Карачарово: дворец графини-археолога

Карачарово – южная окраина города Мурома, ассоциируется у туристов только с образом Ильи Муромца. И мало кто знает, какую недоступную жемчужину хранит высокий окский берег бывшего села – ее не показывают туристам.

Муром мне очень напоминает чемодан с двойным дном. На поверхности – показная религиозность города: большое количество монастырей и храмов, святые Петр и Феврония, их праздник и богатырь в рясе Илья Муромец. Это доступно каждому туристу – хоть в группе, хоть в благостном одиночестве. Но самый интересный Муром – как раз не религиозный, а языческий и светский. И эту сторону его жизни всегда хочется рассмотреть подробнее.

В один зимний солнечный выходной мы решили посетить южную окраину Мурома – бывшее село Карачарово. Интересовал дворец карачаровских помещиков Уваровых, археологов и историков, одних из основателей Исторического музея в Москве. Они называли свою усадьбу Красной Горкой и владели ей до самой революции 1917 года. Здание дворца, датированное аж XVIII веком, стоит на кромке высокого окского берега, изрезанного оврагами. Информации о нем в интернете весьма мало, а потому мы решили просто увидеть все своими глазами.

На старом плане усадьба очень интересна: с фигурной клумбой в партере, парковыми террасами, обыгрывающими речной склон, двумя полукруглыми галереями от главного дома к флигелям, видовыми точками в ландшафтном парке и массой хозяйственных построек. Прелесть!

Добраться до Карачарова легко. Мы ехали из Нижнего Новгорода через окский мост, а потому просто пересекли Муром по улицам Войкова, Куликова и Радиозаводскому шоссе, которое в своем финале гнется влево и ведет на улицы Энгельса и Кирова. Собственно, тем, кто очень хочет старых дорог и трактов, можем посоветовать ехать в Карачарово по улице Ленина и Карачаровскому шоссе – и от них влево побежит к Оке стрелой улица Кирова. А все потому, что улица Кирова – и есть подъездная аллея в Красной Горке, когда-то обсаженная березами. Сегодня тут не видно остатков старых аллей, вдоль дороги стоят советские двухэтажные домики разной степени тоски по капремонту. На финише поджидают ворота со сторожкой, но не совсем как при Уваровых, а с КПП, полосатым шлагбаумом и постовыми – режимный объект. Ближе сфотографировать не получилось.

Так как вокруг спокойно жили обычные люди, мы решили прогуляться в поисках интересных видовых точек на архитектурный объект. Среди домов нам попалось несколько старых лип и даже лиственниц, которые наверняка и составляли усадебный парк Уваровых. Интересно, что советская застройка поверх усадьбы сохранила ориентацию на подъездную аллею.

Мы обошли закрытый периметр слева вдоль жилых домов и вышли на бровку окского откоса, оказавшись в тесной липовой аллее. На старом плане усадьбы узкие аллеи есть как раз в этой части – как сохраняющие откос от оползня, а хозяйский сад – от ветров. Не исключаю, что в советские годы их даже возобновляли – решение очень практичное.

Склон в отличие от старого плана, уже не имел никаких дорожек-змеек, а просто зарос бурьяном и сорными деревьями. Разумеется, прибудь мы летом, за всей этой зеленью мы бы не смогли ничего рассмотреть. Аллея уходила влево, а справа у нас был высокий бетонный забор с колючей проволокой и протоптанная кем-то в сугробах тропка. Так как она вела на смотровую площадку усадебного парка, мы полезли, рискуя порвать куртки. Надо сказать, что нам повезло – забор не был сплошным, и местами в нем уже образовались щели и дыры. Так мы смогли хоть одним глазом увидеть детали уваровского дворца – речной фасад, остатки парадной лестницы, размах крыльев-галерей.

Массивный кубоватый дом практически лишен украшений, если не считать фальшколонны по речному фасаду и словно заложенный полукруг окна в мезонине. К сожалению, так же видно, что состояние дома, который является памятником архитектуры, оставляет желать лучшего – штукатурка осыпается, есть утраты кладки, видны потеки воды по стенам, с крыльца исчезли львы.

Галереи-крылья, ведущие к флигелям, тоже в печальном состоянии. Про строительство посторонних объектов и прочих вигвамов в непосредственной близости от главного дома уж промолчим. Зато есть несколько лип – остатки былой роскоши, и сохраняется расстекловка окон.

При этом дом сохраняет свое очарование. Да, сделать бы эту фотографию с парковой террасы, а не подвисая над обрывом и держась одной рукой за сплошной бетонный забор.

За нашими спинами берег довольно резко уходит вниз. На склоне – еще несколько старых деревьев, мусорная поросль, а внизу – целая улица и, конечно, Ока.

Добравшись до угла, мы сфотографировали почти тот вид, который видели хозяева усадьбы и их гости, разглядывая за оврагом Карачарово и бегущую с рязанской земли Оку.

Мы не стали замыкать круг, не зная, куда заведет нас тропинка, и вернулись обратно, откуда начали свой поход вдоль забора. Во дворе жилого дома мы встретили вышедшего из подъездного тепла рыжего котика. Рыжие котики – всегда к удаче.

Удачей стала идея зайти в подъезд жилого дома и воспользоваться видом, который открывается из окон его жильцам. Жаль, против солнца в это время дня.

Словом, еще есть, что беречь, и жаль, что делается это в высшей степени небрежно. Еще больше жаль, что турист не может увидеть этот дом, пройтись по залам, галереям, посмотреть с крыльца на Оку. Жаль, что дворец не стал музеем – его хозяева того были бы достойны.

Кстати, о хозяевах этого дома узнать было легче, чем лазить под забором над обрывом.

Село Карачарово из тех, чей год основания уходит в толщу веков и никому неизвестен. Первое его упоминание, как вотчины князей Черкасских, относится к XVII веку. Однако учитывая, что Карачарово – легендарная родина богатыря Ильи Муромца, село должно было существовать уже в XII веке. Название села имеет, видимо, татарские корни: карачар – это «черноволосый, смуглый», а в произношении «кара джар» – «черный берег». При этом в XVI – XVII веках встречается в Казани мужское имя Карачар. Словом, тоже никакой определенности.

От Черкасских Карачарово переходит по женской линии к Шереметевым. Во второй половине XVIII века село Карачарово «с людьми и со крестьяны» вошло в приданое Варвары Петровны Шереметевой (1750 – 1824), выданной замуж за Алексея Кирилловича Разумовского (1748 – 1822).

Разумовский был отлично образован, знал множество европейских языков, имел широчайший круг общения. Камергер, тайный советник, сенатор, масон, мистик, министр народного просвещения – это все он. По словам острослова Филиппа Вигеля, все сыновья гетмана Кирилла Разумовского «были начинены французской литературой, облечены в иностранные формы, почитали себя русскими Монморанси, были любезные при дворе и несносные вне его аристократы». К этому князь Васильчиков прибавляет, что старший из них, Алексей, был «гордыни непомерной… и суров в кругу своего семейства».

Князю Васильчикову стоит верить! Варенька Шереметева была очень робкой и склонной к тихой домашней жизни, что мужу казалось скучным. Жена вызывала у него неконтролируемые вспышки гнева и, как писали о нем современники, «граф изрядно боялся в таком припадке прибить свою бедную супругу». Варвара Петровна за 7 лет семейной жизни родила мужу пятерых детей, а еще через три года была изгнана им из дома. Причем Разумовский не отдал ей малышей. “Во избежание дурного нравственного влияния” матери дочерей – семилетнюю Вареньку и двухлетнюю Катюшу – граф поручил заботам своей сестры графини Прасковьи Гудович, а к девятилетнему Петру и четырехлетнему Кириллу приставил иностранцев-гувернеров. Если девочки росли под добрым присмотром тётки, то мальчики в доме отца превратились с годами в кутил, которых не интересовала даже служба. Кирилл так и вовсе сошел с ума, после чего пребывал в изоляции от людей.

Надо сказать, что граф не остался в одиночестве – у него сразу же появилась неофициальная семья. Его выбор – дочь берейтора Мария Соболевская, судя по всему, обладала тем счастливым характером, который смог обуздать нрав Разумовского. Граф прижил с ней десятерых детей, причем, разница между старшим и младшим была 30 лет! Все они получили фамилию Перовские, и Разумовский с большим трудом добился от императора Александра I дворянства для них. Правда, старания не прошли даром – это было блестящее потомство, хоть о них и отзывались, как о «сучьих детях». Из пяти сыновей получились отличные генералы, губернаторы, член Российской Академии, министр и даже член Госсовета. Дочки тоже не ударили в грязь лицом, влившись в титулованные семейства своих супругов.

Мы просто отметим, что автор известной с детства сказки «Черная курица или Подземные жители» и еще ряда фантастичных повествований, о которых лестно отзывался даже Александр Пушкин – сын графа Алексей Перовский, писавший под псевдонимом Антония Погорельского. Внуками взбалмошного Разумовского стали братья Жемчужниковы – известные поэты, писатели и одни из создателей образа Козьмы Пруткова. Также внуком Разумовского был поэт и писатель Алексей Толстой – вы же читали его «Князь Серебряный», «Колокольчики мои, цветики степные…»? В проекте «Козьма Прутков» он тоже принял горячее участие. Впрочем, и революционерка, руководившая смертельным покушением на императора Александра II, за что была арестована и повешена, тоже была Перовская – правнучка графа Разумовского Софья. Вот такие последствия были у любви графа к дочке берейтора.

Но вернемся к брошенной Варваре Петровне – она прожила остаток своей жизни замкнуто, не принимая в своем доме никого, кроме близких родственников и паломников из святых мест. Решение о строительстве дома в Карачарове было принято, очевидно, ею. Возможно, хотелось жить более уединенно, с видом на величавую Оку и в соседстве с древними святынями. Достроить дом ей по неизвестным причинам не удалось – денег-то было вдоволь.

Расстраиваясь от своих сыновей, она была счастлива двумя дочерьми (третья умерла во младенчестве), которые были удачно выданы замуж и в итоге унаследовали большую часть богатств своего отца и матери. Дочь Екатерина Алексеевна (1781 – 1849), любимая фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, вышла замуж за Сергея Семеновича Уварова (1786 – 1855). С невестой жених познакомился во Франции во время службы секретарём русского посольства. Кстати, на момент женитьбы Уваров не был графом – этот титул он получит в 60 лет, когда за спиной останется служба министром просвещения, озвучившим знаменитый постулат «Православие, самодержавие, народность». При Уварове было открыто 50 дворянских институтов. Он состоял членом литературного общества «Арзамас» под псевдонимом «Старушка», в состав которого также входили знаменитые люди Петербурга: Василий Жуковский – «Светлана», Константин Батюшков – «Ахилл», Александр Пушкин – «Сверчок», Николай Карамзин и многие другие.

Несчастная бабушка Варвара Петровна успела увидеть трех внучек Уваровых и всего на год разминулась на этом свете с единственным внуком, названным в честь ненавистного мужа Алексеем. По иронии судьбы именно ему и досталось в наследство бабушкино муромское Карачарово.

Юноша рано проявил склонность к занятиям археологией – сказалась тяга отца, графа Сергея Семеновича, к истории и знакомства с Погодиным, Грановским и другими историками. Окончив курс в Санкт-Петербургском университете, Алексей Уваров (1825 – 1884) довершал свое образование в Берлине и Гейдельберге. Он активно практиковался в экспедициях на места раскопок в пределах бывшего Суздальского княжества и на юге России.

От всего этого его отвлекло в 1845 году поручение отца: граф отправил сына в Муром – оформлять наследство от бабушки Варвары Петровны. Алексей Уваров и позже вспоминал то унылое зрелище, которое открылось ему на месте карачаровской Красной Горки: на пустынном холме возвышались три дома — большой двухэтажный недостроенный дом и при нем два жилых дома меньших размеров. Уваров решил, прежде всего, засадить холм и устроить вокруг домов сад. Нанял крестьян и стал свозить землю с соседних полей, высадили дубы, сосны и ели. Усадьбу связали с большой трактовой дорогой широкой березовой аллеей. В присутствии молодого хозяина начали достраивать большой дом, также соединив его с флигелями крытыми полукруглыми галереями, внутри которых предполагали в будущем сделать зимний сад.

Пока кипела работа, молодой хозяин объездил все окрестности: луга и берега Оки, охотился в лесу, следил за весенними разливами реки и отмечал на карте места, которые не затапливаются. Уваров даже начал раскопки и попал на следы древних погребений, которые впоследствии были им вскрыты, обследованы и дали ему возможность определить границы местопребывания племен. Граф первым описал быт, верование и могильную атрибутику пропавших народов.
Несмотря на то, что Карачарово предоставляло Уварову не только прелести загородной жизни, но и возможность занятий археологией, жить в Карачарове молодой хозяин не мог. Он служил в Санкт-Петербурге, принимал там участие в основании Нумизматического общества, превратившегося впоследствии в Петербургское археологическое общество, и повышал образование в Европе. Так большой дом в Карачарове был достроен и снова запущен. Управляющий занимал один из флигелей. В комнатах господского дома или вовсе не было мебели, или она была закрыта чехлами. Зимний сад так и не был помещен в галереи.

В начале зимы 1857 года Алексей Уваров переселяется из Петербурга в Москву, так как был назначен помощником попечителя Московского учебного округа, и поселяется в Мертвом переулке в особняке напротив дома, который снимало большое семейство Щербатовых. Об Уварове говорили уже как об ученом, называли его членом Академии наук и рассказывали о его достижениях. В первое время граф был занят устройством своих дел и не показывался в обществе. Однако потом он все же выбрался на традиционные зимние балы и там увидел свою соседку – юную княжну Прасковью Щербатову (1840 – 1924).

Графу 32 года, он богат, холост, равнодушен к балам и увлечен наукой. Княжне всего 17, и она обожает танцевать. Стоит сказать, что она уже тогда имела весьма хорошее для молодой девушки домашнее образование. Среди её воспитателей профессор-лингвист Федор Буслаев, занимавшийся с ней русской литературой, пианист-виртуоз и дирижер Николай Рубинштейн, дававший уроки музыки, и пейзажист Алексей Саврасов, приходивший заниматься рисунком и живописью.

Юная Прасковья не обладала классической красотой, но имела живость и обаяние, а потому многим нравилась. В ту же зиму на балах она часто пересекалась с Львом Толстым, а потому не исключено, что Прасковьей ему и навеян образ Кити Щербацкой в романе «Анна Каренина».

«Платье не теснило нигде, нигде не спускалась кружевная берта, розетки не смялись и не оторвались; розовые туфли на высоких выгнутых каблуках не жали и веселили ножку. Густые косы белокурых волос держались как свои на маленькой головке. Пуговицы все три застегнулись, не порвавшись на высокой перчатке, которая обвила её руку, не изменив её формы. Чёрная бархотка медальона особенно нежно окружала шею… Глаза блестели, и румяные губы не могли не улыбаться от сознания своей привлекательности».

Л. Н. Толстой «Анна Каренина»

Правда, о великом писателе Прасковья Сергеевна оставила другие впечатления. Цитирую по ее воспоминаниям. Кстати, рекомендую книгу к прочтению.

«Появился среди наших кавалеров и граф Лев Николаевич Толстой, вернувшийся с Кавказа и уже создавший свое «Детство» и «Отрочество» и роман «Казаки». Он усердно танцевал, знакомился, ухаживал, носился сам с собой и искал везде и во всех, по собственному признанию, героев и героинь для будущих своих произведений. Много мазурок просидела я с ним, спорила без конца о его героях и героинях, о суете мирской, о призвании человека, о соблазнах, вносимых в народные массы нашею роскошью и балами, и остаюсь при своем мнении, что у него на чердаке уже и тогда не все было в порядке».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

Граф не скрывал, что ходил страдать на балы ради юной княжны, а потому вскоре стал навещать семью Щербацких дома. Его принимали родители и приглашали Прасковью для беседы с гостем. Незаметно для всех, граф стал выбирать те дни для визитов, на которые назначались очередные танцы, и юная Прасковья лишалась удовольствия. Ее это смешило. К осени граф уже не давал повода сомневаться в серьезности его намерений, и когда родителям оставалось только ждать его на пороге с объяснением, мать княжны решила поговорить с дочерью. Этот разговор Прасковья Сергеевна описала в своих воспоминаниях. Матушка обращала ее внимание на большую разницу в возрасте с графом, его увлечение наукой и совершенное равнодушие к светскому обществу.

«Я сердечно поблагодарила мать за ее ко мне сердечное отношение и ответила, что, выросшая в многолюдной богобоязненной семье, я давно поняла, какие требования предъявляет нам жизнь, что граф мне нравится своей серьезностью, и что я горжусь тем предпочтением, которое он мне оказывает».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

Прасковья Сергеевна описывает массу забавных ситуаций, которые происходили в период ухаживаний богача-историка: подосланный негр с розаном, доставка персиков на роскошных тройках и сцена в парке, где у нее понесла лошадь. Граф прогуливался пешком и был одним из тех, кто увидел, как княжна попала в сложную ситуацию, но удержалась в седле. От скачки она растеряла сумочку и шляпку.

«Подошел граф с моей шляпой в руках. Подавая ее мне, он взволнованно и сурово вскричал: «Что за ужас, никогда не позволю моей жене ездить на подобных бешеных лошадях». — «Надеюсь, граф, — сказала я ему в ответ, — что Вы будете более ласковым голосом обращаться к жене вашей, если пожелаете, чтобы желания Ваши были исполнены». Он подошел ближе и, сняв шляпу, тихо проговорил: «Извините меня, княжна».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

В конце ноября 1857 года граф Уваров посватался к княжне Щербацкой и получил согласие. Уже в январе 1858 года они повенчались. За первые 10 лет семейной жизни графиня родила семерых детей, из которых выжило шесть.

Жизнь Уваровых – сплошная круговерть экспедиций, заседаний, раскопок, ученых съездов, собирания коллекций для музея, земских хлопот. Эти двое сделали так много для становления российской археологии и истории, что их имена стоило бы произносить чаще, а память увековечить. Прасковья Сергеевна полностью разделяла дело мужа, поддерживала его и постепенно стала равноправной соратницей.

В своих воспоминаниях она описывает краткие приезды с мужем в Карачарово – это место привлекало их именно как археологов. В овраге рядом с усадьбой в 1877 году граф открыл палеолитическую стоянку, то есть первым нашел «каменный век в России». Следов стоянки теперь не найти. Видимо, она оказалась под дамбой, соединившей склоны оврага. Именно карачаровские раскопки стали главным аргументом графа Уварова в споре с западными историками о том, жили ли люди в средней полосе России в каменном веке. При этом жить длительное время Уваровым тут не приходилось – из всех имений они предпочитали Поречье в Можайском уезде – там был шикарный дом, парк, коллекции.

В 1884 году граф Уваров скончался от болезни сердца. О душевной скорби графиня писать в воспоминаниях не стала. Прасковья Сергеевна считала напряжение и хлопоты, связанные с организацией Исторического музея в Москве главной причиной «той болезни сердца, которая мало-помалу подтачивала здоровье мужа и унесла его в могилу». Теперь ее жизнь была посвящена только детям и науке. Расцвет научной и организаторской деятельности Уваровой пришелся на последние 15 лет XIX и начало XX века. В это время она «вышла из тени» своего знаменитого мужа, выступала как самостоятельный и весьма авторитетный деятель, во всяком случае, именно так оценивала ее труды научная общественность. Она стала бессменным председателем Археологического общества, почётным членом Российской Академии наук, автором 174 работ по истории и археологии. Её называли «второй Дашковой».

В 1891 году, когда ее младший ребенок достиг совершеннолетия, Прасковья Сергеевна решила разделить имущество между детьми, отписав каждому имение и финансовую долю. Себе она оставила Карачарово, и переехала туда с незамужними дочерями Прасковьей и Екатериной.

«Когда мы переехали в Карачарово, то дом оказался без полов и оконных рам, и нам пришлось довольствоваться одним из флигелей, предоставляя второй кухне и прислуге. Контору же и управляющего конторой, занимавшего этот флигель, перевели в лес, где выстроены для них помещения. Мы очень скоро привыкли и полюбили свое Карачарово, несмотря на то, что там не было ни великолепного многодесятинного парка, ни великолепных оранжерей, ни всех художественных богатств Поречья, о которых нередко вспоминалось; полюбили и наслаждались в самом Карачарове великолепием вида на могучую многоводную Оку, на восходы и заходы солнца, на лунные вечера, а в Лесном (так назвали поселок, который основался в нашем лесном царстве) — дивным лесом, соснами, дубами и богатством флоры в более низменных местах по речке Велетьме, той самой, которая была открыта мужем среди дебрей еще не разработанного леса, Велетьме, которая вливалась в речку Тешу, приток Оки, дала возможность разрабатывать лес, сплавляя его в безлесные местности нашей великой России».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

Карачарово было лесным имением, и графиня умело управляла имеющимися в ее руках ресурсами. Более того, она выступала за сохранение Мещерских лесов и была противником вырубки ради наживы. В эти годы в имении уже нет большего полевого хозяйства – перенаселенное Карачарово нуждалось в огородах, и Уваровы отдали крестьянам не только всю пахотную землю, но и часть заливных лугов на противоположном берегу Оки.

Встречаются сведения, что Прасковья Сергеевна охотно скупала землю в отдаленных углах узда и вскоре стала самой крупной муромской землевладелицей. Она уделяла внимание земским вопросам – особенно образованию и здравоохранению. Уварова тратила собственные средства на устройство школ и больниц, покровительствовала талантливым педагогам. Именно к ней убежал из села Жайска (Муромский уезд) учитель Иван Губкин, будущий основоположник советской нефтяной геологии и академик СССР. Его педагогическая карьера чуть было не оборвалась из-за конфликта с попечителем Жайской школы Быковым, который настаивал не на науках в школе, а на молитвах.

Губкин перевелся в Карачаровскую школу и получил полное содействие Прасковьи Сергеевны. Этот период работы он называл «самым счастливым». Губкин даже организовал просветительские лекции о природе, архитектуре, истории и географии с «волшебным фонарем», имевшие большой успех у всех жителей села. Уварова приобретала все новейшие учебные пособия для школы и тем заслужила большое уважение у учителей. Любила графиня наградить и лучших учеников сельской школы, вручая ребятам золотые медали и подарки. По праздникам из Карачарова приезжала в Саваслейку и другие свои села, всем встречающим её детям раздавала пироги, конфеты, монеты.

Старожилы рассказывали, как она ездила по селу Карачарову без кучера в легкой коляске, запряженной серыми в яблоках конями, и могла запросто без церемоний войти во двор к любому крестьянину. Многих она знала лично и по именам. Если графиня замечала в селе покосившийся дом, то тут же узнавала у соседей о поведении его хозяев – дескать, как так получилось, что довели они жилье свое до неприглядного состояния. Если это были приличные, но бедные люди, Прасковья Сергеевна посылала управляющему записку, чтоб тот выдал им на ремонт лес. А всех замеченных в дурном поведении она немедленно высылала за пределы ее любимого Карачарова.

Получить работу у графини можно было, только имея безупречную репутацию порядочного и трезвого человека. Наверное, поэтому на фото ее служащих такие умные приятные лица.

Кстати, Навашинский судостроительный завод “Ока” начался с инициативы Прасковьи Сергеевны: это она выделила земельный участок и лес для строительства Липнинской судоверфи – филиала Кулебакского горного завода.

Разумеется, графиня Уварова все также выезжала на все мероприятия, связанные с ее научной деятельностью, поэтому ее нахождение в Карачарове не было постоянным. Однако, судя по сохранившимся старым фото, дом был приведен в полнейший порядок. Фасад со стороны реки очень прост, и главным его архитектурным украшением являлись пышные лестницы, поднимающиеся на балкон второго этажа параллельно фасаду с заворотом в сторону реки, и широкая центральная лестница, ведущая к входам первого этажа, находящимся под центральным балконом. Две террасы, расположенные уступами к воде, с широкими каменными лестницами продолжают начатый от входов во дворец спуск к реке и дают возможность видеть фасад целиком как издали, так и от самого обреза водной глади.

Групповой портрет родственников и гостей на парадной лестнице. Уварова сидит на третьей ступеньке в черном платье. Судя по всему, в гостях у графини ее сын Федор Алексеевич с сослуживцами. Он ещё будучи студентом записался в казачье сословие Терского казачьего войска и, по окончании университета в 1889 году, поступил вольноопределяющимся в Сунженско-Владикавказский полк. В 1890 году году выдержал офицерский экзамен при Ставропольском юнкерском училище и был произведен в хорунжие. В 1891 году вышел в запас в чине хорунжего.

Муромские окрестности продолжали благодарить графиню редкими археологическими находками, обнаруженными столь случайно, что начинаешь верить в провидение.

«Лето 1910 года памятно мне неожиданной находкой огромного мерянского могильника почти под самым Муромом. Собирались проложить шоссе из Мурома в Меленки, начали с насыпи, для которой, чтобы не портить крестьянских полей, решено было под лопату снимать землю по сторонам пути и с первых же ударов лопаты открылся сплошной огромный могильник с сохранившимися костяками, украшенными с головы до ног бронзовыми бляхами, цепками, кольцами, колокольцами, с расшитыми головными уборами и такою же обувью. Костяки лежали в полном порядке, очень близко один от другого и видимо не были никем и никогда тронуты. За мной прислали в Карачарово, и по осмотру этой удивительной находки я просила инженера, заведующего проведением дороги, принять меры для сохранения его целости, пока не рассмотрим и не запишем подробностей. Я телеграфировала в Москву, и к нам на помощь приехал Городцов с музейным служителем, и нам удалось вырезать для музея целую женскую могилу, вдвинуть под нее доску, прикрепить к ней разные подробности (размещение костяка и вещей), упаковать и перевезти в Московский музей. Большая часть остальных вещей были разобраны любителями, а большая часть могильника, вероятно, хранится еще до сих пор под землею».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

«Часть лета 1912 года мы провели в Карачарове и, посещая часто Волосово, производили там весьма часто раскопки, которые в это лето увенчались особым успехом. Как-то раз мы, захватив с собой закуску, отправились в Волосово особенно рано. Выгрузившись там, мы отпустили нашу моторную лодку до вечера, обошли деревню, расположенную среди леса на возвышенности, расспросили крестьян насчет их случайных находок по берегам Оки и ее притоков, приобрели у них два костяных, тонко обделанных рыболовных крючка, спустились в низину, рассыпались в разные стороны и, вооруженные ножами и лопатами, произвели расчистку нескольких более свежих песочных заносов и очистили несколько старых заносов от покрывающего их дерна, но… все было напрасно: никто ничего не нашел, и когда мы собрались закусить, то раздались сожаления на то, что лодка наша отослана до вечера и что нам придется таким образом проскучать на солнце без всяких занятий еще часов 6 или 7, но вышло совершенно другое. Сидя на бугре, успевшем уже покрыться зеленым дерном довольно значительной толщины, я, разделив провизию между сопровождающими меня дочерьми и внучками, от нечего делать стала разрыхлять столовым ножом угол окружающего нас дерна и, сбрасывая его в сторону, продолжала разрывать и находившийся под ним песок. Вдруг нож наткнулся на что-то твердое и весьма скоро, раздвинув песок руками, мы увидали кучку кремневых крупных отбросов, а под ними аккуратно сложенные великолепные ножи из светлого кремня, особо огромных размеров и необычайно тонкой обивки. Восклицаниям и радости не было конца, забыто палящее солнце, моторная лодка, все принялись за работу, вскрыли и пересыпали весь бугор, но… более ничего не нашли. Вернулись домой торжествующими и немедленно телеграммой известили Московское археологическое общество и Исторический музей о счастливой находке».

П. С. Уварова воспоминания «Былое. Давно прошедшие счастливые дни»

Все эти находки описывал известный русский археолог Городцов, который восхищался распорядком жизни Уваровых в Карачарове: «Я не знаю, можно ли лучше и разумнее жить, чем живут графини. Их время, занятия, отдых, все распределено с таким умом, что выше ничего нельзя и придумать. И невольно хочется сказать «Ecce domines intellegentes» («Вот разумные женщины» (лат.)). Недаром графини всегда пользуются хорошим, бодрым настроением и здоровьем. Их жизнь следует изучать и брать в образец».

Если вам интересно, я даже перепишу цитаты Городцова о том, как жили разумные женщины:

«В 9 часов они пьют чай. С 10 до 12 энергично работают. В 12 часов – легкий завтрак. С 12 до 3 – отдых и прогулки. В 3 ½ – чай. С 3 ½ до 5 – опять работа. В 5 часов – обед из трех или четырех блюд, всегда с фруктами. Обед рациональный, легкий, гигиенический. После обеда с час времени легкие домашние занятия или прогулка. С 6 до 9 часов – опять серьезные занятия. В 9 часов вечера чай, после которого все члены семьи обмениваются своими впечатлениями, затем опять занятия или распоряжения по дому и хозяйству. Графини часто ездят в лес для осмотра участков, иногда с 9 часов утра до 5 часов вечера; то же для осмотра школ. <…> Но эти поездки такие трудные. Таким образом, эти люди, имеющие средства жить сибаритами, живут действительно трудовой разумной жизнью. Следует заметить, что описываемую здесь жизнь графини ведут на даче и считают ее отдыхом. <…> Я никогда не видел, чтобы графини имели печальные, утомленные лица: они всегда и все жизнерадостны, энергичны и свежи. Это сказывается в их манере держаться, их отношении к людям, друг к другу, и во всем, даже в голосе, их смехе и разговоре».

Вся эта размеренная жизнь оборвалась с революцией. Графиня была в преклонном возрасте и не оставила ни одной жалобы на происходящее – ее больше волновало расхищение коллекций, уничтожение созданного, чем ее собственная жизнь.

Страшный революционный год пощадил семью Уваровых – они выехали сначала на Кавказ, а потом, опасаясь за свои жизни – в Югославию. Графиня так и не смирилась со случившимся в России. Она была погребена в 1924 году далеко от Карачарова – в местечке Добрна (сейчас Словения). По завещанию ей в гроб положили горсть русской земли, которую она привезла с Родины.

В 1918 году наиболее ценные вещи из усадьбы были перевезены в музей. Наверное, немало пропало без вести, еще больше вывезли в Москву. В флигелях бывшего имения разместилась коммуна «Альтруист». 18 июля 1922 года управление муромских льняных фабрик опубликовало сообщение об открытии при коммуне дома отдыха, который разместился в главном здании усадьбы. В ноябре 1929 года президиум окрисполкома нашел невозможным дальнейшее существование Карачаровского дома отдыха… А на просторах интернета еще можно увидеть советские фотографии дворца Уваровых. Дом вполне узнаваем, но уже без штор, без вазонов, по-сиротски бесприютен.

А вот въезд в советский дом отдыха, которым стала усадьба.

Немного интерьеров, которые никто и не думал сохранять в прежнем виде.

Галерея, ставшая в советские годы столовой.

Правда, если хочется иметь представления о богатстве обстановки дома, можно сходить в Муромский музей. Там хранится немного картин, посуды и мебели из усадьбы. Наиболее ценными являются предметы художественной мебели из Красной Горки. Особо выделяется шикарный дубовый гарнитур начала XVIII – второй половины XIX века из 29 предметов. Это прекрасный образец немецкой работы, выполненной в стиле ренессанса и немецкого барокко. Массивный шкаф, диваны-лари, стулья и кресла богато декорированы резьбой в виде львов и ангелов, маскаронов, кариатид идиковинных растений. На высоких спинках двух диванов – рельефное изображение сцен соколиной охоты на фоне готического замка. Немецкие гербы присутствуют в сюжетах резьбы стульев и шкафа. Мягкие стулья и кресла обиты тканью XVIII века. На каком-то таком стуле сидит на старом фото пожилая графиня. Из архивных источников известно, что дубовый гарнитур украшал гостиную Карачаровского дома графов Уваровых.

Мне бы очень хотелось, чтобы у военных в Муроме было новое современное добротное здание, а дворец графини Уваровой в Карачарово стал музеем, доступным для грамотной реставрации, специалистов и туристов. Это было бы очень справедливо по отношению к незаурядной Прасковье Сергеевне и ее супругу Алексею Сергеевичу. И это было бы очень честно по отношению к городу Мурому, в котором туристам чаще рассказывают о безупречных святых, чем о вполне земных людях с их трудностями и достижениями.