Дома хозяев тайги

Ветлужская тайга раньше была частью Костромской губернии и всегда – местом силы. Слабые в этом лесном краю не приживались, а сильные – рубили терема и пускали корни.

Мы прокатились по воскресенскому Поветлужью и нашли пять домов лесопромышленников конца XIX – начала ХХ века.

Кто такой ветлужский лесопромышленник тех лет? Это крестьянин-миллионер, чаще всего старообрядец или перешедший в единоверие. Далеко не все лица остались на фотографиях, но те, что еще смотрят на нас, впечатляют. Плечистые фигуры. Характерные, умные лобастые лица. Взгляды – как кованые гвозди. Лесные тузы с крутым норовом.

Эти люди и их сотенные ватаги валили лес и сплавляли его по рекам Нижегородской, Костромской, Вятской и Казанской губерний. Их знаменитые беляны доходили с Ветлуги до Астрахани, где и распродавались до последней доски. Они строили терема для своих семейств, растили сыновей, выдавали замуж дочерей. Думали, что всегда будет вечерний самовар на летней веранде, похрапывание соловой лошадки в одноколке, хруст сосновых шишек под сапогом и вереница цветных флагов над сплавом… Революционные годы подмяли и раздавили этих титанов.

Сейчас в Воскресенском районе Нижегородской области я насчитала пять домов лесопромышленников. Из них широко известен только один – беляевский в самом райцентре Воскресенском. Остальные не ждут туристов.

Первый пункт маршрута – Шадрино. Деревня на карте 1850 года пограничная – на самом краю Нижегородской губернии – за парком в ней начиналась Костромская. Ну и, разумеется, интересно ее соседство с озером Светлояр, которое почиталось святым. Леса вокруг Шадрино уже в те годы весьма мало – вывалили. А вот парк и в нем усадебные строения уже обозначены.

Выезжаем из Нижнего Новгорода по кировской автотрассе и сворачиваем в Боковой до Владимирского – там уходим за Светлояр, в Шадрино. Чтобы найти в селе усадьбу лесопромышленника Зеленова, надо проехать по главной улице насквозь. Там, перед деревянными мостками через речушку свернуть с дороги вправо, к роще и остановиться у старой калитки. Приехали.

Согласно краеведческим запискам, это усадьба лесопромышленника Зеленова, жившего здесь в конце XIX века и до самой революции.О нем известно, что родом он был из Нестиар, а в Шадрине у него была то ли летняя усадьба, то ли дом поближе к промыслу. К сожалению, не упоминается даже имени-отчества, а Нестиары полны Зеленовыми – это там родовая фамилия. Правда, в «Книге памяти» жертв репрессий можно найти Зеленова Семена Степановича, рожденного в 1888 году в Воскресенском уезде в деревне Шадрино. Не исключено, что ранее усадьбой владел его отец, и краеведы помнят именно Степана Зеленова. По крайней мере, липы в парке тянут на пару веков, а дом построен практически без признаков модерна, модного в начале ХХ века.

В год революции Семен Степанович был в Шадрино управляющим на заводе и признан виновным в невзносе контрибуции, то есть отказался добровольно отдавать свое имущество комитету бедноты, за что получил арест на 26 дней. И если судьбу имущества можно предугадать, то неясно, вернулся ли Семен Степанович домой. Его местом жительства в 1918 году обозначена деревня Заскочиха – она и сейчас есть в керженских лесах. Возможно, управляющий уже был выселен.

Кстати, в Шадрино даже главная улица называется Фабричной. Есть упоминания, что там была не только лесопилка, но и фабрика по производству культтоваров, где из местной древесины изготавливали игровые кубики, кисточки, рамки для картин, деревянные игрушки.

Пройдя через калитку, мы оказались посередине большого двора, который в хозяйские годы был, видимо, окружен хозяйственными постройками. Дом как-то сразу развернулся перед нами. Его нельзя назвать ярким представителем деревянного модерна, хотя некоторые элементы все же просматриваются. Возможно, дом был построен до того, как модерн стал в моде. Или его хозяин руководствовался собственным вкусом. Одноэтажный дом больше напоминал жилище разбогатевшего крестьянина, чем лесопромышленника начала ХХ века. Однако дом был воплощением практичности: один этаж было легче протопить, а каменный фундамент вмещал в себя подвалы. На дворовом фасаде видно, что утрачен балкон мезонина и, очевидно, прежнее крыльцо. В советские годы в доме Зеленова размещалась школа. При этом дом не гнался за декоративностью. И все же резьбы достаточно, чтобы ощутить, что дом строился с любовью.

Пропильная резьба у зеленовского дома изящная, тонкая, сложная, не как у Левашевых в Галибихе. Словно мастер-резчик был неместным. Впрочем, это неудивительно – лесопромышленники обладали широкими деловыми связями и дома не сидели. Хозяин мог привезти мастера.

С дальнего конца к дому в советские годы был сделан пристрой, который подпортил вид с парковой стороны.

К парку начинается перепад высот, холм ползет вниз к речушке, и у дома появляется высокий каменный фундамент-подвал с коваными дверями. Холодное помещение могло использоваться для хранения припасов, а сейчас двери ушли в землю и уже не открываются.

Из парка на дом смотреть очень приятно – словно он состоит из двух изб-пятистенок, соединенных переходом. Следов летней веранды с крыльцом я не заметила – возможно, в парке была беседка.

Эти окна смотрели в небольшой парк. Кстати, в нем сохранилась липовая аллея. Смотрится грандиозно. И, похоже, липы старше дома.

В парке прячется пруд, и, говорят, сохранилась конюшня. Может быть, лучше бы сохранились фотографии и жизненные истории владельцев…

Из Шадрино по маршруту едем на другой берег Ветлуги, через капитальный мост в Липовку, в усадьбу лесопромышленника Василия Ивановича Шуртыгина. Поворот на Липовку, которую в те времена звали неромантично Кобылиным, делаем около села Глухово. Когда-то в Глухове стояла деревянная церковь бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана, построенная в 1862 году лесопромышленниками Шуртыгиными. Разрушился храм уже в наши дни и сейчас повторен на средства благотворителей. Мы заезжали в Липовку с дороги в Красный Яр. Вот та роща за водоемом – стоит как раз перед домом Шуртыгина.

Сама роща не тянет на парк, но словно отгораживает дом лесопромышленника от остальной деревни. Сквозь деревья виден дом. Он стоит на солнечном пригорке – теплое место для жилья. Умели выбирать.

В деревне помнят фамилию владельца – он был местным, но фотография крупного лесного дельца сохранилась у козьмодемьянских краеведов.

Шуртыгин был оборотистым человеком с железной хваткой. Владелец дома в Липовке сплавлял лес по рекам Унже, Ветлуге, Большой и Малой Кокшаге, а также имел плавучую лесопилку. Сохранилась информация о шуртыгинских сделках. Например, в июне 1897 года он приобрел у московского купца П. В. Аристова 1653 сосновых шпальных кряжа, а также 2917 бревен. Из этого материала купцом Шуртыгиным было выработано на Покровской и Мумарихинской пристанях 51 тысяча шпал, на которые ему выдали сплавные билеты. Или вот еще одна: с торгов 1906 года Шуртыгин купил лес для разработки в Кучкинском и Царевококшайском лесничествах Царевококшайского уезда на сумму 22352 рублей. В октябре 1910 года им же были заторгованы в Липшинском лесничестве Чебоксарского уезда 42 делянки на 49 393 рублей, а в августе 1911 года – 9 делянок площадью 16 десятин за 9527 рублей.

При этом, Шуртыгин был старостой глуховской церкви и щедрым благотворителем, помогал нуждающимся, отправлял учиться бедных и талантливых, обеспечивал невест-сирот приданым. Василий Иванович в 1913 году построил в Козьмодемьянске «городской» кирпичный двухэтажный дом с современной системой отопления и прочими прогрессивными радостями. На первом этаже дома он держал рабочую контору, а второй этаж семья использовала под жилье. Дом в Липовке стал дачным. Правда, Шуртыгин мало попользовался городской усадьбой – он умер в 1915 году и был похоронен при церкви в Глухове. Его дом в Козьмодемьянске стоит до сих пор и занят архивом.

Первый этаж липовского дома был сложен из кирпича, а второй – из лиственничных бревен. Дом был большой, вместительный. Сейчас в нем живут люди. Они активно заняты благоустройством хозяйства. Когда мы приехали, бок дома был в строительных лесах, ремонтировали крышу.

Видно, что высокая деревянная крыша образует два яруса. В нижней части – два окна с наличниками, украшенными парными стилизованными силуэтами птиц. Под карнизом проходит простой без затей декоративный фриз.А где лиственничный второй этаж?А все дело в том, что после революции дом и хозяйство были экспроприированы. Второй этаж разобрали и перевезли в Красные Баки. А вот кирпичную часть дома хотели разобрать, но тот оказался настолько прочным, что остался цел. Позднее его надстроили, но дом уже не тянет на теремок.

При доме каменная палатка с кованой дверью и решеткой по карнизу. Сохранена, пусть и с утратами, но зато используется по назначению…

Следующий пункт нашего интереса – поселок Ижма. Это бывшая лесная дача Трубецких, владевших в этой тайге огромными лесными наделами. На лесной даче стоит большой деревянный дом управляющего, чье имя нам неизвестно – в этом может помочь только архивная работа. Зато о Трубецких известно гораздо больше.

В 1851 году князь Петр Трубецкой, внучатый племянник Трубецких-декабристов, о чьем семействе мы писали в тексте об Арзамасском тракте, взял в жены 17-летнюю княжну Елизавету Белосельскую-Белозерскую. В качестве подарка он презентовал ей баковское имение на Ветлуге – лесные угодья от современных Красных Баков до села Воздвиженского. Красавица была так богата, что не вспоминала об этой глухомани – жила попеременно в Петербурге и Париже. Lise, как ее обыкновенно звали в свете, была светской львицей и при этом страшно непрактичной. Княгиня в хозяйстве ничего не понимала, а если ей приходила иногда в голову фантазия вмешаться в хозяйство, то от этого получалась только путаница.

При этом сохранилась легенда о Lise и именно Ижме. Якобы ехала Трубецкая после смерти супруга в 1880 году принимать дела на этой лесной даче, да после Староустья на лесной дороге сломался ее экипаж. Ощущая полную беспомощность, Трубецкая начала плакать, и на ее плач вышел из-за елок местный мужик Шубин, который то ли починил экипаж, то ли приделал вместо колеса сосновую слегу. В благодарность Трубецкая дала ему свободу и разрешила построиться в ее лесу при условии, что селение получит название в честь нее – Елизаветино. Так Шубин и сделал. Селение Елизаветино, сейчас мертвая деревня в лесах недалеко от Ижмы – единственная правда из всего этого. После смерти мужа Трубецкая вообще мало бывала в России и предпочитала Францию, а оформлением бумаг да еще и с личной инспекцией занимались поверенные. Ну и освобождать в 1880 году после реформы 1861 года было уже некого.

Упоминается в краеведческих записках, что в господском доме Трубецких на этой земле жил один управляющий, чье имя почему-то неизвестно. После смерти Трубецкого-отца местные леса и земли получает 24-летний сын Lise–Александр Петрович Трубецкой. Он имел дома в Варнавине и Баках, а управляющим при нем одно время был швейцарец Стюсси, который и сам вскоре стал лесопромышленником, однако Ижму с его именем не связывают. А Трубецкой, сын блестящих родителей, выбрал для себя простую жизнь лесного барина – валил лес, сплавлял его сам на плотах и белянах по Ветлуге и Усте до Каспия, крестьяне носили его на руках и заваливали просьбами, а он их – подарками. Спал, пил и ел с народом, строил школы, отдавал свои книги в народные библиотеки.

Там же на плотах князь и встретил крестьянку Василису Владимировну Шихматову, образованную и красивую, с прекрасным голосом. Нужда заставила ее пойти на тяжелую, неженскую работу. Трубецкой влюбился и взял Вассу, как он ее называл, в свой дом невенчаной женой.

У пары родился сын Саша, которого не стало из-за болезни в 4 года. Больше у Трубецкого и Шихматовой детей не было.

В 1909 году влиятельные родственники Трубецкого озаботились делами Александра Петровича, который владел акциями золотых приисков, при этом знатно «чудил» и жил как зажиточный крестьянин, а не как князь. Уехав в столицу, Трубецкой попал на принудительное медицинское освидетельствование, был признан невменяемым и остался в больничных стенах до своей безвременной смерти в 1912 году в возрасте 45 лет. Василиса Шихматова смогла навестить его до кончины, но изменить трагическое положение дел не могла. Больше они не виделись.

Ну и, возвращаясь к дому в Ижме, хочется сказать, что в начале ХХ века Трубецкой продал большинство своих лесов в казенное ведомство, которое и образовало Баковское и Ижменское лесничества – по самым крупным лесным дачам Александра Петровича. Резной дом в два этажа и множество комнат, конечно, для казенного лесника никто строить бы не стал, а потому терем – наверняка наследство времен Трубецкого, который, без сомнений, здесь бывал. Это дворовая сторона дома, в котором и в советские годы помещался лесхоз.

Мы зашли через крыльцо.

Пол местами совершенно провалился, печи-голландки разбиты, окон уже нет, но по потолочным фризам еще видно, что планировка комнат первого этажа не менялась. А в угловой зале, с окнами на лес со старыми соснами еще сохраняется потолочный плафон.

Наверняка, эта зала видела Трубецкого, а также знала теплые вечера, когда белый глянцевый бок печки-голландки грел комнату, а стол под потолочным абажуром собирал гостей. Медный бок самовара, чайные чашки кузнецовского фарфораи розетки с вареньем из ягодна столе. Или граненые лафитники, нарезки хозяйских припасов и графинчики с заспиртованным летом приемлемой крепости. Говорят, Трубецкой любил и хорошее пение, а песня не помеха доброй беседе… Всё в прошлом.

Как могли выглядеть гости? А примерно как их коллеги – лесная стража тоншаевских лесов начала ХХ века.

Планировка дома весьма уютная, но лестницу на второй этаж выпилили и украли. А наверху наверняка были небольшие комнаты – гостевые или детские и даже балкон, выходивший на лицевой фасад.

Дом украшен резьбой, довольно грубой, очень близкой к той, что на теремах Левашовых в Галибихе. Хотя, элементов маловато, чтобы судить об этом в полной мере.

Дом-теремок доживает свои последние годы. Его бывший двор завален бревнами – думается, в прежние времена управляющий такого бы не позволил…

Из Ижмы мы вернулись на другой берег Ветлуги и поехали в Воскресенское, в самый известный дом местных лесопромышленников – терем Сергея Никаноровича Беляева. Он не был первым богачом в своем роду – его отец крестьянин Никанор Васильевич Беляев внезапно разбогател к концу XIX века, имея лавку и ссужая деньги крестьянам под проценты. Так появился первый беляевский капитал. Надо сказать, что в Воскресенском и дворяне Левашовы держали банк, чье здание еще стоит. Словом, был спрос – было и предложение, а то до губернских банков отсюда ехать далеко, а кредит могут и не дать. Сын Беляева Сергей Никанорович рано проявил интерес к делам, но по стопам отца идти отказался: развитие лесного дела обещало хорошие барыши. В конце XIX века 20-летний наследник выкупил у местных помещиков первую «дачу» – лесной участок и начал валить лес на сплав.

Удача улыбнулась Беляеву – он начал богатеть. Вскоре число «дач» выросло, а в Успенском – ниже по течению Ветлуги – он даже приобрел стекловаренный завод. Беляев отправлял лес белянами до самого Каспия. Беляны собирались из пиломатериала особым хитрым способом (ветлугаи стали мастерами этого дела), не смолились и постоянно протекали, но благодаря кормовым рулям, носовым лотам (чугунные отливы в форме пирамиды или овала весом до 5 тонн, которые тянулись по дну и сдерживали скорость) и насосам в трюме были управляемы и не тонули. Шли беляны самосплавом. Осадка у них была большой, потому спускали их весной, по высокой воде. Размеры белян были грандиозными: более 120 метров в длину и весом более 10 тысяч тонн. Дойдя до места назначения вниз по Волге, беляны разбирались и продавались полностью – вплоть до последней доски, пеньковых веревок и флагов. Сплав даже одной беляны приносил отличный доход, а ее утрата грозила владельцу большими рисками.

Говорят, по высокой воде за час до трех белян могло пройти мимо Воскресенского.

А сам Беляев якобы наблюдал сплав с высокой террасы своего дома, который построил в 1903 – 1905 годах для своей семьи – богатый молодой лесопромышленник влюбился в собственную экономку Елизавету Петровну и сделал ей предложение. Краеведы пишут, что старики Беляевы выбор сына не одобрили и были расстроены его женитьбой не на богатой купеческой дочке с капиталами, а на крестьянке, которая была у них в услужении. Как бы там ни было, брак был счастливым.

Дом у Беляевых – настоящий теремок. Он стоит в центре Воскресенского, рядом с храмом и тоже пострадал от времени. У дома утрачена веранда, крыльцо и пристрой с переходом –дом был похож на Асташевский терем, в том числе, своей непрактичностью из любви к декоративности.

Мы приехали к теремку вечером и застали у дома чью-то «Волгу», которую намывал некий дядя. Такая вот культура у порога музея. Думается, что Беляев не велел бы чистить лошадей у крыльца.

А этот фасад обращен к Ветлуге-реке – по оконной двери видны утраты веранды и советский пристрой.

Мы не попали внутрь дома, где из сохранного – потолочная роспись с миниатюрами валки леса да хозяйский зонтик, но панорамы за этими окнами можно понять и стоя над речным обрывом.

В башенках – традиционные светелки.

Все фасады у дома разные, смотреть на него не наскучит никогда. Ну и из всех увиденных за день домов этот – самый сказочный модерн.

Дом интересен и смотровой площадкой на крыше – она вполне заменяла беседку в парке. Сейчас туда могут подняться туристы, а некоторым везет заказать там чаепитие с пирогами, чтобы ощутить прежнюю атмосферу.

Рядом – руины каменного хозяйственного корпуса, липовые аллеи и контора.

Читать воспоминания о Беляеве мне не приходилось. Но финал его жизни был печален – с началом Первой мировой войны в России прекратили работу все немецкие банки, а Беляев в одном таком держал свои капиталы. Не успел лесопромышленник оправиться от удара, как грянула революция. Супругов выселили на улицу Поповскую в домик дьячка, но прожили они там недолго – в 1930-е годы Сергей Никанорович скончался, а жена же его прожила у чужих людей до 1950-х лет. Новой власти приглянулся теремок, и с 1918 года здесь обитал первый уездный комитет РКП(б), в войну – детсад, потом школа искусств, а с 1977 года и поныне – Народный краеведческий музей…

Еще один дом на берегах Ветлуги мы решили посетить уже совсем на закате. День кончался, и надо было успеть до темноты. Мы выехали из Воскресенского и отправились в сторону Марий Эл. Чуть не доезжая до границы, мы свернули в Успенское, что стоит на берегу Ветлуги. Да, именно здесь был стеклозавод Беляева, но здесь же жил другой промышленник –Казанцев, чье имя и отчество обозначаются в описаниях кратко двумя буквами и без расшифровки – А. Г.

Буквально в километре от автотрассы мы наткнулись на забор базы отдыхаи закрытые ворота. В глубине парка, завершая аллею вековых деревьев, стоял дом-красавец.

Ворота были закрыты, но боковая калитка – открыта. Подумав, что вполне можно объясниться с охраной, мы вошли, но так никого и не встретили. Кстати, на фотографии не видно, но на этой поляне играл с галками настоящий заяц-русак.

Дом деревянный, крашеный в два цвета, построен в конце XIX века явно по проекту и со вкусом. Это не изба, и не теремок. Поэтому можно предположить, что таинственный Казанцев А. Г. бывал в городах и был птицей другого полета, нежели местные дельцы.

Вдвойне странно, что его имя практически нигде не упоминается, но нам удалось кое-что найти. Местные говорят, что Казанцев был лесопромышленником и давал денег на украшение имеющейся в Успенском церкви (построена в 1856 году). Есть также упоминания, что находящийся неподалеку от Успенского частновладельческий Козиковский кордон принадлежал на паях В. А. Казанцеву и Сергею Никаноровичу Беляеву из Воскресенска. Возможно, этот В. А. был сыном А. Г. и вел дела как раз в начале ХХ века. Кстати, уже в Марий Эл, на ветлужском берегу недалеко от Успенского есть деревня Денисовка, где тоже был двухэтажный дом лесопромышленника Казанцева – в нем в советские годы поселилась школа. И сразу после революции супруга капиталиста Казанцева Александра Васильевна осталась работать там учительницей.

Интересно, имел ли местный А. Г. Казанцев отношение к екатеринбургскому купцу-староверу Гавриилу Фомичу Казанцеву?

Правда, удалось найти материал только о двух его сыновьях – Гаврииле Гаврииловиче (он был главой Екатеринбурга на рубеже XIX и ХХ веков) и Владимире Гаврииловиче.Был ли у Гавриила Фомича сын А. – нам неизвестно, но ни один его отпрыск не упоминался напрямую как владелец ветлужских имений.

Как бы там ни было, дом таинственного А. Г. произвел на нас самое сильное впечатление своими пропорциями и расположением. Вот липовая аллея к дому, вид от крыльца. В нее робко заглядывает закат.

Крыльцо явно неродное, но совершенно не портит чудесной ассиметричности дома.

Высокие окна одноэтажного крыла одеты в тяжелые рельефные наличники. А обшивка деревом под каменный руст – это почти дворянский вкус.

А вот вид на боковой, двухэтажный фасад. При этом заметен и каменный цоколь, сложенный с фризом, оконцами и фигурными пазухами. Сейчас цокольные окна практически ушли в землю. Новый собственник, судя по всему, латает дыры в крыше и не имеет средств на полную реконструкцию. Впрочем, никто не вправе его заставить – дом покинул список памятников Нижегородской области в 2014 году.

А вот и речной фасад, хотя реку из окон теперь вряд ли видно – впереди еще одно здание и высокие деревья. Хозяин А. Г. наверняка любовался речными панорамами – у него даже балкон был на втором этаже. Не исключено, что это его личные комнаты. На первом этаже тоже видна оконная дверь – скорее всего, тут было парковое крыльцо или даже выход на летнюю веранду.

А это опять парадный фасад, смотрящий на аллею.

Нам неизвестно, сохранились ли внутри элементы интерьера, но дом заслуживает внимания туристов. Надеемся, сегодняшние владельцы не препятствуют желающим.

Кстати, у сельской дороги на границе имения стоит одноэтажный деревянный дом с высокими окнами в пропильных наличниках. По аналогии с беляевской усадьбой в Воскресенском можно предположить, что это контора Казанцева, где велся документооборот и расчет с работниками.

Думается, век назад таких уютных семейных гнёзд ветлужских лесопромышленников было больше, а имена их хозяев были на слуху. Увиденные нами пять домов –только осколки прежней жизни на Ветлуге, где сильные кроили тайгу и судьбы.