Путевой дневник со Старосаратовского тракта

После Новой тракт бежал мимо села с поющим названием Поя, которое оставалось по правую руку. Но мы решили заехать – не так уж много на этой дороге следов прежнего, усадебного мира. Пересекли железную дорогу, бегущую из Арзамаса практически параллельно старому тракту и Р-158 с рубежа XIX – ХХ века.

Вообще Поя в середине XIX века – среднее по величине село. В нем было 70 дворов, первый в уезде каменный Казанский храм 1766 года (не сохранился), усадьба и улица полукругом по отношению к реке Пойке. Кстати, поя – это по-мордовски «осина», и этого дерева тут до сих пор немало. Хотя легенд о названии сложено тоже порядочно.

Село это славилось изготовлением саней, колес и тарантасов. Делали преимущественно крестьянские сани, незамысловатые, но качественные. Вот как описывается промысел жителей Пои в статье И. С. Богомолова «Кустарные промыслы Лукояновского уезда Нижегородской губернии»:

«… здесь выделывалось до 2000 саней в год. Санников в Пое – 40 человек… Санники занимались на открытом воздухе, а также в сараях. Кроме того, необходимо устройство разного рода парней. Они устраивались в стороне от селения, вблизи воды. Довольно значительное пространство парни занимала печь со встроенным котлом для распаривания полозьев. Такие помещения имел каждый кустарь. Парня служила кустарю 3-5 лет. А для выгибания полозьев устраивался особый станок из большого дубового бревна, вытесанного в середине и закрепленного в земле. На нём делалась большая косая выемка, куда закладывали конец полоза. 5-6 человек за другой конец начинали постепенно сгибать заложенный. Согнутые полозья затем закрепляли в особых станках, состоявших из двух столбов с тремя перекладинами, так, что согнутый конец упирался в перекладину, а противоположный – во врытый столб.

Материал для саней обычно был покупным. На полозья шёл дуб, а сами сани изготавливались из берёзы. За год один кустарь мог изготовить до 50 саней.

Работа над санями была проста и немногосложна. Сперва из сырого материала вытёсывали правильные полозья, клали их в парню, гнули и оставляли сохнуть. Затем полозья продалбливали и вбивали дубовые «копылья», на них закреплялся «вязник» и «верхи».

Места сбыта саней те же, что и колёс – Арзамас, Лукоянов, Выездново, Маресево и Гагино».

Из-за причудливой формы улиц в Пое и сейчас приезжему  непонятно, как идут порядки домов. Все село раскрывается какой-то большой площадью.

Долгие годы здешними землями владели помещики Мирошевские. Добрая память у жителей Пои осталась о сестрах-помещицах Вере и Анне Ивановнах. Попалось в одном источнике, что сестры остались старыми девами, но были добродушны и жизнь любили – с удовольствием читали книги,  занимались садоводством и образованием крестьянских ребятишек. Барский двухэтажный дом стоял на бровке высокого холма над долиной реки Пойки и словно парил над окрестностями. А вокруг дома был огромный сад с 140 яблонями, 110 грушами, бесчисленными сливами и вишнями, роскошными цветниками. Усадьба сестер занимала центр села, а дома крестьян словно водили вокруг имения хоровод.

Мирошевские были хлебосольны и любили гостей. Наверняка, немало родных и знакомых сворачивали с тракта к сестрицам, чтобы ночевать у них, а не на станции в Новой или на постоялых дворах Лукоянова. Мягкие перины, жаркие глянцевые бока домашних печей,  сытный горячий обед зимой и покойный сон на сенных тюфяках в прохладной мансарде да медный самовар в саду – летом. От такого в долгой и мучительной дороге не отказываются. Тут наверняка на зиму сушили груши, мочили яблоки, а огромные бутыли с всевозможными наливками стояли в спальнях у барынь. И, конечно, делали пастилу – из клюквы и яблок, сахарили в коробках розовый лепесток и мяту, а также варили брагу и медовуху. Без гостинцев от таких хозяек не уезжали. Разве не прелесть?

Дом не сохранился, а вот виды от него до сих пор потрясающие. Рядом с домом до революции была церковь.

Первой из сестер не стало Веры. Анна Ивановна поддерживала какое-то время хозяйство одна, а когда в 1889 году не стало и ее, наследницей стала племянница – видимо, дочь брата или другой сестры. Сведений о семье у лукояновских краеведов очень мало, а фото и вовсе не нашлись.

Племянница определила усадебный дом под школу. Возможно, так завещали тетушки. Эта школа называлась Духовной второклассной, и в ней готовились будущие учительницы для церковно-приходских школ и школ грамоты. В эту школу принимались дети крестьян и дьячков. Обучение было платным — 30 рублей в год. Школа заняла весь двухэтажный помещичий дом: три класса и столовая располагались на первом этаже, на втором этаже были еще несколько кабинетов и комнаты учителей. Заведовал школой священник протоиерей Комаров… Сейчас тут стоит бывшая советская школа, в которой, кажется, почтовое отделение.

Вокруг – немного старых берез и одичавших яблонь. И нет никакого следа от прежних садов, и не помнит никто малиновой шипучей воды, ульев в барском саду и самовара на столе с белой скатертью…

Мы выехали из Пои в сторону уездного города Лукоянова, до которого тракт бежал через деревню Фомину (сейчас Фоминка), мимо села Ульянина (сейчас в составе Лукоянова), мимо деревни Малой Лукановки (сейчас в составе Лукоянова). На подъезде к уездному городу путника встречал умёт – постоялые дворы и трактиры, немудреные лавки.  Здесь останавливались те, кто ехал на «долгих», то есть на своих лошадях и потому не нуждался в подмене. Здесь можно было сэкономить на постое, однако требовались бдительность и глаз за вещами и лошадьми. Умёт занимал пространство от Лукановки до современной остановки «Нефтебаза», где сейчас поворот на Кудеярово. И вновь пространство помнит все – сейчас на этом участке современной улицы Пушкина автовокзал, железнодорожный вокзал, магазины и рынок.

Из всего этого набора стоит увидеть железнодорожный вокзал, хоть и построен он был на рубеже XIX – XX веков. Вот ради него мы и сделали остановку.  Здания депо, станции, бани, водокачки, резервуар и другие делались из кирпича, который вырабатывался в селах Ульяново и Монастырке. Станции строились по одному чертежу в Лукоянове, Красном Узле и в Арзамасе – одноэтажные. Второй этаж станции был надстроен в 1915 – 1916 годах и предназначался для связи и телеграфа. Депо строилось веером, но было самым большим: вначале на 9 стойл, но после пристроек – на 15. Даже в Нижнем депо было на 6 стойл. Хозяйственные здания станции были построены к 1903 году. Вот вам наши путевые фото и дореволюционные.

Затем мы выехали в сторону старого Лукоянова. Кстати, в 1813 году в теплое время года у Ивана Долгорукова путь от Арзамаса до Лукоянова, то есть 55 верст, занял почти 12 часов: в полдень выехали и в полночь уже добивались квартиры на ночлег. Сейчас этот путь преодолевается раз в 12 быстрее.

Описания этого путешественника, большого любителя столиц, не вызывают симпатий к городку 1813 года:

«Городок ничтожной. Все домы деревянные и недалеко отстали от изб, людей мало… Лучшая беседа в доме городничего, у которого жена – дама словоохотливая, но переговоря об ярмонке и товарах, сложи руки да и сиди. Вечер наш был длинен. Усталь препятствовала гулять по улицам, да и чего смотреть?  Такие места для жителей, по мнению моему, хуже глухой деревни…»

Простим туристу 1813 года этот снобизм – в 1816 году в Лукоянове случился крупный пожар, после чего городок отстаивался по регулярному плану и, несомненно, стал лучше. Один Покровский храм архитектора Коринфского чего стоил! Более того, Лукоянов и сегодня заслуживает пристального внимания.

На центральной дорожной развилке, где тракт уходит направо и бежит в Починки, а налево – в старый Лукоянов, мы опять «встретили» Александра Сергеевича.

Встреча эта вполне закономерна. Известное всем Большое Болдино входило именно в Лукояновский уезд, поэтому Пушкин здесь неоднократно бывал. Как пишут пушкинисты, и подорожная у поэта была до уездного города, то есть здесь он заканчивал свой путь на почтовых лошадях и должен был пересесть на «долгие» – или к попутчикам до Болдино, или нанять экипаж, или ждать, когда управляющий пришлет за ним коляску. Впрочем, в Болдино можно было попасть не только со Старосаратовского тракта, но и с Симбирского – например, добравшись до Абрамова. Просто мы мало знаем о маршрутах поэта.

В уездном городе Лукоянове лошадей на станции тоже было 16, как и в деревнях. Согласитесь, до города Арзамаса с его 36 лошадями Лукоянову было далеко. Пушкин писал про Лукоянов в письмах из 1830 года своей невесте Наталье Николаевне Гончаровой, к которой так спешил, но застрял здесь из-за холерных карантинов.

Письмо Александра Пушкина к Наталье Гончаровой, 26 ноября 1830 года, из Болдина в Москву:

«Я должен был выехать из Болдина 1-го октября. Накануне я отправился верст за 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать все доподлинно…

Вдруг я получаю от вас маленькую записку, в которой вы сообщаете, что и не думали об отъезде. — Беру почтовых лошадей; приезжаю в Лукоянов, где мне отказывают в выдаче свидетельства на проезд под предлогом, что меня выбрали для надзора за карантинами моего округа. Послав жалобу в Нижний, решаю продолжать путь. Переехав во Владимирскую губернию, узнаю, что проезд по большой дороге запрещен — и никто об этом не уведомлен, такой здесь во всем порядок. Я вернулся в Болдино, где останусь до получения паспорта и свидетельства, другими словами, до тех пор, пока будет угодно богу».

Пустые поездки из Болдино до уездного Лукоянова и обратно давались поэту тяжело. Он сам пишет, что осень превратила здешние дороги в «корыта с грязью». Поэтому Пушкин в ожидании документов останавливался в номерах при трактире местного булочника Агеева. Номера располагались на улице Ямской на левом берегу речки Хвощёвки, впадающей в Тёшу. Этот дом сохранился. Он неподалеку от памятника и развилки.

Дом в грустном состоянии, но зато с мемориальной доской.

У Агеева было всегда многолюдно. И дело не только в удачном расположении трактира и номеров, но и в услужливости, а также в качестве кухни. Здесь подавали горячие агеевские калачи с прекрасным сливочным маслом, желтые лепестки которого таяли на ноздрятом мякише выпечки. К чаю из самовара подавали густые сливки, а если барину предстояла  дорога, то и лафитник горькой лукояновки под бочковой хрустящий огурец. И все это под звуки музыкальной машины с ее мелодичным позвякиванием.  Как тут не начать писать стихами!

По воспоминаниям родственников поэта, здесь Пушкин любил не только отобедать, но и принять «баню». Большую дубовую бочку заполняли чистой речной водой, калили на огне булыжники и бросали их в воду для подогрева. Пишут, конечно, будто бочку эту доставляли в номера, но это ошибочно: бочку ставили на заднем дворе. Ширина дверей и лестниц, размеры номеров не позволяли ставить бочку в комнатах. А опасность протечек?

А как носить раскаленные добела камни со двора на второй этаж? Словом, барин явно сидел на заднем дворе в бочке с горячей водой, подставив кудрявую голову ноябрьскому ветерку, а то и первым снежинкам. Мы сами принимали такую «баню» на севере – контраст температур действительно впечатляет.

Кстати, достоин упоминания и тот факт, что в городе с 1820 по 1824 год в очень нежном возрасте – с двух до шести лет – жил будущий писатель Мельников-Печерский. Потом семья уехала в Балахну к умирающему дедушке. А остались бы, и будущий писатель  смог увидеть живого классика если не у самовара с калачами и на заднем дворе в бочке, то хоть негодующего на отборном русском у крыльца присутственных мест…

А мы едем по тракту дальше. До следующей станции в Васильевом Майдане 23,5 версты.

После Лукоянова ландшафт резко меняется – тут уже почти нет лесов, сплошь поля с перелесками и начинаются холмы с крутыми спусками и затяжными подъемами-тягунами. Учитывая характер почвы – внезапный для этой полосы чернозем – дорога была трудной. Сначала тракт полностью совпадает с Р-158 и только за полкилометра до первой после уездного города деревни начинает уклоняться влево, чтобы зайти в Мерлиновку. Сейчас дорога бежит мимо, и практически никто не знает славной истории этого селения и его мастериц. А их творения – роскошные шали – и сегодня украшают личные коллекции и выставляются в лучших музеях России.

Словом, имея лишние 12 тысяч рублей в деньгах 1813 года (огромный капитал!) можно было заехать к бедной Надежде Аполлоновне Мерлиной. Нашему попутчику тех лет Ивану Долгорукову такая покупка показалась очень дорогой, и он не порадовал молодую супругу роскошным подарком. Ну что ж, говорят, и Жозефине, первой супруге Наполеона, коллекционировавшей шали, было отказано в такой роскоши – патриотка Надежда Аполлоновна не выпустила изделие за пределы Отечества. Если есть желание узнать больше о непростой судьбе хозяйки мануфактуры и чудесных шалях, а также об одной банковской афере и детстве светоча советской медицины, читайте наш материал «Мерлиновка: барыня на турецких бобах».

Из Мерлиновки тракт шел полями, изворачиваясь между холмами, балками и бродами степных речушек. Старая дорога не дает себя забыть – здесь сегодня грунтовка, но вполне проезжая, если не считать разбитые броды в оврагах. Тракт видно на втором плане этого кадра. УАЗик стоит перед въездом в село Тольский Майдан.

Бывший тракт, очевидно, используется местными, которые срезают по нему расстояния и перегоняют сельхозтехнику. Старые дороги продолжают жить!

А вот тут видно, как Старосаратовский тракт визуально стыкуется с асфальтовым аппендиксом прогонной улицы Тольского Майдана.

Тольский Майдан – село большое. На карте середины XIX века стоит пометка, что в нем было 454 двора! Эта земля мордовская, и когда-то тут шумели дубравы. Но в XVI – XVII  веках здесь повсюду жгли поташ, отчего свели леса и открыли весьма плодородную землю. Название села говорит само за себя: Тольский – от эрзянского «тол» – «огонь», а майдан – это «площадь». В старину село иногда так и подписывали – Огнёв Майдан. Здешние крестьяне были государственными, потому не знали они барского самодурства. Прогонная улица в селе широкая, а село весьма оживленное.

По левую руку от тракта, на небольшом холме на месте школы раньше стояла Троицкая церковь 1799 года постройки.

Этот храм не сохранился до наших дней. Поэтому местные поставили новую церковь.

Кстати, в старой церкви священником служил дед Николая Александровича Добролюбова, а в военном 1812 году в Тольском Майдане родился отец будущего литературного критика и публициста — Александр Иванович Добролюбов. Именно из Тольского Майдана Добролюбов-отец уехал в Нижний Новгород для получения образования. Он также стал священником и потом даже владел прекрасным домом на набережной Лыковой дамбы в Нижнем Новгороде.

Конечно, юноше из небогатой поповской семьи в губернском городе было трудно. Он писал в Тольский Майдан письма с просьбой выслать денег на книги. В Пушкинском доме Академии наук СССР находится так называемый “Добролюбовский архив”. В этом архиве есть письмо родителей Александра Ивановича Добролюбова, посланное в Нижний Новгород из Тольского Майдана своему 18-летнему сыну.  Вот текст этого письма в некотором сокращении:

«Любезнейший сынок наш Александр Иванович при всяком благополучии многолетно здравствуй. Письмо от тебя, посланное к нам в июле, мы получили сего месяца 18-го числа, которое читая, мы премного радовались. Прозба твоя о деньгах для нас трудновата, ибо оных мы мало имеем, но как ты объявляеш нам свои необходимости в покупке книг и прочем, по сему посылаем тебе через Ивана Егорова и Андрея Архипова двадцать четыре рубля с полтиной. Употреби, как в писме прописываеш, т е. на необходимое, а прихотей и подозрительных занятий всемерно удаляйся. Ежели и свое, что иметь будешь, и то употребляй с рассуждением.

От нас же не требуй вовсе до Рождества Христова. С Андреем Архиповым посылаем тебе горшочек маслица коровьева, а ветчины у нас нет. Об себе же по получении сего письма нас с сими же непременно уведом, и что тебе нужно, пропиши. Примут ли на казенное тебя или нет.

Мы при отпуске сего письмеца остаемся все живы, здоровы, благополучны. Как то дедушка, бабушка и мы родители и Васинка и сестрицы и все которых ты знаеш нижайшее почтение тебе свидетельствуют.

Прости любезный сынок.

Иоан и Мария.

Тольский Майдан, августа 19-го 1830 г.».

Удивительной теплоты письмо! И почтение свидетельствуют, и «многолетно здравствуй». И к деньгам гостинец нашелся – горшочек сливочного масла. А вот ветчины нет, и денег до Рождества велят не спрашивать…

А тракт по-прежнему уходит правее от храма и бежит в коридоре осенних деревьев.

И мостик, как почти 200 лет назад – понадежнее, но вряд ли пошире.

Тольский Майдан и сегодня такой большой, что едешь по нему и думаешь, что попал в городок. А тут на повороте в позапрошлом веке стояли мельницы. Помнят ли эти избы стук колес и крики возниц?

Здесь у тракта хорошая сохранность, хотя ширину дорога, конечно, утратила, как и обустроенные боковые канавы для отвода воды.

До следующего населенного пункта – Василёва Майдана – оставалось нам около 8 верст по холмам и балкам. Солнце садилось. Если бы мы ехали на своих «долгих» в середине XIX века, мы бы не поехали на закате в осенние поля, а нашли бы ночлег здесь. Но у нас УАЗ и мы спешим успеть на станцию Василёва Майдана.  Попутно отмечаем, что еще стоят старые деревья вдоль столбовой дороги.

Практически все эти 8 верст тракт идет по полям, лишь однажды ненадолго совпав с современной автотрассой. Думаю, для путников это все было настоящим преодолением.

Оцените рельеф и представьте, сколько лошадей тут надорвалось во времена ямской гоньбы.

Мы подъезжаем в Василёву Майдану. Вот как видел это писатель Короленко в 1890-х годах:

«В лицо дует холодеющий ветер… К ночи еще будет мороз. Две-три ночи теплых, — и дороги станут непроезжими… Вот опять красивая перспектива непокорного Василева-Майдана, с церковью на высоком холме… Вечерняя заря угасает за синеющими снегами. Ветряные мельницы стоят, рисуясь на золоте заката, не шелохнув крылами, точно в самом деле мертвые великаны. Ямщик развлекает меня рассказом о том, как ныне дешево можно жениться…»

На старой карте не обозначена почтовая станция, потому мы не смогли определить место ее нахождения. От Никольской церкви 1851 года тут тоже мало осталось – путников встречают руины колокольни.

Прогонная улица широка и идет вниз – к выезду из села в сторону Починок.

На станции в середине XIX века было 16 лошадей, а в селе – постоялые дворы и трактиры. В центре села до сих пор встречаются дома, когда-то богатые. Впрочем, это не мешало оставаться местным крестьянам, работавшим на земле, отчаянными бедняками и периодически жестоко бунтовать – потому Короленко и называет село «непокорным».

Отсюда до уездного города Починки оставалось еще 23 версты. Впереди тракт убегал в поля, а затем – в березовый лес, который и сейчас расступается перед забытой дорогой. Ночью тракт не сулил ничего хорошего. Но бывало, что обстоятельства подгоняли путников, и те пускались в ночной путь.