Как мы из Солигалича в Тотьму ехали

От Солигалича до Тотьмы всего 130 км, если ехать старым трактом – через зарастающие поля, лес, мёртвые деревни и забытые храмы. Но в межсезонье этой дорогой ехать можно хоть сутки из-за 10 км реального бездорожья.

Местные называют эту дорогу «зимним телепортом» и ездят по морозу. Нам повезло: мы проехали там в октябре одной машиной за 5 часов.

Старая дорога между Солигаличем и Тотьмой вызывала у нас интерес уже несколько лет. Мы обожаем старые тракты, а Усольский бежит от одного центра солеварения до другого и считается одним из старинных. Товары по нему возили из Солигалича на сухонскую пристань села Красное, где грузили и отправляли речным путем до Сольвычегодска, Архангельска и берегов Белого моря. Тут же ехали отходники, которых только в Солигаличском уезде были тысячи человек согласно переписи конца XIX века. На карте вдоль дороги, как пшено, россыпь деревень буквально в километре друг от друга, церкви и практически сплошь поля. В начале ХХ века тракт упоминается уже как земский и плохо содержащийся. На советской карте участок этой дороги на границе Костромской и Вологодской областей обозначен пунктиром и тонкой ниточкой грунтовки с пугающей подписью «тракторная». Сейчас многие деревни вымерли, в храмах уже не звучит молитва, а дорогу разбили лесовозы.

Мы, конечно, хотели проскочить там зимой, по вымерзшей дороге, как это делают местные. Но в итоге решили, что это неспортивно, и решили рубиться в октябре, без заезда в Красное, до Тотьмы. Большего нам мог не позволить короткий световой день и дорожная ситуация.

Из Нижнего Новгорода мы выехали в 4 часа утра и доехали до Солигалича к полудню, преодолев на Ниве 500 км и разменяв нижегородские солнечные выходные на костромское ненастное небо с дождём. Отвлекались в дороге только на рассвет над Волгой, второй в нашей дорожной практике старинный мост-трубу на старом кинешемском тракте, бахромчатые наличники и пекарню в Судиславле, а также дозаправку в Галиче.

В Солигаличе мы бывали раньше, но всё же решили остановиться хоть на полчасика, хотя городок стоит целого дня.

Во-первых, я планировала заглянуть в магазинчик известной Солигаличской валяной фабрики – за мягкими домашними тапочками. Качество – отменное. Валенки мягкие, сделанные, как когда-то умели да разучились везде, кроме Солигалича. Будете проездом – зайдите в скромный магазинчик на проспекте Свободы 8. Кстати, не верьте яндексу, что по выходным магазин закрыт – работает в субботу до 17.00, а в воскресенье до 14.00. Говорят, что купить можно и на сайте.

Во-вторых, хотелось увидеть, восстановлен ли деревянный корпус старинных торговых рядов. Увы, на Красной площади Солигалича так же стоял забор. Надеемся, ряды вернутся. Остальное было на месте.

Вот «новые» деревянные торговые ряды, выдерживающие в выходные набеги местных и окрестных хозяек за провизией. Правда, далеко не все лавки работают.

Ещё одна боль Красной площади – обезглавленный объем Крестовоздвиженской церкви (1809 – 1816 годы), в советские годы бывшей кинотеатром. Она также стоит без перемен с заколоченными окнами.

В свои лучшие времена храм выглядел совсем иначе.

И наконец, каменное здание музея, которое раньше было гостиницей купца Фёдора Петровича Касаткина. Без ремонта оно уже чуть хуже, чем на фотографии вековой давности.

По улицам пройтись не успели, но кое-что вам покажем от нашего прежнего визита в Солигалич. Ламповый такой городок.

Бросили прощальный взор на солигаличские храмы за рекой Костромой. Вот эта красавица, богатая узорочьем – церковь Рождества Богородицы (начата в 1660 – 1668 годы и достраивалась в 1792 – 1794 годы). А на втором кадре – Воскресенская, XVII век. Мы уезжали из Солигалича в надежде, что прорвёмся по бездорожью и вечером увидим, как в реку Сухону смотрятся тотемские церкви.

По улице Советской мы выехали в неизвестность.

Поначалу дорога была просто плохим асфальтом. По её краям – сорный лес. Судя по старым картам, здесь были кругом поля и множество деревень. Теперь даже не верится.

Будете проезжать правый поворот на Зашугомье – смело сворачивайте, чтобы увидеть замечательный храм тотемского барокко и странные валы по периметру села-городища. Но заложите на это не менее часа. Мы в Зашугомье уже бывали. Нам Троицкий храм 1800 года явился вот таким загадочным – в ноябрьском тумане. Состояние его оставляет делать лучшего, а ведь был красавец.

На этот раз мы не стали сворачивать – экономили время.

В деревне Симоново ехали опять по асфальту. Там есть несколько жилых домов, а на асфальтовой дороге нам попались не только свеженькие дорожные знаки, но и бодрая компания из трёх пенсионерок, предававшихся скандинавской ходьбе.

В Кузёмино асфальт стал заметно хуже, но нам ещё попалась встречная легковушка.

Если бы мы у нас было время, то мы свернули бы из Куземино налево – там в 1,6 км стоит руина Сретенской церкви. По всем справочникам она приписывается Зашугомской волости и поставлена прямо на прежней границе Костромской и Вологодской губерний между 1814 и 1834 годами. Она уже в стиле ампир, а не барокко, как самые красивые храмы этой местности.

Но так как времени на осмотр не было, мы продолжили путь. Дальше асфальта уже не было – ехали по песчаному хайвею.

Впервые попался складированный лес. Но место было высоким и сухим, потому дорога была в порядке.

А вот потом дорога пошла вниз, к речке Комраш – левому притоку Светицы. В языке коми слово «ком» служит названием рыбы хариус, а «рож» — это часть рыболовной сети с крупными ячеями, образующая мешок, куда попадает рыба.

Колеи были песчаными, но этот песок был вовсе не таким, как на нижегородском севере – этот был вязким. Низинка была сырая, но Ниве такое было ещё нипочем.

По мере приближения к урочищу с оптимистичным названием Погребное, нас уже терзали смутные сомнения. Воды стало больше, дорога превратилась в кашу-размазню. Пришлось переобуться.

На обочине попадались отпечатки сапог и собачьих лап, а в колеях – след довольно узких автомобильных шин. Иногда мы ехали по ним.

Конца этой грязи не было, но в одном месте мы увидели поворот налево, в поле, куда и выехали. Получилось объехать по параллельной тропе 300 метров жижи. Из поля были видны на возвышенности черные дома урочища Погребное. В поле было видно, что на нас наползает ещё более плотная облачность. Впереди были дожди.

Около урочища Юрино мы увидели на обочине фигурку человека. С рюкзаком за плечами шёл по грязи бодрый старик. Он был так сосредоточен на пути, что не поднимал головы на нас. Мы остановились, и я окликнула его. Дед сразу заулыбался во весь беззубый рот с единственным клыком, быстро подошёл к нам. Было удивительно встретить в этих опустевших местах человека с таким открытым лицом. Мы спросили, проедем ли до Гремячего. Вопрос наверняка частый, и дед отскочил от машины, чтобы оценить клиренс и резину, зацокав языком.

– Не знаааааю. Недавно Нива проехала было за Трофимово, но завязла в подъеме с поля. Вытаскивали гусеничником.

– Так у нас тоже Нива.

– Поняяяяятно. Сейчас проедете Трофимово, потом начнётся глина, будет тяжелее. Немного можно объехать также полем, но из него выехать трудно – там подъём.

– У нас лебёдка, деда.

– А за что цеплять-то? Там осинки хлипкие. А потом будет ещё тяжелый участок, глина. Всего метров 700 до реки, до моста. Если его пройдёте, то и считай, одолели.

– Спасибо!

– Ну, если засядете, ищите меня. Я буду или у креста, или у храма Николы расчищать. Меня Виктором зовут.

– Спасибо вам большое!

– Тут такое дело…. А у вас не найдётся 200 рублей?

– Найдётся, деда.

Надо признаться, я удивилась. В моём кошельке всей мелочи было ровно 200 рублей – их и отдали деду за ценные советы. Мы поехали дальше в Трофимово, а он пошёл куда-то в сторону Куземина.

Трофимово стоит на холме. Всю эту местность в старину называли Чаловыми горами. Чалить – притягивать, привязывать чалкой, то есть причальным канатом. Тут не было причала – до него на реке Сухоне еще ехать и ехать. На въезде в Трофимово – огромный крест с памятной табличкой от потомков живших здесь Аносовых. Кстати, крест примечателен и тем, что стоит на водоразделе Северного Ледовитого океана и Каспийского моря. На север от креста – бассейн реки Сухоны, а на юг – бассейн реки Волги. По сути, мы покидали земли реки, на берегу которой живём. В старину это называлось уже «чужбина», но там, впереди – река, от которой пошла моя фамилия, и одна из родовых деревень мужа. Так что тоже родное.

Западнее, над лесом маячили шейки храма урочища Николо-Чалово.

Правда, видимые руины не относились к Никольской церкви 1755 года – та была разобрана в советские годы. Это была её высокая летняя соседка – церковь Рождества Богородицы 1790 года постройки. Мы не имели времени, чтобы отклониться от маршрута и посмотреть руины храмов, но любоваться ими лучше на старых фото. Оцените картуши и изящество тонких шеек.

Судя по словам деда, самая жесть ждала нас после Трофимова. Так что у нас ещё была возможность передумать и вернуться в Солигалич. Но мы решили не отступать.

Начинался дождь, но вокруг было много желтых березок, которые ловко имитировали разлитый солнечный свет и вселяли оптимизм.

Мы въехали в Трофимово. Здесь дорога троится, выбираем ту, что идёт на урочище Гари. Попутно наблюдаем и гусеничник около крепкого жилого дома с забором и воротами. Как подсказывает интернет, усадьба и техника принадлежат как раз потомку Аносовых. А попавшийся нам на дороге дед – его единственный сосед и постоянный местный житель «дядя Витя Щиплецов».

Рекой, до моста которой нам надо было доехать по раскисшей глине, была Толшма – правый приток Сухоны. В ландшафте ощущалось, что спуск в её долину уже начался. От Трофимова до моста через Толшму 2,8 км.

Приходилось читать, что Толшмой называли не только реку, но и местность вдоль неё. Похоже на правду, ведь формант  «ма» означает у финно-угров слово «земля». А «тол» есть даже в современном языке коми — «ветер, ветреный». Выходит, что Толшма  – «ветреная земля». На этих холмах-горах, наверное, могли быть сильные ветра, но нам достался тихий день. А Толшму нам было суждено переехать трижды.

Вскоре мы увидели то, о чём предупреждал дед – чудесное бездорожье. Из раскисшей глины в одном месте даже торчало бревно – как знак наибольшей глубины. Дорога засасывала сапоги так, но тут же были и следы тонких шин, которые очевидно, принадлежали той Ниве, о которой упоминал дед.

Мы немного прошли вперед ради разведки и увидели метрах в 50 съезд влево, на кошеное поле. Следы Нивы шли туда же. Было решено тоже поехать полем, а вопрос с выездом обратно на дорогу решать по месту. Так и сделали: вернулись в авто, свернули в поле с легкой травяной грунтовкой, спугнули там глухарей и упёрлись в выезд обратно на дорогу. Дед был прав – выезд был довольно крут, внизу – болотина. И очевидно, именно тут закончилась чья-то миссия. Мы же хотели продолжить дорогу. Кстати, фото не передаёт угла выезда – он довольно крут.

Побродив в низинке, мы оценили риски и, взяв левее, выехали обратно на дорогу. Тут же были следы молодого лося. Бедняга местами отчаянно скользил на своих ногах-ходулях.

Теперь дорога внушала нам внезапный оптимизм – перед нами была довольно подсохшая глина. Нива бодро пробежала по ней метров 150.

А потом опять появилась вода, дорогу развезло. Нас мотало в колеях, из которых Нива выскочить не могла. При попытке зацепить правыми колёсами более сухую обочину нас несколько раз стащило обратно вниз в колею. И не сумев выскочить, мы ожидаемо сели на брюхо. Еще пару минут покачались взад-вперед и  окончательно закопались.

Спасением виделась только лебёдка, которую в этом мусорном лесу по краям дороги было не за что зацепить. Жидкий осинник лишал нас надежды, но мы попытались.

В итоге мы вырвали целый пучок молодых осин и не смогли вытащить Ниву. Мимо с сочувственными лицами прошли пара охотников с собакой. Они подтвердили, что главное – доехать до моста через Толшму.

На противоположной стороне дороги был замечен пень-обломок – решили лебедиться за него. Начали вытаскивать Ниву на сторону, где и не планировали ехать – там жижи было море, а под ней не угадывалась глубина.

Перспективы были так себе. Если лебедиться от пенька до пенька, то мы тут до ночи точно. Времени было уже около 15 часов, через три часа наступала темнота. И тучка, накрывшая нас в этом опавшем унылом осиннике дождиком, создавала соответствующее настроение. Развернуться было уже крайне тяжело.

Решили продолжать свое безнадёжное дело. Вот не зря русские в этой местности ставили множество храмов и до сих пор так любят святого Николу. Как черпнёшь полное сердце этой дорожной безнадёги в костромской глине, так и ощутишь, что помочь-то и некому, кроме этого доброго старика с иконы. А в голове играла песенка из сериальчика «Топи»:

«Я иду дорогой прямой –
Тебе кажется.
Не так уж она и длинна —
Тебе кажется.
Это дорога домой –
Тебе кажется.
Здесь такая одна –
Тебе кажется».

Но пень выдержал – Нива вылезла из колеи и переползла на другую сторону дороги.

А дальше была выбрана стратегия бури и натиска – проскочить без остановок весь этот глиняный ад. Главное было – цеплять твёрдую обочину левым бортом. Нива слабее движком, но легче УАЗа, на котором мы тоже когда-то тонули в костромской глине. Потому шансы у нас были.

Перебравшись обратно на правую сторону дороги, Нива опять села на брюхо. Но на этот раз обошлось одним мастерством Василия, без лебёдки.

Колеи сразу же заполнялись водой. И это при том, что осень была довольно сухая. Отсутствие водоотведения на насыпных дорогах превращает их в западню.

Когда впереди замаячил спуск к Толшме и кончились колеи, радости не было предела )))

Я лишилась видов в зеркало бокового вида, но это была сущая мелочь. Участники «Полной Чухломы» оставляли здесь в грязи детали автомобилей, рвали узлы, разбортовывали колеса и ночевали на обочине, чтобы в свете фонарей ремонтировать авто. А мы просто извалялись в жирной костромской глине, консистенция которой как у шоколадной пасты – отмывать замучаешься. И ещё в такой грязи обычно «уходят» тормоза.

Бросили прощальный взор на пройденный путь. Выглядит знатно. А в старину верили, что Бог – в избе, а дорога – мир нечисти и мёртвых. Потому на дорогах и ставили поклонные кресты и часовни-столбики – крестить лбы. Путнику разрешалось не соблюдать постов, так как его дорога – это испытание и борьба. Вот такая дорога – точно.

Дальше был участок сухой грунтовки. Дорога продолжала спускаться к реке.

А вот и мостик через Толшму, за которым должно было полегчать. По крайней мере, нам так обещали.

Вот она, “Река ветреной земли”. Всё же коми выбрали ей поэтичное имя.

Всё, что осталось от прежней деревни Гари – урочище на холме да мёртвый дом в горящих осенней листвой зарослях.

Дальнейшая дорога и правда обнадёживала. До сумерек осталось менее трёх часов, а мы из 130 км от Солигалича проехали только 30.

На подъезде к Гремячему мы оказались на высокой дамбе. Лес вдоль неё был вычищен гусеничной спецтехникой. Эта зачищенная полоса была довольно глубоким и широким глиняным кюветом. Сама же дорога была перепахана лесовозами, а в глубоких колеях стояла вода. Нас кидало и ворочало. Я не смогла сделать ни одного кадра. Но это были 300 метров, за которые надо было не сесть, так как лебедиться было бы не за что – до деревьев десятки метров. Было страшно и сползти в кювет, что означало бы «сделать уши», а выбраться без крана вообще бы не получилось. Тут нам и встретились те два охотника, которые всё так и шли этой дорогой. Они, должно быть, удивились нам.

Потом грязь резко кончилась, а мы оказались на площадке, где складировали и грузили лес. Станция Гремячий уже в Вологодской области и относится к ведомственной Монзенской железной дороге. Была открыта в 1961 году вместе с пусковым участком Ламса – Гремячий. Названа станция по стоявшему здесь посёлку.

Сам посёлок Гремячий остался в стороне от дороги – хорошего грейдера, по которому мы и отправились дальше.

Вскоре мы второй раз пересекли речку Толшму. Начинало казаться, что она тут везде. Впрочем, это не должно удивлять. В сухопутных дорогах люди в старину часто ориентировались на реки, а потому самые старые дороги шли именно вдоль них.

На высоком яру коренного берега у дороги мы увидели храм. Это было урочище Игошево и его эклектичная Алексиевская церковь 1868 года.

От села не осталось домов – только кладбище в лесу над Толшмой, куда ведет накатанная дорога. Словно все жители просто однажды просто переехали на погост. Приходилось читать, что село началось с пУстыни – уединённого места жительства монахов, которые не желали жить в монастыре, а удалялись для подвига.  Основал пустынь в первой половине XVII веке старец тотемского Спасо-Суморина монастыря Савватий. Он получил царскую грамоту на владение землями по Толшме от речки Островная до речки Войманга и построил церковь преподобного Алексия человека Божия. В 1663 году пустынь называлась Новой Алексеевской. В начале XVIII века пустынь была упразднена, а рядом выросло село. Храм стал приходским и обновлялся. И здесь не обошлось без любимого святого русского Севера – в 1871 году придельный престол был освещен во имя святителя Николая Мирликийского.

Здесь мы поверили, что приключений больше не будет и решили смотать лебедку, вернуть на штатное место госномер и снять резиновые сапоги. В этот момент нас обогнала синяя почтовая «буханка».

Дальнейшая дорога  не обещала приключений – ровный грейдер, ориентирование в навигаторе и по дорожным указателям, бесконечный и не самый красивый лес и его добыча.

Через 10 км после Игошева мы выехали на Т-образный перекрёсток. Нам налево. Кстати, заметили, что всю дорогу забирали левее )))

Здесь стали чаще попадаться груженые лесовозы.

Но любоваться хотелось вот такой техникой. Знакомьтесь, это «Каракат» – обитатель любого двора в этой местности, чей хозяин дружит с руками, головой и имеет необходимость ездить в лес или на болота. История этого транспортного средства весьма интересна. Оказывается, «Каракат» родился в Вологодской области в 1980-х годах, когда вологодские мужики начали собирать на базе мотоциклов снегоходы и вездеходы. За нелепый вид и низкую скорость эти изобретения получили названия «каракатиц», а потом уже стали именоваться уважительно «Каракатами». Вот такой трёхколесник умелец собирает за месяц. Красавец же!

Дорога бежит мимо Никольского, но миновать село село святого Николы было нельзя – оно тесно связано с лирическим поэтом Николаем Рубцовым (1936 – 1971). Если вы уверены, что не знаете ни одного из его стихотворений, то сильно ошибаетесь. Вы же помните эстрадную песню «Букет»?

«Я буду долго гнать велосипед,
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов и подарю букет
Той девушке, которую люблю».

Это стихи Рубцова, который вырос в Никольском и очень его любил.

Осиротев в 6 лет, Рубцов попал в местный детдом, где и пробыл с октября 1943 года до июня 1950 года. Послевоенные времена были трудные: у детдомовцев не было нормальной обуви, не ели досыта. В дни рождения детей угощали драже, и ребята смотрели на разноцветные конфеты, как на чудо. В здании старой школы, где Николай окончил семь классов, сейчас находится Дом-музей Рубцова.

Отсюда, от музея на коренном берегу, хорошо  видна долина нашей спутницы – реки Толшмы, на которой стоит село. За ней – лес.

Есть у Рубцова такие строки:

«С моста идет дорога в гору.
А на горе — какая грусть! —
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь».

И все это как раз здесь. Если от реки Толшмы идти в гору, к жилому дому, связанному с именем Рубцова, то идёшь как раз мимо Никольской церкви. К сожалению, от нее мало, что осталось. Первая Никольская Толшемская церковь была построена в 1791 году и дала название селу. Никольский приход в то время был очень многочисленный – более 3 тысяч прихожан. Но церковь была небольшая, и в 1905 году построили новый трехпредельный храм с колокольней. На первую службу и освящение храма в сентябре 1913 года собралось более 4 тысяч человек! А сейчас вот такое запустение.

Мы поднялись по этой улице к дому, в котором жил Рубцов в семье Генриетты Меньшиковой. Её поэт знал с детства и любил, но так и не женился. Меньшикова была матерью дочери поэта.

Никольское и сегодня кажется довольно поэтичным местом – его расположение и следы прежней оживлённости ещё сказываются.

Покинув Никольское, третий раз переезжаем Толшму.

По остаткам асфальта активно вывозят единственное материальное богатство этой «Ветреной земли» – лес.

Вскоре мы опять оказались на Т-образном перекрестке. Если поехать прямо – через 20 км дорога прибежит в Красное и упрётся в реку Сухону. Туда и стремились обозы из Солигалича в старину. А у нас не было времени дать крюка в 40 км – становилось все сумеречнее. Поэтому мы свернули на Великий Двор и поехали в сторону Тотьмы. Кстати, такое интересное название посёлку традиционно давал постоялый двор в нём.

Асфальта тут уже не было, поэтому ехать комфортно: шины-атэшки созданы для грейдеров. Облетевшие осинники, редкие золотые берёзки и мрачноватые ёлки – вот и весь пейзаж.

Проехали несколько постов погрузки леса, наполненные людьми и техникой. Лесорубы живут неплохо: вездеходы, импортные лесовозы и манипуляторы.

А вот колхозы затухают – полей мы видели мало. А судя по коровьей голове на стеле, здесь процветало животноводство. Эта песчаная земля кормила стада, которые давали молоко и вологодское масло – в нём полагалось кататься костромскому сыру.

Доехав до Великого Двора мы сменили спутницу и поехали уже вдоль реки Печеньги. В фино-угорских наречениях есть и перевод этого названия: «печ» («пич») – сосна, а «еньга» – река. То есть Печеньга – «сосновая река», что вполне справедливо.

Через 13 км от Великого Двора мы приехали на устье Печеньги, впадающей в Сухону. В створе берегов с моста очень хорошо видна Покровская церковь (1781 год) села Устье на противоположном берегу Сухоны.

Чтобы полюбоваться Устьем в зеркальной глади Сухоны, мы свернули в деревню Любавчиха на нашем берегу. Тут Сухона тихая и красивая – будто озеро.

Река Сухона получила своё название то ли от славянского «сухая» за свои отмели и перекаты, то ли от санскритского «сухана» – «легко одолимая». Сухона на Русском Севере — больше, чем река. Протяженность русла у Сухоны — 558 км, впадает в Сухону в общей сложности 867 рек, около 6000 ручьев, в бассейн входит 424 озера. Для Вологодчины это — целый мир. По ней уходили русские мужики покорять Сибирь, Аляску и калифорнийский берег, по ней везли товары в Архангельск, а оттуда – в Европу. Сама же Сухона живёт без всяких «речных» правил. Знатоки утверждают, что у нее местами два русла, имеются два или даже три устья. Сухона умеет течь в обе стороны. В верховьях у нее низкие берега и смирный характер, а под Тотьмой начинаются угоры аж до 80 метров в высоту, на их вершинах – густой лес. Ширина реки до 300–400 метров, глубина — местами до 18 метров, появляются пороги и высокая скорость! Сухона – своенравная река, которая буквально сносила советские планы по гидросооружениям. Несколько лет назад река даже угрожала снести льдами старинные храмы Великого Устюга, но обошлось.

А тут и не верится в такое своенравие. Вот и избы прямо у воды.

Потом было еще 22 км скучного лесного грейдера до выезда на трассу «Тотьма – Никольск». Временами молодые березки, повреждённые прошлой зимой ледяным дождём и склонившиеся до земли, тянулись к дороге, будто чьи-то тонкие длинные белые пальцы.

В начале шестого часа мы уже были на берегу Сухоны и любовались Тотьмой-красавицей. Вот Успенская церковь начала XIX века.

А левее – барочная Троицкая (между 1768 и 1788 годами).

А минут через 15 на нас упали сумерки. Так как мы не бронировали заранее ночлег и вообще слабо верили, что проедем из Солигалича в Тотьму, пришлось искать гостиницу. Нашли «Русский причал» – новый отель на берегу Сухоны в Тотьме. Собственно, мы стояли напротив него, когда фотографировали храмы. Тихое место, все удобства, обходительный персонал – что ещё надо уставшему путнику после 600 км дороги? Словом, отель рекомендуем, а вот дорогу – не всем.

PS. Если вы боитесь бездорожья и не хотите делать крюк из Солигалича через Вологду, езжайте через Судай. Маршрут такой: Судай – Савватево – Шартаново – Фомицино – Рагозино – Чертово –Ида – Княжево – Юркино – Леваш – Миньково.  И вы тоже выезжаете на трассу «Тотьма – Никольск». Там почти 200 км лесного грейдера без засад.