Сейма: терем на мельницах

Всего в 50 километрах от Нижнего Новгорода в сторону Москвы стоит терем- отдушина всесильного «удельного князя Нижегородского», купца и благотворителя Николая Бугрова.

Этот дом может похвастаться не только своей архитектурой, но и целым ворохом секретов.

Если костромские терема в Асташове и Погорелове уже стали знаменитыми, то терем в городе Володарске Нижегородской области таким вниманием туристов не пользуется. Несмотря на то, что так же красив и может похвастать даже более интересной историей. Наверное, все дело в том, что сегодня хозяин этого терема – тихий районный музей, а не частник-энтузиаст с идей популяризации туризма и русского деревянного зодчества.

Добраться до терема можно на обычной легковушке. Мы доехали по М7 до поворота на Володарск, преодолели 6 километров хорошей асфальтовой дороги через болотистые леса, где течет странная речушка Кругловище, пересекли железную дорогу и оказались на центральной площади городка.

Кстати, местечко это только в советские годы получило название Володарска. Под названием «Сейма» с середины ХIХ века известны селения, окружавшие одноименную станцию Московско-Нижегородской железной дороги: Передельново, Мысы, Новишки, Ластаново, Локтево и Леоново, выселок Ольгино, ныне слившиеся в одно целое. Протекающая речка Сейма, приток Оки, и определила название этой местности. Кстати, финно-угорское название реки переводится как «болотная земля», что и есть истинная правда.

Так вот именно в центре, на площади и стоит терем – звезда эклектичного русского стиля, картинка из ропетовского образцового альбома, чуть пострадавшая от времени и кривых рук.

Все эти деревянные полотенца, ушастые наличники, причелья, солярные символы, кровля бочкой и чешуйкой, башенки входили в моду с 1870-х. Вот они на страницах издания «Мотивы русской архитектуры» 1878 года.

Строили такое не только столичные дачники, но и костромские зажиточные крестьяне-отходники. Что уж говорить о хозяине терема на Сейме – знаменитом нижегородском купце-промышленнике и благотворителе Николае Александровиче Бугрове! О нем яркую характеристику оставил писатель и журналист Владимир Гиляровский:

«В долгополом сюртуке, в сапогах бураками, подстриженный по-старинному в кружок, бодрый и могучий, несмотря на свои шестьдесят лет, Бугров, старообрядец, мукомол, считающийся в десятках миллионов. Мельница Бугрова, пароходы Бугрова, леса Бугрова, богадельня, приют и даже в далеких Ессентуках санаторий для бедных – Бугрова и Мальцева, а в соседнем городке – бугровский поселок».

Писал о нем и знакомый ему лично писатель Максим Горький:

«Миллионер, крупный торговец хлебом, владелец паровых мельниц, десятка пароходов, флотилии барж, огромных лесов, – Бугров играл в Нижнем и губернии роль удельного князя».

«Большой, толстый, с выдающимися крупными чертами лица, … небольшая рыжая с проседью борода, большой лоб, веснушчатое лицо… Походка ровная, грузная, увесистая. Говорил редко, громко, речь была непринужденная», – вспоминал о Бугрове доктор Рюриков, работавший на Сейме.

«Человек большого роста, очень полный, неизменно в длинном кафтане, он производил на всех, впервые видевших его, большое впечатление. Как будто бы огромный медведь на задних лапах вошел в комнату… Вообще он производил впечатление… тяжеловесное, черноземной силы… Отношение к нему было чрезвычайно почтительное, он пользовался огромным весом и влиянием», – писал гласный городской Думы Нижнего Новгорода И. А. Шубин.

Впрочем, первым из Бугровых, кто стал осваивать эти земли, был еще отец Николая Александровича – Александр Петрович. В 1860-х годах земля с лесом на реке Сейме принадлежала предводителю нижегородского дворянства Алексею Александровичу Турчанинову. Согласно статусу ему хотелось иметь престижный дом в центре Нижнего Новгорода, чтобы быть на виду.

Взгляд дворянина Турчанинова упал на доходный дом Бугрова-отца. Огромное здание в Нижнем Новгороде на Благовещенской площади с 1853 года находилось в аренде у городского театра. На предложение Турчанинова продать ему дом Александр Бугров ответил согласием. В 1862 году договорились о цене – 27 075 рублей 50 копеек серебром. А поскольку на Турчанинове и без того висел огромный долг в 36 179 рублей 55 копеек за кредит, взятый в Московской сохранной казне под залог владений в Семеновском уезде, купчая была совершена на имя жены дворянина Прасковьи Ивановны.

Расплачиваться Турчанинову пришлось своими лесными владениями: он передал Бугрову лесной массив по реке Сейме в Балахнинском уезде. Пока Бугров занимался лесом, предводитель дворянства в купленном доме хватил лиха: в 1863 году скоропостижно скончалась его жена, оставив у него на руках двух малолетних девочек — 9 и 10 лет. Турчанинов залез в новые долги, которые не мог вернуть через три года и опять оказался перед долговой ямой. Спас его все тот же Бугров-отец: он оплатил долги в обмен на остатки турчаниновских лесов.

Надо сказать, что строительством мельниц занимался больше именно Николай Александрович. Ему в 1867 году было 30 лет – самый возраст для больших дел. В отличие от отца, который был увлечен лесопользованием, этот Бугров любил мельничное дело и сам считался отличным крупчатником – определял виды и сорта муки наощупь с закрытыми глазами.

Терем на Сейме был построен не сразу – первым делом строились мельницы, склады, закупалось оборудование, собирались и обучались люди. Точной даты постройки терема до сих пор не найдено, но есть предположения, что это 1880-е годы – после кончины Бугрова-отца в 1883 году, когда его единственный наследник Николай Александрович осуществил множество строительных проектов в Нижнем Новгороде и на мельницах.

Вокруг терема уже много легенд.

По одной из версий, Николай Бугров привез эту дачу со знаменитой Всероссийской художественно-промышленной выставки 1896 года, которая проходила под Нижним Новгородом.Мол, и балкончики игрушечные, и веранда маленькая – чисто выставочный образец. Но там не было такого павильона. К тому же остались подлинные воспоминания, что именно здесь купец принимал премьер-министра Сергея Витте в августе 1893-го. Значит, в 1896 году терем уже был на Сейме. Точно известно, что модернизацией мельниц Николай Александрович занялся в 1885 году, а в 1890 году мельницы были соединены колеей с железнодорожной станцией линии «Москва – Нижний Новгород». Кстати, крыльцо теремка ориентировано не на площадь, а как раз на станцию – туда же вела липовая аллея, остатки которой еще видны. По ней от самой станции до порога дома стелили красное сукно к визиту министра финансов Российской империи.

В некоторых источниках архитектором терема называют Павла Малиновского (1869 – 1943), но он приехал в Нижний Новгород только в 1893 году. Устроился архитектором в городскую управу, а началом архитектурной практики Малиновского стало наблюдение за строительством в Нижнем Новгороде здания городского театра по проекту столичного архитектора Виктора Шрётера. Скорее всего, Малиновский привлекался Бугровым для внесения изменений в планировку уже существующего терема, но официальных бумаг об этом тоже не сохранилось.

Еще одна легенда – терем предназначался только для летнего проживания. Однако еще на советских фото 1950-х годов видна печная труба, а среди утрат дома и сегодня перечисляются печи. К тому же, Бугров был очень практичным человеком – вряд ли ему нужен был летний павильончик, куда он не мог бы приехать зимой. Мельницы-то работали круглый год. В отличие от асташовского гиганта, сейминский теремок протопить было несложно – он гораздо меньше по размерам – всего пять комнат.

Ну, а первое, что вы сделаете по приезду – будете ходить вокруг дома и цокать языком. Если, конечно, вам повезет, и калиточка будет открыта. Нам вот повезло только со второго раза. Осенью мы любовались из-за забора – калитки были на замках. Говорят, если планируете прогулку на выходные, то надо заранее звонить и договариваться. Районные музеи – это не всегда про клиентоориентированность.

Кстати, до реставрации 2007 – 2010 годов терем был зеленым и казался более скромным. Раскраска в пряничные оттенки сделала теремок более ярким и смелым. Можно, конечно, бросать камни в маляров, но мы доподлинно не знаем исторической окраски дома. А глядя на асташовский терем под Чухломой, тоже покрашенный в пряничный цвет с малиновыми и зелеными деталями, можно точно сказать, что инвестор красил его после исследования старых следов краски. Так что, может, и тут были основания?

Удивительно, конечно, что в этом промышленном крае встретить чистую ропетовщину! Если у вас есть время и желание более глубокого архитектурного анализа – почитайте статью С. М. Шумилкина «История и реставрация дачи Н. А. Бугорова в Володарске». Мы почерпнули оттуда разбор фасадов, например, и информацию об утратах.

Использование исконно русского материала – дерева в виде оцилиндрованного бревна, пропильная резьба, сложная кровля придают зданию какой-то сказочности. И лес-то пошел на терем наверняка самый лучший – бугровский. Русский стиль того времени – это неоштукатуренные стены, компактные срубы с высокими завершениями крутых кровель, асимметрично расположенные крыльца, галереи, башенки, светелки, кружево наличников, карнизов и причелин. В Сейме это все можно есть большой ложкой.

Терем всефасадный, и можно долго наворачивать вокруг него круги, рассматривая его. Именно поэтому надо ехать в сезон, когда листва не будет мешать вам любоваться. Кстати, об утратах – восточный фасад остался без балкончика.

А вот северный фасад – с балконом. Шикарно смотрится! И при этом совершенно понятно, что балкон декоративен – слишком низкие ограждения были бы опасны для высокого ростом хозяина и его гостей. Там даже чай пить тесновато.

Обратите внимание на нижнюю часть балкона! Она имеет непростое строение: от сложно профилированного столба, примыкающего к стене, отходят три треугольных кронштейна с зубчатым контуром по краям. Тут же красивое полуциркульное по очертанию полотенце и две пары круглых гирек, из которых две более крупные по размеру отмечают крайние углы балкона, а две другие – края полотенца.

Именно северным фасадом терем смотрит в сторону железнодорожной станции и принимает гостей.

Бугров постоянно жил в Нижнем Новгороде, в красивом каменном доме на Нижневолжской набережной, №14, но принимал в августе 1893 года министра финансов Российской империи и своего друга Сергея Витте именно на даче.В городе, конечно, было проще устроить прием. Но дом Бугрова стоял у рабочих пристаней и не отличался шикарной обстановкой, о чем пишут современники в воспоминаниях. А дача – сама как игрушка. И зелени больше, и случай показать свои мельницы, паровые машины. Возможно, потому высокий гость был приглашен на Сейму.

Кстати, о проявлениях дружбы хорошо написано в книге А. В. Седова «Кержаки. История трех поколений купцов Бугровых». Витте был младше Бугрова на десяток лет, и потому Николай Александрович запросто звал его Сережей и публично хлопал по животу в знак одобрения. Судьбе будет угодно добавить общего в их жизни: оба были неравнодушны к прекрасному полу, оба трижды женаты, оба в итоге не имели законных детей (у Бугрова были внебрачные воспитанники, а у Витте – дочери жен от прежних браков), оба не увидели революции и то, что она сделала со страной… Впрочем, на момент визита на дворе еще только 1893 год.

В 1889 году Витте разрешил Бугрову протянуть железнодорожную ветку до сеймовских мельниц. В 1891 году по ходатайству Бугрова были снижены тарифы на перевозки зерна и муки по железной дороге. Чуть позже у Бугрова появился собственный комфортабельный вагон, который находился в ведении Нижегородской железной дороги и служил купцу для путешествий в Москву, Санкт-Петербург и на воды в Ессентуки. Кстати, увидев такую железнодорожную удачу, сосед по даче, купец-мукомол Матвей Емельянович Башкиров ходатайствовал о предоставлении его семье собственного вагона для свадебного путешествия сына, но разрешения не получил. Якобы над Башкировым даже подшучивали: «Когда, Матвей Емельяныч, тебе вагон-то подадут?» А вот права на остановку скорых поездов на станции «Горбатовка» Башкиров все же добился. Впрочем, Бугров на соседней «Сейме» – тоже.

Ну и про визит, наконец. По воспоминаниям журналиста Власа Дорошевича, приведенным в той же книге Седова, на встречу в тереме министра финансов Витте была приглашена вся знать всероссийского купечества. Из московского ресторана «Эрмитаж» были выписаны повар, метрдотель, прислуга, официанты, столовые сервизы, текстиль. Была даже выстроена специальная кухня, так как в тереме просто не было место этому прозаичному, но необходимому помещению.

Есть описание подготовки визита от супруги бугровского доктора на Сейме Рюрикова – Лидии Алексеевны. Седов приводит в книге довольно большой фрагмент, записанный внуком врача Александром и приведенный впервые известной исследовательницей Татьяной Павловной Виноградовой. Так как у Бугрова не было супруги, заботы по подготовке частично взяла на себя сестра Зиновея Александровна (в воспоминаниях ее имя произносится на более привычный манер – Зинаида).

«Вдруг приходит к нам Зинаида Александровна и говорит: «Вот какое дело. Хозяин передал, что к нам едет министр. Я сегодня весь день убиралась, а к вам пришла советоваться, чай, сходите к нам, посмотрите, что и как». Дом у Бугрова на Сейме был большой, бревенчатый, внутри неоштукатуренный. Вошли в залу, я так и ахнула, на стенах Зинаида Александровна повесила массу иллюстраций, вырезанных из «Нивы», «Мира Божьего» и других журналов. На передней стене были повешены два портрета – царя и Бугрова, а внизу под ними – портрет царицы. «Вот, Лидия Алексеевна, не знаю, что и делать, стена мала, но нельзя же царицу под хозяином вешать, а уж хозяина под царем с царицей и совсем не годится». Бабушка только руками развела. Подумав, посоветовала, что нужно дождаться Николая Александровича, он наверняка уже все предусмотрел. И действительно, вскоре приехал из Нижнего сам Бугров, а с ним архитектор. Пригласили рабочих, и дело заспорилось. На другой день дом преобразился. Перегородки были убраны – получился огромный зал. Стены задрапировали тканями, на окна и двери повесили красивые шторы, на пол положили большой персидский ковер. И даже мебель новую привезли из города: почти во всю длину зала – стол с роскошной скатертью, рядом – дорогие стулья. А перед самим приездом Сергея Юльевича Витте от станции до дома Бугрова протянули красное сукно. Опять-таки из Нижнего были приглашены лучшие повара и официанты. Обед получился шикарным и был изысканно сервирован».

Витте так же осмотрел мельницы и остался доволен бугровским размахом, а в столице после его приезда началась подготовка к Всероссийской художественно-промышленной выставке под Нижним Новгородом, которая и состоялась в 1896 году.

Кстати, вы заметили упоминание архитектора? Может, это и был Малиновский, которого привезли, как и лучших поваров, для подготовки терема? Убрать перегородки без риска нарушить несущие конструкции дома – работа непростая.

А если продолжить гулять вокруг терема, то рядом с крыльцом можно заметить маленькую дверку в цоколь. Читала, что в каменном подвале терема стояла, в том числе, печь, обогревавшая дом. Правда ли – не знаем.

А тут интересное крылечко – садовое на углу дома. И, конечно, современная пожарная железная лестница.

Этот фасад обращен на улицу городка. Вокруг дома – липы и лиственницы от тех самых времен, когда тут был настоящий хозяин.

Его вы и увидите, если калитки будут закрыты. Рассматривать детали издалека очень обидно.

Осенью лиственницы и липы горят золотом и скрывают обзор. А солнышко делает картину нестерпимо яркой.

Внутри теремка – володарский музей, в котором Бугрова, конечно, помнят и любят, но бедность фонда вас удивит. После революции в доме был устроен Дом пионеров. В результате были полностью утрачены интерьеры. Старинный паркет, печь, лестница, хохломская и городецкая мебель, посуда — ничего не сохранилось. Внутри терем выхолощен.

Если есть желание, можно погулять по площади. Тут еще стоят здания, помнящие Бугрова. И вывески есть соответствующие. Только славы прежней нет.

Бугров был прогрессивным человеком для своего времени. Он коренным образом модернизировал всё своё мельничное хозяйство, которое не исчерпывалось Сейминскими (Передельновскими) мельницами. Он строил каменные корпуса, водяные колёса заменял на современные мощные турбины, паровые двигатели с одиннадцатью котлами. На него работали механические заводы, выполняя заказы по модернизации мельниц. Были и свои мастерские с литейным производством деталей – на случай аварий тут можно было изготовить любую деталь и отремонтировать машины.

К началу XX века у Бугрова было 7 мельниц, вырабатывающих первоклассную муку: пшеничную – десяти сортов, ржаную – четырёх, пшённую – трёх, овсяную – двух, гречневую – двух сортов. Также производилась крупа манная и ячневая – каждая трёх сортов. Продавал муку Бугров сравнительно недорого: в 1893 году мешок в 5 пудов (почти 82 килограмма!) лучшей муки (крупчатки голубой) стоил 11 рублей.

Всё это обширное хозяйство носило название «Товарищество паровых механических мельниц Н. А. Бугрова». Торговый оборот в 1895 году составил 5 млн рублей. Годовой размол только пшеницы составлял 4 млн пудов в год. Для торговых операций на Волге Бугров содержал собственный флот (плавучий док, 5 пароходов, 40 барж).

Николай Александрович, обладая капиталом в 8 млн рублей, вёл скромный образ жизни купца-старообрядца. Писатель Горький, называя его «удельным князем нижегородским», говорил о нём:

«Мне казалось, что к труду он относится почти религиозно, с твёрдой верой в её внутреннюю силу, цель её: превратить нашу грязную землю в райский сад».

Интересно, что именно Сейму связывают с личной стороной жизни Николая Александровича. Мол, именно тут, вдали от города он портил девок и, желая сбыть надоевших прелестниц, строил им одинаковые домики в три окошка да выдавал замуж за мастеровых. Неплохое приданое и прочие подарки к обзаведению смиряли гордость женихов. Истории о бугровском разврате и торговле девичьим телом массово тиражировались в статьях советских авторов. Одним из первых тему поднял сам Максим Горький в своем очерке 1924 года, хотя знавал купца уже пожилым человеком. Вот как он передает беседу с ним. И разговор о разврате якобы начинает сам старообрядец Бугров.

«- А слышали вы – про меня сказывают, будто я к разврату склонил многих девиц?

-Слышал.

– Верите?

– Вероятно. Это так…

– Не потаю греха, бывали такие случаи. В этом деле человек бестолковее скота. И – жаднее…»

Историки постсоветские собрали аргументы, которые опровергают все эти сказки про индустрию разврата. Домики мастеровым строились Бугровым по его собственной программе ипотеки и обеспечивали жильем семейных рабочих. Они были типовые, так как это проще в строительстве. Сегодня, кстати, этих улиц мы уже не нашли – домики или перестроены, или снесены. Приданое от Бугрова получали невесты-старообрядки, что расценивалось властями как «расширение влияния старой веры». Ну, и наконец, самое убедительное опровержение – молчание официальной церкви, которая Бугрова не жаловала, следила за всеми его шагами и делами.

«Он открыто поддерживал тайные сектантские скиты в лесах Керженца и на Иргизе и вообще являлся не только деятельным защитником сектантства, но и крепким столпом, на который опиралось “древлее благочестие” Поволжья, Приуралья и даже некоторой части Сибири. Глава государственной церкви, нигилист и циник Константин Победоносцев, писал – кажется в 1901 году – доклад царю о враждебной, антицерковной деятельности Бугрова, но это не мешало миллионеру упрямо делать своё дело», – писал все тот же Горький.

Аморальный образ жизни купца способствовал бы посрамлению исповедовавших старую веру, и за это охотно бы ухватились недоброжелатели из РПЦ, но упрекнуть было не в чем.

Личная же история Бугрова, скорее, похожа на драму.

Основатель династии Петр Егорович, физически крепкий и сильный, не боявшийся никакой работы, был счастливо женат на Анастасии Ивановне, которую взял в жены, вероятно, в родных городецких краях, так как и похоронил ее в деревне Попово. Щуплый и деликатный сын его и наследник Александр Петрович тоже был счастливо женат. Матрена Ивановна была из семьи Красильниковых – сормовско-бурнаковских предприимчивых крестьян, которые изначально составляли конкуренцию Петру Егоровичу. Вот так – и дело сделал, и сына осчастливил.

Когда настала очередь женить наследника Николая Александровича, думается, брак тоже был организован дедом – его влияние в деле в те годы было велико. Невестой стала Евдокия Федоровна Рыбакова из купеческого старообрядческого рода. Прожил с женой Николай Александрович семь лет в любви и согласии, рос сын, названный в честь деда Александром. Однако в 1865 году случилось несчастье – погиб ребенок, а следом от горя умерла и мать. Два года был вдовцом Бугров, а потом опять женился. На этот раз женой стала единоверка Феодосия Васильевна Кутакова. В браке родились две дочери – Анна и Елизавета. Этот брак Бугрова был еще короче – всего три года. И супруга, и дочки скончались, вероятно, от какой-то болезни. Старообрядцы встревожились за наследника династии и нашли ему третью жену в Москве, молодую и здоровую – из знатного купеческого рода Шепелевых. Но это счастье оказалось еще короче – через год скончалась молодая жена, так и не успев перебраться из Москвы в Нижний Новгород. Так Бугров остался в 1873 году в 36 лет бездетным вдовцом. Жениться в четвертый раз старообрядцу не полагалось, хотя в какой-то статье упоминалось, что Бугров испрашивал разрешения и получил отказ.

В книге Седова «Кержаки» говорится, что в доме Николая Александровича проживали два его внебрачных ребенка – Дмитрий Анохин и Степанида Лукьянычева. Дети носили фамилии матерей, перспективы признать их официально и сделать наследниками у Бугрова не было – старообрядцам это запрещалось. Впрочем, сына Бугров не любил – видимо тот пошел характером не в него. Зато мальчика любил дед Александр Петрович и сильно жалел его. Николай Александрович давал сыну Дмитрию низшие должности в своем деле, словно хотел закалить его и испытать. Молодой человек, видимо, жаловался на такое обращение деду Александру Петровичу. Хорошо, что дед не дожил до тех лет, когда кутилу Дмитрия Анохина лечили от белой горячки в Малиновском скиту, связывая его в припадках бешенства.

Интересно, что автор книги «Кержаки» Седов приводит рапорт исправника Семеновского уезда от 1878 года и описывает, что Дмитрию Андрианову Анохину около 25 лет. Это значит, что отцом Николай Александрович Бугров стал чуть ли не в 16 лет, если в дате нет ошибки.

А вот младшую дочку Стешу Лукьянычеву Бугров любил и баловал – девочка жила в его доме, получала домашнее образование у преподавателей Нижегородской Мариинской женской гимназии. Очевидно, сказывалось нежное отношение к ее матери – мещанке Матрене Дмитриевне Лукьянычевой. Известно, что та рано овдовела и воспитывала сына Федора Максимовича Лукьянычева, чье фото из семейного архива приводится в книге «Жизнь купецкая». Красивый молодой человек! Жаль, нет фото его матери и сестры.

Известно, что Николай Александрович подарил возлюбленной особняк на улице Ильинской – он и сегодня стоит там под №23. В 1909 и 1910 году выделял ей крупные суммы денег. Владела вдова Лукьянычева и хутором в Семеновском уезде. А после смерти Бугрова стала еще и наследницей акций льнопрядильной мануфактуры и бугровских мельниц.

Встречается упоминание, что Бугров хотел выдать замуж свою дочь Стешу за Макария Блинова, но в это слабо верится – они были двоюродными. Пусть неофициально, но по крови – такие браки не приветствовались.

А вот в историю о том, что Бугров хотел женить племянника Макария на юной Александре Васильевне Лукиной, чьи родители владели мануфактурой в Орехове-Зуеве, охотно верится. Ее приводит в воспоминаниях правнучка Матрены Дмитриевны Лидия Николаевна Лукьянычева. Молодежь познакомили друг с другом, но юная барышня отказалась выходить замуж за Блинова – тот был ее сильно старше. Зато ей понравился брат Стеши Федор – за него орехово-зуевская красавица и вышла замуж.

Кстати, свадьба Макария Блинова в 1910 году изображена вот на этом снимке. Его поименную атрибуцию я не нашла. Если присмотреться, то большая грузная фигура слева от жениха – это и есть Николай Александрович Бугров. Сходство трудно оспорить. Ему осталось жить меньше года, диабет и болезнь селезенки подточили его могучий организм. Сидит около племянника, вытянув ноги на ковре, держит цветочки. А левее его начинается длинный женский ряд. И первая в этом ряду, прямо под бугровским локтем – юная барышня с модной прической в девичьем белом платье, непринужденно улыбается. Учитывая, что посадка гостей в кадре неслучайна, можно сделать выводы. Итак, места рядом с молодыми – только для самых близких, и выходит, что барышня входит в их число. Если бы она была замужем, она бы фотографировалась рядом с мужем. Но по одну ее руку – Бугров, а по другую – зрелая дама в цветастом платье. Стали ли бы сажать юную деву рядом с неженатым родственником старообрядцы – большой вопрос. Скорее всего, нет. Поэтому можно предположить, что на свадьбе своего кузена рядом с отцом и есть Степанида Лукьянычева. Как версия – вполне.

Тяжело оценить внешнее сходство, но овал лица, нос и даже складки рта издалека намекают на некоторое сходство.

Как бы там ни было – все эти прекрасные молодые люди могли бывать на даче Бугрова, добираясь туда по Оке. По воспоминаниям Лидии Лукьянычевой, все были в прекрасных дружеских отношениях, а по свидетельству домашнего врача Овчинниковой (приведено в книге Седова «Кержаки») Бугров очень любил бывать на природе, гулять в лесу. Дачные фотографии той эпохи – особый жанр, жаль бугровских не найдено. Природа на Сейме и сегодня впечатляет.

Кстати, связана Сейма с еще одной версией частной жизни, которая все чаще попадает в жизнеописание Бугрова. Был на сейминской мельнице у Бугрова приказчик – мещанин Семеновского уезда Александр Павлович Булганин. Остались данные, что в 1914 году его оклад составлял 720 рублей, что втрое больше, чем у остальных. «Башковитый, видно, был приказчик», – пишет Седов в книге «Кержаки». А музей в тереме даже хранит кассовую книгу с подписями Булганина. Так вот якобы сын приказчика – Николай, рожденный в 1895 году, будущий член Политбюро ЦК КПСС и маршал Советского Союза был внебрачным ребенком купца Бугрова. Эту версию читателю преподносит книга «Жизнь купецкая». Пишут, что в книге регистрации младенцев в родильном приюте Александровской богадельни на улице Варварской (роддом №1) была запись о том, что дитя – сын Бугрова.

Как легенда – прекрасно. Просто таких тайн в документах богаделен вроде обычно не писали. Фамилия Бугрова могла быть в записях как место работы и проживания молодых родителей. Летописцам семьи, конечно, виднее, но остаются вопросы. И главный из них – отчего Николай Александрович не взял маленького тезку в свой дом, как Дмитрия и Стешу? Особенно учитывая, как хотелось ему вырастить доброго сына. На момент рождения Николая Бугрову было только 58 лет. В книге приводится парный снимок купца и маршала – видимо, для поисков сходства.

Как бы там ни было, терем-красавец, построенный из бугровского леса, хранит целый ворох тайн не только строительно-архитектурных, но и семейных. Однозначно рекомендуем к посещению.