись из Вятской губернии и жили в столицах, где Валентин Федосеевич защищал докторскую и готовился к масштабной работе в Москве или даже уже начал ее. Причем интеллигентный господин с предыдущего снимка обнаруживает немалое сходство с любым из мальчишек! Если мы предполагаем, что на домашнем снимке – Дмитрий Валентинович, то на фото с бабушкой он – старший.

Пожилая дама – возможно, матушка Валентина Федосеевича или Евдокии Дмитриевны. Она одета в черное, и, скорее всего, вдова. Руки намекают, что дама знала ручной труд и не вела жизнь барыни. Для 1880-го года у нее несколько старомодный чепец, который тогда как раз носили уже пожилые дамы.

Ну, а теперь посмотрим на паспарту снимка – оно плоховато сохранилось, но город – явно Москва, а обрывка фамилии мастера довольно, чтобы отыскать его в перечне дореволюционных фотомастеров. Снимок сделан в популярном ателье Павла Николаевича Барбашова – и монограмма ПБ подтверждает это. Встречается упоминание, что ателье работало с 1886 года, но думаю, что это ошибочно – на оборотах барбашовских фотокарточек этой даты нет, зато менялись медальоны с профилями действующих императоров. Например, на фотоснимке 1899 года у мастера есть медальон с профилем Николая II и датой его коронации. На медальонах этого паспарту изображен, скорее, Александр II, который как раз правил до 1881 года…

Словом вот такая версия.

Ну, и возвращаемся к сыновьям Валентина Федосеевича Нагорского. Учитывая их специальности, можно предположить, что оба приложили руку к появлению теремка: Николай (1876 – 1956) действительно был архитектором и подготовил проект, а Дмитрий (1872 – 1961) мог спроектировать водопровод, канализацию и отопление – есть воспоминания, что он умел это блестяще.  Думается, что и дом они не продавали городу, а просто уступили его в революционный год, как это делали многие. Известно, что оба сына остались в России и приняли новый строй.

Жаль, но о Николае информации практически нет, а вот о его старшем брате Дмитрии ее гораздо больше. Упоминается, что он был горным инженером, выпускником Московского университета. О нем есть в воспоминаниях Юрия Голикова от 1914 года о деятельности российского Красного креста во время Первой мировой войны:

«Первым к работе в санитарно-техническом бюро я привлёк Дмитрия Валентиновича Нагорского. Инженер по образованию, Дмитрий Валентинович вёл в Политехническом институте курс строительного дела и по оборудованию зданий отоплением, водоснабжением и канализацией. Инициативный, подвижный, он очень интересовался внедрением новейших приборов и технологий в отопление и санитарное оборудование военных госпиталей, временных больничных и других военно-санитарных учреждений. Он охотно выезжал в прифронтовые районы для непосредственного руководства лучшим устройством госпиталей. Дмитрий Валентинович был сыном В. Ф. Нагорского, одного из организаторов земского ветеринарного дела в С.-Петербургской губернии. На основании первых его удачных опытов по оказанию помощи в обеспечении водою временных госпиталей им было составлено руководство, которое я поместил в одном из выпусков «Материалов…» бюро. Быстро увеличивалось число заявок о помощи в составлении проектов и планов постройки и оборудования в прифронтовой полосе и в тылу госпиталей, бань и прачечных, дезинфекционных установок. Пришлось вскоре привлечь в помощь Дмитрию Валентиновичу архитекторов, инженеров и других специалистов».

О Дмитрии Валентиновиче Нагорском оставил воспоминания даже сам академик Владимир Иванович Вернадский. Их встреча в Екатеринодаре относится к декабрю 1919 года. В записи Вернадского от 8 января 1920 года говорится:

«Нагорский – мой ученик по Москве, когда-то у меня занимался, но увлекался общественной деятельностью, сын известного земца, 3-й элемент в Москве. (…) Он несознательно подал мне мысль написать статью “Живое вещество и значение его изучения в геохимии” на английском или французском языке (…) указывал на ту помощь, которую моей работе о живом веществе могли бы оказать англичане или американцы».

В середине 1930-х годов Дмитрий Валентинович был профессором МВТУ им. Н.Э. Баумана по специальности «Металлургия», доктором технических наук. Работал в Институте горючих ископаемых АН СССР. При этом, зодчество его тоже очень интересовало.

Библиотечный разделитель

Очевидно, после революции Нагорские жили в Москве. Нашла их в перечне по самому известному и престижному московскому некрополю – Новодевичьему кладбищу. В его третьем участке, среди актеров и музыкантов, героев и академиков упокоились Евдокия Дмитриевна – в 1934 году, архитектор, кандидат наук Николай Валентинович – в 1956 году, доктор технических наук, профессор Дмитрий Валентинович – в 1961 году, почвовед Надежда Нифонтовна – в 1983 году. Есть еще одно захоронение Нагорских в том же квартале, что, скорее всего, подтверждает родство. И это как раз инженер-радиотехник Вера Дмитриевна Нагорская (1913 – 1964).

В 1920 году в теремке разместилась городская приёмная радиостанция. Затем здесь были реставрационные мастерские, детская художественная школа, общежитие монастыря, православная школа. С 1997 года теремок передан в аренду приходу церкви Александра Невского. В этих заботливых руках дом стал выглядеть заметно хуже: покосился забор, ветхие элементы не подновляются, вставлены пластиковые окна с безобразными потеками монтажной пены. Состояние теремка оставляет желать лучшего. Теперь РПЦ якобы планирует превратить дом в резиденцию епископа Кинешемского и Палехского. Наверняка, домик не пощадят в ремонтах и огородят понадежнее – он и так почти на дворе у храма. Фото сделано сквозь закрытые ворота.

Жаль, конечно, что Кинешма так легко упускает шанс получить отличный музей «3 в 1» – деревянного стилизованного модерна, городской усадьбы и гнезда замечательной фамилии Нагорских, которая славно служила Отечеству в нескольких поколениях. А сколько знаменитых людей было связано с семьей дружескими и профессиональными отношениями! Причем, можно было бы даже получить музейный комплекс – если сделать лесенку от терема вниз в дому деда Василия Меличинского… Но ничего этого не будет – потому спешите увидеть, что есть.

PS Если у кого-то есть сведения по изображенным на старых фото людях – будем рады узнать подробности и внести правки в текст.