Как мы терем художника Кустодиева искали

Это одна из наших самых авантюрных поездок. Искать то, чего уже давно нет и одну ёлку. Среди костромских лесов. Безумная затея для короткого зимнего дня. И то, что поездка удалась, мы считаем немалым везением.

Сначала, как и полагается, немного предыстории. В Нижегородском художественном музее хранится картина Бориса Кустодиева “Русская Венера”, которую знает каждый. Кустодиев написал её в конце жизни, в 1925 – 1926 годах, когда все было в дефиците – и холст под картину тоже. Поэтому русская красавица в бане была написана на обороте другой картины, созданной Кустодиевым в 1906 году и изображающей время и место, где Борис Михайлович был абсолютно счастлив. Чтобы посетители музея могли видеть обе работы художника, картины выставляются в двухсторонней раме.

На картине бревенчатый дом, летний вечер у самовара. На переднем плане – супруга художника, дети Кирилл и Ирина, няня. Сам художник в правой части картины, в русской рубахе с поясом. Брюнет и чаёвничающая дама – сестра Кустодиева и ее муж. Если углубиться в биографию художника, можно без труда понять, где любила отдыхать его семья летом – в собственном тереме при деревне Маурино в Костромской губернии. Историю любви Кустодиева к костромской земле тоже легко проследить, тем более, что художник был еще и фотографом.

В 1896 году Кустодиев поступил в Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств. Обучался сначала в мастерской Савинского, со второго курса — у знаменитого Репина. Несмотря на то, что молодой художник снискал широкую известность как портретист, для своей конкурсной работы Кустодиев выбрал жанровую тему («На базаре») и осенью 1900 года выехал в поисках натуры в Костромскую губернию.

Здесь Кустодиев влюбился в краски сельских базаров, темные еловые леса и березники, а также в молодую барышню Юлию Евстафьевну Прошинскую, которая жила с сестрой и тремя тетушками-опекуншами в усадьбе Высоково над речкой Медозой.

Однажды молодые художники запросто прикатили с этюдов в Высоково на крестьянской телеге и были такими веселыми, небрежно и пестро одетыми, что их приняли за разбойников. Старушки Грек поспешили закрыться в задних комнатах, а нежданных гостей принимали образованные воспитанницы Зоя и Юлия. Разбойники оказались студентами петербургской Академии художеств. Тогда у Юлии появились целых три кавалера: художники Стеллецкий, Мазин и молодой астраханец Борис Кустодиев. Кустодиев был рыжеват, изящен и отличался неистощимой жизнерадостностью. Вскоре он отвадил от Юленьки и Стеллецкого, и Мазина, а после отъезда у него завязалась переписка с барышней. В 1903 году в Санкт-Петербурге Кустодиев и Прошинская обвенчались. Каждый год они старались приехать в костромской край.

Жили у друзей Поленовых, чье имение Павловское на реке Яхруст было на несколько верст севернее Высокова. Хозяин – профессор геологии Казанского университета (а с 1916 года – Пермского университета) Борис Константинович Поленов (1859 —1923). Здесь художник много работал, бродил по лесам с ружьем и даже сделал роспись в доме Поленовых.

А вот фото тех времен. Позади всех сам Кустодиев, смотрит он на хозяйку Павловского Марию Федоровну Поленову, а в первом ряду крайняя справа – Юлия Кустодиева, находящаяся в положении (снимок 1903 года – у Кустодиевых родится сын Кирилл).

В письме от 25 августа 1904 года Кустодиев писал из Павловского:

«Два месяца мы уже живём в благословенных краях благословенной русской земли, и всё виденное там, далеко, так не походит на то, что нас окружает теперь, что иногда и не верится, был ли когда-нибудь дальше этих мужиков, этих берёз и елей».

Весной 1905 года Кустодиев приобрёл у профессора Поленова 2,5 десятины земли прямо по соседству – возле деревни Маурино на речке Яхруст. Сохранилась выписка из крепостной Костромского нотариального архива книги по Кинешемскому уезду за 1905 год, в которой зафиксирован процесс купли-продажи. 14 октября 1905 года сделка закреплена документом, подписанным кинешемским нотариусом Михаилом Ивановичем Леонидовым в конторе на Песочной улице, в доме Войновой. Доверенным лицом надворного советника Бориса Поленова (за его отсутствием) выступал кинешемский лесничий, коллежский асессор Сергей Павлович Александров, а свидетелями — мещанин Петр Кузьмич Панов, Василий Александрович Матиссен и личный почетный гражданин Федор Алексеевич Дроздов. Согласно документу, Кустодиеву была продана земля по левому берегу Волги (по течению ее) за 150 рублей, которые при заключении сей сделки и были получены сполна.

Терем был задуман как двухэтажное здание на каменном фундаменте с высокой дранчатой кровлей, тремя дымовыми трубами. Это был не просто летний дом. Это был терем-мастерская, где художник планировал творить. Возводился дом в стиле древнерусского терема по проекту Дмитрия Стеллецкого – того самого, с которым, будучи студентами, приезжали с этюдов пугать старушек Грек. План был выполнен архитектором Юрием Стравинским, старшим братом известного композитора Игоря Стравинского и сватом архитектора Александра Александровича Яковлева-старшего (горьковский архитектор – автор и соавтор таких проектов как Чкаловская лестница, «небоскреб» на Черном пруду, станция Детской железной дороги и многое другое).

Сохранилась переписка 1905 года: художник пишет Стравинскому о необходимости прислать план дома, чтобы показать его подрядчику и определить объем будущих работ – подрядчик подвернулся недорогой, и есть в наличии сухой лес — «хоть сейчас бери и строй». Было важно определиться с тем, как доставить этот лес. Решают сплавлять по реке.

Кустодиев обсуждал это и с женой профессора Поленова Марией Федоровной, которая в отсутствии мужа управляла имением, а летом жила там постоянно с дочерями Натальей и Татьяной. Она написала художнику: «Сплавляйте бревна, Борис Михайлович, куда Вам удобно и срубайте сруб, где хотите, только постарайтесь не наносить мне ущерба, который заключается вот в чем. Сплавщики леса обыкновенно …затаптывают луга — это во-первых. Затем забирают и сжигают жерди, огораживающие стога, устраивают костры около деревьев, если сплав будет около мельницы, надо смотреть, чтобы не снесло бревнами мост. После сруба останется много щеп, которые следует сжечь…»

Пока строился дом, художник с семьёй жил у Поленовых и регулярно фотографировал процесс и родных. Сохранилось около 15 фотографий. Оригиналы являются частью семейного альбома Кустодиевых, который был подарен известным российским искусствоведом и внучкой художника Татьяной Кирилловной Кустодиевой Дому-музею Б.М. Кустодиева в Астрахани.

А на этом кадре Борис Кустодиев в левой части снимка с сыном Кириллом. Остальные – артель плотников.

Эти фотографии дома с обозначением фасадов помогли нам в поиске места, где был терем.

Итак, северный фасад. Большое окно второго этажа, балкон с крышей, невысокий кирпичный фундамент и столбы, две лесенки с балкона – всего 4 ступеньки.

А это южный фасад: два полуциркулярных окна на втором этаже, терраса. Здесь более высокий кирпичный фундамент, чем на северной стороне, а потому на лесенках явно больше ступеней. При этом заметен уклон местности – левый угол южного фасада пришлось поднимать больше. Именно на этой террасе Кустодиев и написал свою семью в 1906 году. На картине садящееся на западе солнце золотит макушки деревьев, что стоят за восточным фасадом дома, то есть на втором плане полотна.

Общий вид терема, сфотографированный с севера. Ворота с крышей из дранки и грубоватый забор. Очевидно, это непарадный въезд. На территории были еще пара строений, включая баню – в кадре их нет.

А вот это фото показывает нам более общий план дома с севера. В изгороди мы видим несколько старых ветвистых берез, выросших явно на открытой местности. Дальше – темные силуэты молодых ёлок, которые ниже терема ростом. Земля вокруг имения – кошеный луг. И заметно, что за теремом идет уклон вниз, а значит к воде.

Грустной новостью стал для нас тот факт, что терем не сохранился, деревни вокруг обезлюдели, а поля заросли. Тропы накатывают только охотники. Как найти место терема? Конечно, умные люди поедут в Костромской архив и поищут там карту межевания деревни Маурино Клеванцевской волости, чтобы наложить ее на карту местности и вычислить место. Мы решили оставить архив для историков и воспользоваться приметами на местности.

Что мы знали? Терем Кустодиева стоял при деревне Маурино у речки Яхруст и ручья, на котором была запруда, а судя по запискам дочери художника Ирины, туда бегали купаться. А еще к Яхрусту надо было идти под гору и «через цветник». Местность относительно ровная, открытая, но уклон идет к югу и юго-востоку, на котором были молодые ёлки. Еще попалось упоминание, что в 1920-х годах перевозить терем Кустодиевых в Починок-Пожарище было недалеко – не более 3 верст.

Посидев над картами, мы наметили возможное место. Заодно встретили в интернете только одну попытку найти возможное место терема от блогера valuh, которую он описал в своем ЖЖ. Точкой интереса у него стала старая ель с интересным изгибом ствола, предположительно изображенная Кустодиевым на картине «Букет цветов на балконе». Картина написана в 1924 году, когда художник уже около 9 лет не бывал в тереме, то есть по памяти. Ёлка молодая и стоит прямо перед домом.

Мы помним, что балкон и терраса были только на северном и южном фасадах терема. Но на картине на втором плане довольно плотно растут деревья, а такое, судя по фото, было только с южной стороны дома.

Молодая ёлка у дома встречается и на этой картине, которая писалась с натуры, но потом изменялась художником – были добавлены члены семьи. Кстати, опять же перед южной террасой, на которой пили чай на картине 1906 года.

Словом, нам стало интересно, совпадут ли наши выкладки и история с елью. Если совпадут, то вероятность того, что терем был там – весьма высока.

О том, что такое костромские лесные и не накатанные полевые дороги, мы знали на личном опыте. Потому дождались первых крепких морозов, чтобы сковало грязь и, пользуясь малым количеством снега, выдвинулись 12 декабря в 04-00 из Нижнего Новгорода, надеясь, что солнечного, но короткого дня нам хватит.

Восход встретили в дороге под Кинешмой. На градуснике -20 мороза. На небе – стареющая луна.

В Кинешме мы заправились под завязку и переехали по мосту на другой берег Волги. В Заволжске мне вспомнился один фотокадр Кустодиева – вид на Кинешму, сделанный с противоположного берега. Там видно, как экипажи идут к реке на перевоз, который тут раньше был, и которым Кустодиевы пользовались, пребывая на пароходе в Кинешму. Снимок получился нечетким, но видна гора, с которой спускаются к перевозу, река и белая церковь Кинешмы.

На старых картах дорога к перевозу как раз шла мимо усадьбы Бредихина по нынешней Кооперативной улице. Мы решили побывать на берегу, хотя с образованием Горьковского водохранилища многое изменилось. На месте выяснилось, что и гора существует, и белую церковь отсюда видно, и даже не одну.

Тут же к нам в автомобиль подсела чья-то кошка, замерзшая на улице. Пришлось высадить бедолагу, а то не хотелось брать ее с собой в лес. Хотя знак интересный.

Отсюда мы ехали уже ровно той же дорогой, что добирался до терема и сам Кустодиев – она почти не изменилась, если не считать асфальта. Правда, у Кустодиева на картине она более красочна и пасторальна.

В воспоминаниях дочери художника Ирины читаем: “Весной, обычно после 2 мая. То есть дня папиных именин, мы уезжали в наш любимый “Терем”… Поездом, пароходом — розовым «Самолетом» и лошадьми 56 верст по большой дороге, обсаженной высокими березами… Эту дорогу папа изобразил в альбоме «Шестнадцать автолитографий». Дорога была красоты необыкновенной — речки, холмы, березовые рощи, деревни!.. Как все радостно, хорошо! Полная свобода на все лето!”

Переезжая речку Сендегу мы ощутили дыхание зимы. Там все было в инее, а температура в речной долине, куда так и не проникло утреннее солнце, была ниже -20. Есть фотография моста от 1912 года – Кустодиев ездил по нему до 1915 года включительно.

Сейчас мост, конечно, уже другой, но изгиб дороги ровно тот же.

Следующей остановкой стала деревня Ивашево, откуда в кустодиевском архиве есть замечательная фотография. Постоялый двор, веранда или балкон с деревянными колоннами, Юлия Евстафьевна разливает чай и раскладывает припасы: в полотенце хлеб. На втором плане – изгиб деревенской улицы, избы, амбарчики и поклонная придорожная часовня, которые ставили в основном на перекрестках.

Мы решили тоже сделать остановку в Ивашеве. Главное не спутать само село и станцию – речь все же о селе. Единственный изгиб улицы с подъемом – почти на въезде, рядом с речкой. Постоялые дворы часто размещали рядом с источниками воды – даже на фото видна поилка для лошадей. Мы покрутились на этом пятаке, но то ли все изменилось, то ли это было все же другое место – очевидных совпадений не нашли. И часовенку не увидели.

Старое открыточное фото ивашевской земской станции ни о чем нам не шепнуло. Очевидно, что Кустодиевы останавливались на другом дворе. Возможно, земская не устраивала господ, и потому для них кто-то держал частный постоялый двор.

И тут что-то подтолкнуло меня посмотреть фотографии семилетней давности. Чудесным образом там обнаружилась фотография из Ивашева и ровно с этого же места. А там – здание старого магазина с деревянными колоннами. Здание могло быть перестроенным, но сохранило колонны или подражало ранее здесь стоявшему? Бывает же!

Затем через какое-то время мы выехали на «большак» – старинный тракт из Костромы на Вятку. Свернули направо и вскоре в Клеванцеве, где была почтовая станция, ушли с асфальта на свежий снежок грунтовки и двинули на север. Солнце было высоко, и мы надеялись, что дороги проезжаемы, а мы успеем вернуться до темноты. Пока объезжали Клеванцево и ближнее к нему Хаустово, дороги в полях были накатаны.

Вообще, после Клеванцева Кустодиев ехал через вереницу живых деревень, от которых сейчас на картах только урочища. Даже этот сухостой в полях в начале ХХ века был хлебными полями, которые жали крестьянки на фото Кустодиева.

Порой грунтовку уже тесно обступали языки леса, который забирал обратно себе бывшие хлебные поля. Солнце не просвечивало сквозь эти поднявшиеся чащи, и те давали густую синюю тень, а потому дорога начинала казаться сумеречной даже в ясный день.

Здесь следы пары автомобилей уже пересекались с заячьими маликами, лисьими цепочками и размашистым следом лосей. Чем дальше мы ехали, тем белее становилась трава, кусты и деревья. Здесь все было в инее! А вот тут мы поворачиваем как раз к низинке с ручьем, который бежит в Яхруст. Не получилось сфотографировать эту плотину – мы там здорово задели днищем автомобиля, но скажу точно: осенью и весной там можно славно утопить автомобиль.

А дальше начался морок. Вместо поисков места терема и ёлки вдруг было решено сначала доехать до брода через Яхруст, который вёл в бывшую деревню Починок-Пожарище. Удивительно, но именно у брода сгруппировал по геометкам старые фотографии терема ресурс pastvu.com. Помнится, в записках Кустодиев объяснял своему сыну Кириллу, почему нельзя переходить Яхруст – «там Баба Яга живёт». Раньше тут был мост, и стояла Павловская мельница, которую Кустодиев также рисовал.

Поэтому на развилке после ручья мы свернули налево, хотя изначально планировали направо. Мы оказались в поле, которое со всех сторон обступили полосы наступающего леса.

Тут было солнечно и очень красиво – иней осел на травах.

Однако вскоре мы поняли, что выбранная нами дорога дает большого крюка, а урочище Маурино остается по правую руку. Поэтому мы вернулись к ручью на развилку и свернули все же направо. Маурино там, за деревьями. Ровный строй деревьев по этой дороге размыкается, словно приглашая в бывшую деревню. Вот это «приглашение» в кадре.

Но мы проигнорировали его и поехали вдоль деревьев вниз.

Дорога здесь даже в мороз плохая. Наша Нива периодически задевала брюхом мерзлые гребни колеи, и становилось не по себе. Проехав вдоль полосы леса, мы свернули на Т-образной развилке направо, к Яхрусту. На карте яндекса эта дорога слева имеет поле, но на деле это уже вставший лес. Мы оказались зажаты зарослями на довольно узкой тропе, по которой до нас проходил только УАЗ на нештатной резине – очевидно охотники или те, кто разрабатывает здешние делянки леса.

Метров через 30 ехать стало трудно, и мы решили бросить автомобиль, чтобы пешком спуститься к Яхрусту, посмотреть на брод и предположительное место мельницы.

Речная долина Яхруста заросла и местами заболотилась. Думаю, тут мрачновато в пасмурный день, но нам повезло с солнышком.

Брод через Яхруст мы преодолевать не планировали. На тот берег, в деревню Починок-Пожарище увезли в 1920-х уже разоренный кустодиевский терем, чтобы он послужил сельской школой. Там терем и сгорел в 1940-м году. На том берегу следы подготовленного УАЗа продолжались – люди поехали дальше, к Бабе Яге.

Само название речки Яхруст вызывает у меня какие-то неуютные ассоциации. Но на деле переводится оно безобидно – «берущая начало в озере, озерная река». И действительно Яхруст берет свое начало в Половчиновском озере.

Ясно, что ресурс pastvu.com ошибся с геолокацией. Поэтому мы решили развернуться и въехать на урочище Маурино, которое в 1911 году имело всего 13 дворов и 72 жителя. Поле перед нами открылось огромное. Здесь таких мауриных убралось бы несколько. Но мы согласно своей догадки отправились в его правый дальний угол – почти на стрелку Яхруста и «нашего ручья», как называли его дети Кустодиева. Оказалось, что даже тропить не особо пришлось – тут кто-то ездил до нас.

Уперевшись в угол поля, мы решили остановиться. Ландшафт полностью оправдывал наши предположения – на юго-восток был уклон. Мы вышли из машины и решили углубиться в небольшой лесок, которым порос берег Яхруста. Если оглянуться на авто – виден этот уклон. Значит, мы не ошиблись. Еще бы ёлку с картины найти.

И о чудо! Прямо по курсу – она! Эту ёлку и находил блогер-путешественник valuh. И изгиб ствола ровно такой, как на картине с букетом цветов на балконе. Удивительно, но именно к этой ёлке поставили стройматериалы охотники, чья заимка оказалась чуть ниже к реке.

Ёлке больше 100 лет. Она высокая, но ветки снизу уже начали сохнуть.

Так как на носу был новый год, а мы были рады найти ёлку, мы решили подарить ей немного игрушек – золотистую ёлочку, стеклянную красную конфетку и шерстяных ниток. Вообще, ёлкам ничего не дарили, это тёмное дерево, связанное в мифологии со смертью и той же Бабой Ягой. Но мы подумали, что мифы мифами, а Бабу Ягу надо уважить. К удивлению охотников.

Как знать, может, действительно эта ель видела когда-то счастливый быт художника и его семьи? Фотографии уже жилого терема и даже его художественные изображения встречаются у Кустодиева часто.

На этой картине – комната в тереме. Судя по лестнице – это первый этаж. Также известно, что на втором этаже была мастерская, а тут явно столовая или гостиная. Очень простая обстановка: стол, покрытый скатертью, деревянные стулья, пол без дорожек и ковров, простая керосиновая лампа. Даже на окне нет штор. Зато на стене рядом с белой печкой-голландкой – картина, а на стенах любимые Юлией Евстафьевной цветы. Комната проходная – в глубине левее печки видна дверь.

Эта картина написана уже на втором этаже. На большом северном окне сидит дочь Ирина и играет японской куклой. Видно полукруглое окно, через которое просвечивает второе такое же. На втором плане северная часть усадьбы с оградой и рядом березок. Есть ощущение, что местность ровная и чистая – будто там за березками поля. Собственно, по нашим расчетам так и было. В окне – поле, которое сейчас зовется урочищем.

Это же самое окно на фото Кустодиева, только без девочки и ее куклы.

А вот художник и дети в той части второго этажа с полуциркулярными окнами северного фасада. Стол с книгами, бумагами и альбомами, абажур лампы, в углу этажерка и непременные цветы на окнах. Из воспоминаний Ирины Борисовны Кустодиевой (дочери живописца):

«Нет! Нет! Только в «Терем», только там рай и приволье! Бегай сколько хочешь босиком по траве! Купаться можно в нашем ручейке, за цветником под горой или в речках Медозе и Яхрусте. Скорее домой, на пароход, на Волгу, где так громко и протяжно звучат гудки, пахнет смолой, дегтем… Так весело стоять на корме парохода и бросать куски булки чайкам, тучами вьющимся над нами. А как вкусна стерляжья уха и гурьевская каша, о которых мечтаешь всю зиму и которые обязательно закажут для нас родители на пароходе! Радуга, двойная, перекинулась с одного берега Волги на другой. Все кругом родное, милое. А закаты! «Смотрите на небо — какая красота!»— восхищенно говорит папа…»

Разумеется, бывали в тереме и гости – Поленовы из соседнего Павловского, родственники и друзья. Как знать, может и тот вечер за самоваром, написанный на этой террасе случился в те дни, что и это фото. Кстати, на этом фото тоже виден уклон к юго-восточной стороне.

Кустодиев видел эти места в необыкновенных красках. Произведения, посвящённые «Терему», пронизанные светом и любовью, радуют зрителей и сегодня и помогают понять чувства художника, их создавшего.

Судя по полоске заката между облаков, Маурино было западнее терема и повыше. Возможно, оно было вдоль полевой дороги.

Из воспоминаний дочери художника Ирины Кустодиевой:

«Последний раз мы жили в «Тереме» в 1915 году. Папа ходил уже с трудом. Тяжела ему была и поездка на лошадях по дороге из Кинешмы».

В 1917 году, когда начали гореть усадьбы и разорялись барские дома, Юлия Евстафьевна очень беспокоилась о тереме и рвалась съездить в Маурино, посмотреть, как обстоят дела, забрать какие-то любимые вещи. Но художник, озабоченный положением дел в стране, слухами об общих знакомых, пострадавших от новой власти (в том числе, семье Поленовых), не отпускал. Кустодиев, оставаясь в Петрограде, был очень огорчен. Семья перечисляла деньги сторожу – крестьянину из Маурино, и надеялась, что дом будет сохранен.

В 1922 году уже сильно больной художник отдыхал в санатории Сестрорецкого курорта. Из воспоминаний сына Кирилла Борисовича Кустодиева:

«Не нравилось папе там: «Ну, что тут за природа? — говорил он. — Сосны торчат, как карандаши, и из-за каждой сосны — нос! Ни одной нашей березки. До чего хочется в нашу, кинешемскую рощу! Эх, „Терем”, „Терем”!» Но ехать в «Терем» было уже невозможно — для преодоления трудной дороги на поезде, пароходе и лошадях у него не было сил».

А терем на берегу Яхруста погибал без своего хозяина. Несмотря на то, что дом был оставлен на сторожа, которому исправно выплачивались деньги, через несколько лет отсутствия хозяев пришла настоящая беда. Вот письмо к Кустодиеву, написанное учителем Александром Николаевичем Адельфинским:

«… я в присутствии понятых производил опись Ваших зданий. Все здания находились в самом ужасном положении: рамы все были украдены, двери украдены, вещей и мебели, конечно, не было, в большом доме стоял самогонный аппарат, где шла выгонка самогона. За последние 4 года в доме Вашем жили все: люди, 1 корова, 8 овец, 2 поросенка. Вообще, надругательство над Вашим домом было полное. Я, конечно, принял меры к розыску вещей и кое-что нашел с милицией, а именно: 2 шкафа, 7 стульев, 2 табуретки, 8 рам, 6 дверей, 1 стол, 1 скамья, часть петель и крючков, вырванных из окон и дверей. Все эти вещи нашлись у бывшего сторожа Лебедева Ив. Ег. в сарае. Больше найти ничего не нашлось — плохо искать было после 5-летнего разграбления…»

В августе 1924 года Кустодиев попросил волисполком села Семеновское-Лапотное принять в дар «Терем» и использовать его под школу. Дальнейшая судьба «Терема» связана с поселением Починок-Пожарище, что на другом берегу Яхруста – туда был перевезен дом. Здание было отремонтировано, а 1 октября 1925 года в школе приступили к занятиям. Адельфинский назначен заведующим школой. Вдохновленный учитель подал в УОНО заявление с просьбой переименовать школу из Починок-Пожарищенской в школу имени Б.М. Кустодиева. Он с энтузиазмом попросил художника прислать «с себя портрет, который будет красоваться на лучшем месте в школе». Дети присоединились к его просьбе и даже поставили 32 подписи под письмом. Но Кустодиев портрета не прислал, а в ответную посылку положил бумагу, карандаши и краски.

В 1927 году Бориса Михайловича не стало. За год до кончины он искренне напишет:

«Я прожил в тех местах десять лет и считаю эти годы одними из лучших в своей жизни. Все те места… все это пейзажи, которые я каждый год рисовал и которые вошли ко мне на картины как материал. Всю эту округу я знал, как свои пять пальцев, бродя каждый день там с ружьем. Живя в Ленинграде [тогда ещё Санкт-Петербурге, затем Петрограде] зимой, каждый раз к весне уже подготовлялся ехать на лето туда, мечтая об этих всех любимых лесах и перелесках…»

Терем-школа не прожила долго – в 1940 году здание сгорело и не было восстановлено. Само селение прекратило существовать, как и Маурино…

Мы решили спуститься к Яхрусту. Место здесь удивительно солнечное. Вошли в лес как раз у кривой елки. И обернулись – возможно, 90 лет назад мы бы и увидели здесь терем.

Спуск к реке живописен – тут же гора старого штакетника, будто разобрали чей-то забор.

Тут охотничья заимка. У воды, укромно, сухо, солнечно.

Все логично. Охота здесь и сто лет назад была неплохой. Кустодиев любил охоту.

А это спуск к Яхрусту – довольно пологий. Река здесь замерзла. Следов Бабы Яги, которой художник пугал маленького сына, мы не увидели, но теперь в нее охотно верится – места уже одичалые, безлюдные. На берегу полно следов лося.

Красивое солнечное место – самое то для счастья и вдохновения. Бросаем прощальный взгляд.

Так как день был у нас еще впереди, мы решили еще раз заглянуть в фотографии Кустодиева. Вот на этой – мост через Медозу по дороге от Павловского на кладбище. На мосту стоят Юлия Кустодиева и Валентина Александрова. На дворе – август 1903 года. Женщины одеты почти по-крестьянски: белые рубахи, сарафаны или юбки, на головах платки. Идут они к храму в нынешнее урочище Нагорное – около 3 км от терема. Там церковь Рождества Богородицы до сих пор стоит на краю кладбища. Храм сегодня в руинах посреди леса, да и моста этого уже нет.

Но есть еще и такой снимок. Это тот же 1903 год. Наташа и Таня Поленовы делают покупки на ярмарке в деревне Иванковица. Видно, что торг развернулся прямо у церкви – видна колокольня и святые ворота.

А вот и супруга художника – Юлия Кустодиева – у того же прилавка с деревянными ложками, ковшами, ситами и берестяными туесами.

Есть и картина «по мотивам» Иванковицы – вот та же колокольня, те же торговые палатки, даже тот же мужик с ковшами и туесами, если присмотреться. Но писана по памяти в 1919 году, когда костромская глубинка уже была у Кустодиева в прошлом.

Так как время у нас было, мы решили проехать до Иванковицы – ныне нежилого села. Понятно, что век назад из Маурино туда вела полевая дорога. И мы даже сунулись по одной такой тропе напрямки – всего 5,5 км, но нас она вывела к ЛЭП и кончилась. А подъезды к Иванковице, судя по описаниям, были с оврагами. Поэтому мы решили не рисковать, вернулись к Хаустово и от него поехали накатанной грунтовкой. Вышло почти 9 км. В дороге стало ясно, что не будь морозов, мы бы не добрались. Дорога под снегом разбита, мы проваливались в колеи, а местами даже в -20 была сырая грязь, что удивительно.

Вот она – колокольня и святые ворота церкви Иоанна Предтечи предположительно 1786 года постройки. Перед ними и был тот сельский торг. Где-то тут сидел мужик с туесами и ковшами, а над ними склонились городские барышни в косынках и сарафанах.

За храмом – погост. Много советских памятников. Люди помнят свое село и еще хоронили тут своих родителей. Правда, по сырой дороге сюда не приехать вовсе. Площадь в центре села есть – прямо как на картине и на фото Кустодиева. Видны были два дома – когда-то большие и красивые, сейчас брошены и разломаны. Но кто-то явно приглядывает за храмом – поэтому еще на месте ажурные святые ворота – вот они точно помнят художника. Сам храм закрыт.

Нашли отрывные «билетики» на требы. Наверное, в 1990-е годы были напечатаны.

И все же тоски щемящей в таких местах больше. Пока были в Иванковице, солнышко начало клониться к закату. Это означало, что пора выбираться. В овраги леса уже начинала затекать вечерняя синева. В декабре уже после обеда хоть спать ложись – темнеет.

Выехав на старый почтовый тракт, мы решили все же заглянуть в Высоково – имение старушек Грек, где росла их воспитанница Юлия Кустодиева. Усадьба, к сожалению, тоже не сохранилась. О том, какой она была, вспомнить тоже не получится. Известно, что здесь на Медозе на дворе у дворян Грек останавливался сам будущий Александр Второй, путешествуя в Вятку или из нее. Кстати, в 1903 году умерла последняя из трех старушек Грек, а имение не досталось воспитаннице и поступило в казну как выморочное.

Сейчас усадьба Высоково угадывается по старым деревьям. За Медозой теперь живут какие-то люди, поставившие свои дома на месте барского. Через Медозу здесь перекинут подвесной мостик, мы прошлись до подъездной аллеи и вернулись.

Я нашла только две картины из Высокова. На первой Юлия Евстафьевна сидит за столом на деревянной веранде. Перед ней стоит собака. Обстановка очень простая, а дом, кажется, деревянный.

Вторая картина более ранняя – интерьер высоковского дома 1901 года. На маленьком столике стоят два красных тюльпана, что странно – четное количество цветов не ставили. Один уже поник головой. Возможно, это символично: в 1901 году от трех старушек Грек осталось только две сестры, и одна из них уже тяжело болела – в этом году она и умерла. Оба цветка тонут в холодном сиреневом мареве анфилад старого дома, где кроме этих белых дверей и пары темных кресел ничего не видно.

После короткой прогулки в Высоково мы выехали в сторону дома. Проехали Крутец, в котором, оказывается, у Кустодиева тоже были сделаны пара фотографий.

Сейчас, конечно, все уже не так.

Мы успели пройтись в центре села Семеновского, где Кустодиев писал свои знаменитые базары и ярмарки. Но село уже не узнать и не соотнести с картинами: храмы разрушены, нет и намека на прежнее. Даже Иванковица сохраняет больше, стоя забытой в лесу, чем это довольно людное селение.

Мороз крепчал, мы вернулись из Семеновского под Крутец и пообедали в придорожном кафе незатейливой солянкой и гуляшом с пюре. Солнце неумолимо приседало за костромской лес. Закат мы встретили на волжском мосту – день догорал нестерпимым розовым, как раскрасневшийся с мороза ребенок…

Почему-то вспомнилось. Писатель Максим Горький спросил Бориса Кустодиева, уже болевшего тяжело и безнадёжно: «Знаете, что меня больше всего удивляет? Судьба окрасила вашу жизнь в холодные, можно сказать, мрачные тона. А ваши картины, наоборот, до краев заполнены солнцем и радостью». «Это потому, что краски для своих картин я выбирал сам», – ответил художник.

До Нижнего Новгорода добирались уже в темноте.