Добираться из Архангельска в Нижний Новгород мы решили не по М8 через Вологду, а по старинному торговому тракту «Холмогоры – Великий Устюг» вдоль Северной Двины. Путь занял пару дней с ночевкой в Великом Устюге. В первый день мы преодолели около 300 км хорошего асфальта М8 и 400 км разбитых в хлам проселков. Нам не хватило времени на Сольвычегодск, но мы порадовали себя красотами сел, через которые лежал маршрут.
Выехав из Архангельска рано утром и посетив Холмогоры, мы продолжили путь по М8. Местами был ремонт дороги, но асфальт был прекрасным. Сворачивать с автотрассы мы планировали дважды – посмотреть Свято-Троицкий Антониево-Сийский мужской монастырь и Зачачье. Окончательно уйти с М8 в сторону Великого Устюга хотели после Усть-Ваги.
Мужской Антониево-Сийский монастырь стоит чуть в стороне от М8 на полуострове в Большом Михайловском озере. Тут, конечно, леса и болота, но в северном понимании сейчас уже цивилизация – слишком недалеко от Архангельска (около 160 км) и самой М8. Да и обитель окружена не только водами озера, но и селением с красивыми домиками и недешевыми машинами около них. Поэтому нам это все живо напомнило монастырь в Дивеево.
Сийская обитель весьма древняя и в допетровские времена была очень влиятельной. В период с 1601 по 1605 годы здесь содержался в заключении сосланный по указанию Годунова и постриженный под именем Филарета боярин Федор Романов, отец будущего царя, первого из Романовых. Тут, в северных лесах, сохранилось богатое монастырское книжное собрание, из которого происходят такие уникальные рукописи, как Сийское евангелие XVI века и иллюстрированные святцы. А в декабре 1730 года на пути в Москву в монастыре останавливался Михайло Ломоносов – здесь его дядя был стряпчим, и своему племяннику, ушедшему из дома зимой, он подарил тулуп. К концу XVIII века обитель захирела, благодаря чему допетровские постройки избежали поновлений и в целом сохранили первоначальный облик. Словом, было интересно посмотреть.
Однако на входе мы наткнулись на строгие взоры и необходимость получить благословение на фотосъемку. Обычно благословение дает настоятель. Времени на его поиск и испрашивание разрешения у нас из-за тяжелых путевых условий дня не было, что очень жаль. Мы ограничились одним кадром из ворот и съемкой с озера.
А вот так обитель выглядела на дореволюционных открытках.
Озеро считается святым, а на его берегу якобы сыстари было языческое капище, где еще камлали шаманы местных племен, но теперь там, говорят, стоит православный крест. Интересно, что Большое Михайловское озеро писал живописец, искусствовед и реставратор Игорь Грабарь в 1920 году. Вдали можно различить очертания монастыря.
Игорь Грабарь «Большое Михайловское озеро»
С тем и поехали дальше. Погода портилась – небо становилось все более мглистым, временами начинался дождь. И не будь мы под переменчивым небом Русского Севера, у нас не было бы надежды на солнышко. Так как время было обеденное, а мы еще были на М8, хотелось воспользоваться общепитом, но так уж вышло, что ничего мало-мальски приличного до самого Емецка мы не видели. Где-то под этим городком мы остановились было в весьма затрапезном кафе, но оно было под завязку забито оголодавшими путниками с детьми. Решили не ждать и уехали голодными. В Емецке тоже не было ни заметного общепита, ни интересностей. Только на выезде стоит дом, где родился поэт Николай Рубцов, но мы не останавливались.
Следующая остановка была в селе Зачачье. Село стоит на высоком берегу реки Емцы, впадающей в Северную Двину. Большое и некогда весьма богатое село получило свое название очень просто – «за Чачей». Чача – небольшая речушка, текущая рядом. Если быть точным, то Зачачье – это даже не село, а куст деревень, названия которых знают только местные жители. Обычная северная традиция.
Тут нас интересовала деревянная Никольская церковь, которую в 1687 году перенесли в село Зачачье как раз из Емецкого острога, где она стояла якобы в подмываемом месте и грозила упасть. До середины XVIII века церковь венчалась шатром, который был позже спалён молнией. В ходе ремонта запрещенный шатер восстанавливать не стали, а сделали гигантский гранёный куб. Сложная композиция крупных объёмов выглядит вполне традиционно, по-северному.
Если быть щепетильным, то надо признать – церковь, которую мы видим в Зачачье сейчас, построена в 1909 году. Прежняя была такой старой, а менять виды села так не хотелось, что ветхую разобрали, а новую решили сделать по подобию. Воссоздание поручили местному плотнику-виртуозу Петру Космынину под жестким контролем государственной археологической комиссии. И вроде все удалось, но прошло чуть больше ста лет, а сооружению опять нужен ремонт. Все же унесли деды с собой какую-то тайну, помогавшую рубить и ставить не на один век. «Леса» пусть вас не обманывают – им уже много лет, и реставрации не ведется.
Есть у Никольской церкви и каменная соседка – церковь Дмитрия Солунского. Построена она была в 1895 году в стиле эклектики на месте старинной деревянной и тогда уже утраченной церкви. На сегодняшний день уже сама имеет утраты. Самая заметная из них – колокольня, которую тут воссоздали в дереве и даже водрузили на «протез» главку с крестом. Видимо, на кирпичное восстановление никто не надеется.
В голове не укладывается, как сооружения совершенно разные не только по материалам строительства, но и стиля могут смотреться так гармонично.
Вот эти же церкви на старинной открытке. И тут, кстати, видно, что церквей было три – классический северный погост. Маленькая Зосимо-Савватиевская церковь и Ильинская часовня были уничтожены в советское время.
Оказалось, что заехать сюда надо было не только ради архитектуры. На церковном погосте, практически полностью уничтоженном, еще стоит плохо читаемый каменный памятник уникальному человеку. На нем написано: «Истинно полезному уважаемому вольному Учителю благодарные ученики…» Имена двух учеников уже плохо различаемы. Памятник стоит на могиле Ивана Петровича Спехина (1785 – 1868).
Рядом уже современный, дублирующий.
Иван Петрович Спехин оставил автобиографию, которая была издана в сборнике крестьянских воспоминаний. Он пишет, что родился в крестьянской семье 30 марта 1785 года в деревне Юшковой Емецкой волости Архангелогородской губернии. В четыре года остался без матери, в семь лет умел читать и писать, знал счет, а в 9 лет мальчик был уже круглым сиротой. Судя по всему, был отдан родственниками в услужение купцу Лазареву в Верховажский район, потом оказался уже в Архангельске в услужении у советника губернского правления Владимирова.
В 1804 году 19-летний Спехин нанялся матросом на корабль к Власу Ермолину, который отправлялся в Лондон с грузом пшеницы. Когда товар был продан, Спехин оказался в подручных у штурмана, решившего накануне отъезда отправиться за гостинцами. Спехин остался караулить шлюпку и прождал штурмана весь день. Тот явился пьяный и согласился отпустить матроса поесть и купить памятных безделиц. Когда Спехин прибежал обратно – шлюпки не было. Нанять перевоз не получилось из-за отсутствия денег и незнания языка. Через несколько часов русский корабль покинул порт без него.
Спехин бродил по улицам, пока его не приютил, как он сам пишет в воспоминаниях, «жид». Утром тот отвел Спехина в контору Ост-Индской компании под предлогом, что отправит его в Россию на другом корабле, и сдал его в матросы за 5 фунтов, которые, разумеется, забрал себе. Там не спросили ни паспорта, ни причин идти в матросы. Так Спехин, по сути, попал в рабство.
Архангелогородцу дали английское имя и фамилию – Джон Петерсон. Спехин попал на военный корабль в составе эскадры и отправился в Индию. Когда эскадра подошла к мысу Доброй Надежды, англичане высадили на берег трехтысячный отряд и заняли принадлежащий голландцам Кейптаун. Спехин бежал в бою, но, поголодав в диком краю и ошалев от происходящего, вернулся к англичанам. Шесть лет Спехин прослужил на Барбадосе. Из тысячи солдат отряда, в котором он служил, восемьсот умерли от болезней – русский выжил. Затем отряд отправили в Суринам. В Суринаме Спехина произвели в капралы, затем в унтер-офицеры. К этому времени он научился бегло читать и писать по-английски.
В 1815 году срок контракта, который он подписал по незнанию, истек. Спехину было 30 лет. Ему предлагали остаться в армии, но он вернулся в Англию, где получил за службу 500 фунтов стерлингов (большие деньги по тем временам!). По словам Спехина, служил он «хорошо и справно, жил воздержанно». После этого он поехал в Брюссель и пришел к русскому консулу, который отправил Спехина в Петербург на судне с больными и ранеными солдатами российской армии, закончившей войну с Наполеоном.
В 1817 году Спехин был уже в Архангельске, где явился в канцелярию. Там он узнал, что все это время числился не забытым в Лондоне, а бежавшим – штурман соврал, чтобы скрыть свой неблаговидный поступок. За бегство Спехину выписали десять плетей, которые тот стерпел и отправился в родное Зачачье Емецкой волости. Российская такая история, характерная.
В Зачачье он обосновался, построил или приобрел дом. Спехин успел дважды жениться, обзавестись семью детьми, из которых выжили только трое. Но и это не главное – Спехин принялся учить грамоте крестьянских детей. У него не было учебников – он преподавал по Часослову, а азбуку и учебник счета изобрел сам. Ученики писали на грифельных досках, а учение стоило таких малых денег крестьянам, что они охотно вели отпрысков к Спехину в школу. Дети от учебы не отлынивали – Спехин был очень вежлив в обращении, никогда не порол учеников, даже не кричал на них, зато кормил горячей похлебкой с хлебом и оставлял в своем доме в случае непогоды или сильных морозов. Иногда родители присылали Спехину благодарности продуктами и гостинцами.
За 48 лет жизни в Зачачье Иван Петрович обучил грамоте 240 крестьянских детей, из которых 13 были девочками. Мальчишки успешно уходили в приказчики у купцов, сами наживали капиталы и были всю жизнь благодарны своему «вольному учителю». Книги Спехина бережно хранились в сельской школе и после его смерти.
Интересно, что правнучкой Ивана Петровича Спехина была мать одного из авторов “Республики ШКиД” Леонида Пантелеева (настоящие имя и фамилия – Алексей Еремеев). Вот она на фото с сыном, будущим писателем.
И хотя время поджимало нас, а солнышко так и не показывалось, мы решили посмотреть само Зачачье, раз уж оно оказалось таким интересным. Рядом с храмами – бывшая школа. В 90-х годах ХХ века ее отдали под дом священника, но, судя по всему, здание пустует.
Вот так школа выглядела на советской фотографии.
Построил ее другой местный подвижник образования – Николай Александрович Палтусов (1865 – 1905), крестьянин среднего достатка из соседнего села Заболотье. В Зачачье он женился и пришел жить в семью жены примаком. Возможно, в семье супруги просто не осталось мужчин, и Палтусов взял фамилию жены, став Зелениным. За его грамотность и желание послужить крестьянской общине на ниве просвещения его избирают попечителем и поручают ему построить школу.
Так как денег у общины на эти цели было мало, Зеленин занял большую сумму у зажиточных Вальневых. 24 сентября 1901 года новая просторная и светлая школа в Зачачье была освещена и открыта. Зеленин немало приложил усилий для привлечения в нее педагогов и увеличения количества преподаваемых предметов – в школе был даже хор. Однако Николай Александрович скоропостижно скончался в возрасте 40 лет и не успел даже расплатиться по долгу. Общественные траты богатыми Вальневыми были переложены на плечи вдовы Зеленина, которая осталась с шестью детьми. Ситуация разрешилась, когда община сама выплатила долг за школу.
Мы проехались по центральной улице села. Зачачье сильно вытянуто, и в нем множество больших высоких домов, обшитых тесом и раскрашенных в яркие цвета, с мезонинами и большими дворами. У меня вообще создалось впечатление, что мы в каком-то северном городке, но никак не в селе.
Нашли даже дом с расписным подзором.
Село произвело приятное впечатление.
Но мы едем дальше.
Вернувшись на М8, мы ехали по приличному асфальту до поворота после Усть-Ваги на Котлас и Великий Устюг. Свернув, мы уже редкими местами держали скорость под 100 км в час и все больше скучали по северным грейдерам, проклинали остатки асфальта, которые разбивали подвеску нашего автомобиля. И чем дальше, тем хуже была дорога. Немного пугал тот факт, что день перевалил за обед, а впереди у нас было 400 км дырявого асфальта. Впрочем, некоторые попутные находки заметно украшали наш путь. Например, храмовый комплекс из Власьевской и Климентовской церквей в селе Тулгас.
Руины ветхих деревянных церквушек довольно неожиданно показываются из-за поворота на фоне синей воды Северной Двины и деревни Коноваловской.
У церквушек, небольших и скромных какая-то очень грустная история с пожарами на протяжении веков и не более веселая перспектива сегодня.
Власьевская церковь в 1778 году была разобрана и началось строительство новой. Однако та сгорела ещё до освящения, вместе со старой Климентовской, которую якобы подожгли плотники, чтобы скрыть кражу церковных денег. Новая Климентовская церковь была построена в 1780 году, колокольня – в 1781 году, а Власьевская церковь – в 1795 году. В 1876 году Климентовская церковь вновь сгорела и была в очередной раз построена в 1880 году. Вот она на фото. Восстановление ей, судя по всему, не светит, хоть и стоит комплекс у дороги.
Старые замки кузнечной работы.
А это церковь Власия. Как вы поняли, она будет постарше соседки, так как ей повезло не сгореть повторно.
Очень похожа на корабль со сломанной мачтой.
Встречалась информация, что летом 1919 года храмы сильно пострадали от артиллерии белогвардейцев и интервентов. В нескольких местах на церквях имеются “шрамы” от осколков, снарядов и шрапнели. Церкви в таком печальном состоянии, что среди всеобщей разрухи мы такие следы не различили.
Следующая остановка – в Сельце, где мы хотели увидеть храмовый комплекс из церквей Илии Пророка и Воздвижения Креста Господня. Селецкий погост основан в конце XVI веке. Первая Ильинская церковь поставлена в 1607 году на средства и силами прихожан. Интересно, что первоначально церковь погоста стояла на другом месте, однако опасность наводнения заставила в 1735 году перенести ее в первый раз, а в 1798 году – во второй. В 1800 году была построена отдельно стоящая деревянная шатровая колокольня типа “восьмерик на четверике”, а в 1806 году – вторая одноглавая каменная Крестовоздвиженская церквь. Словом, очень занимательно.
Въехав в Сельцо и покружив по его улицам и зарослям, мы поняли, что навигатор нас запутал. Погост словно располагался в соседнем селении – Коверниковской. Подсказки местных тоже не помогли – мы уперлись в ручей или маленькую речушку, а потому сдались и запечатлели место издалека. Пусть так.
Следующая остановка была незапланированной. На повороте на Верхнюю Тойму мы сначала увидели знак в виде прялки, которые в большом количестве резали в этой местности, а потом и двухэтажное кафе «Печка» с большой автостоянкой. Надо сказать, дело было уже к вечеру, и поздний обед был очень желателен, поэтому мы не стали проезжать мимо. На кого рассчитано заведение – не очень понятно. Дальнобойщики нам, конечно, попадались, но их было крайне мало. Все они были, видимо, из числа весьма рисковых – дорога все же обещает скорее ремонт подвески и замену колеса, чем выгоду от срезанного пути. Меню было обычным – простой набор солянки и борща, эскалопов, гуляша, пельменей и салатиков с майонезом. А вот ценник высоковат для такого места – за двоих мы отдали почти тысячу рублей. В столовой Архангельска это стоимость полного обеда на четверых, но тут у нас не было выбора. Невкусно, но до Великого Устюга надо еще доехать.
Дальше мы ехали по дороге, ставшей мягким пыльным грейдером, через деревню Астафьевскую. И вдруг в линии стоящих домов увидели его – большой высокий дом с расписным подзором и старым сломленным кедром в ограде. Дом, конечно, был обезображен – он явно утратил мезонин и высокую крышу, как кедр макушку. Окна были заколочены. Но размах и былые следы благополучия чувствовались. Как потом выяснилось, это был дом XIX века.
Интересно, что дом принадлежал большой семье Мокеевых, которая оставила после себя обширный семейный архив, охватывающий XVII – начало ХХ века. Согласитесь, это ломает сложившийся стереотип, что семейным архивом могла обладать дворянская семья или, на крайний случай, купеческая. А, между тем, в музеях встречаются и крестьянские архивы – преимущественно северно-русские. Северный крестьянин на протяжении веков обладал личной независимостью, собственностью и был грамотен. Это позволяло ему вести обширную хозяйственную деятельность, и иногда отстаивать свои права в судах, что заставляло хранить документы и переписку.
Вот в музее села Черевкова Архангельской области и хранится уникальный семейный архив крестьян Мокеевых, включающий не десятки, а сотни различных материалов и деловых бумаг. 529 документов этого архива охватывают период с конца XVII до середины ХХ века, из них 423 (80%) относятся к XIX, 99 (19%) – к ХХ веку, 7 (1%) представляют собой копии документов XVII–XVIII веков. В архиве отложились различные материалы и деловые бумаги четырех поколений Мокеевых: Алексея Степановича, его сына Николая, внука Ивана, правнука Петра и их ближайших родственников. По документам архива удалось составить генеалогическое древо семьи Мокеевых, охватывающее девять поколений этого рода, начиная с середины XVII вплоть до первых десятилетий ХХ века. Уникальный архив был найден в середине 60-х годов ХХ века местным краеведом. Документы хранились и были переданы в музей в деревянном сундучке. Дом же, увиденный нами, принадлежал брату Алексея Степановича Мокеева – Фёдору.
В семейном архиве про Фёдора Степановича говорится, что в декабре 1836 года священнослужители и прихожане Черевковской Успенской церкви выбрали его своим поверенным в деле постройки новой колокольни. Показательно, что с прошением о разрешении постройки новой каменной колокольни к Вологодскому епископу обращался не причт волостной церкви, а лично Фёдор Мокеев. Он же непосредственно и руководил строительством: заключал договоры с проектировщиком и подрядчиком, собирал денежные средства и контролировал их расходование, организовывал изготовление кирпича, поставку извести и металлоконструкций.
Мы остановились и, утопая по щиколотку в дорожной пыли, рассмотрели подзоры мокеевского дома.
Любопытно, что земли в Астафьевской на протяжении полувека были предметом тяжбы Мокеевых с другими претендентами. И слабину дали только внуки, уступившие участки своим оппонентам.
Соседний дом тоже очень интересный. Имеет ли он отношение к большой семье Мокеевых, мне неизвестно.
Следующая остановка была через 3 км уже в Черевкове. Огромное село с множеством старинных домов – каменных и деревянных. Такое богатство объясняется древностью села. Первое упоминание о Черевковской волости, дошедшее до нас, относится к 1519 году, но историки и краеведы считают, что возникновение села уходит в XIV век.
В XVII веке Черевковский погост — самый населённый в Устюжском уезде, центр деревенской торговли, занимающий первое место среди волостных торжков по таможенным сборам. Этому способствовало выгодное положение Черевкова: вблизи водной дороги — Северной Двины на торговом тракте «Великий Устюг — Холмогоры», в начале Вельского тракта, в окружении волостей по обоим берегам реки. Тридцатикилометровый сухопутный волок от реки Утюкса (приток Устьи) до Северной Двины соединял Черевково с Устьянскими сохами. С XVII века производимый в Черевковской волости хлеб поставлялся на рынки Устюга, Холмогор, Архангельска, Антониево-Сийскому и Соловецкому монастырям, в Сибирь.
А в XVIII—XIX веках Черевковская волость — второй после Сольвычегодска центр Подвинья по золотошвейному шитью. Интересно, что с XVII века до 30-х годов XX века Черевковская волость была центром старообрядцев в верхнем Подвинье. Тут исповедовалась трезвая жизнь, грамотность с детства, трудолюбие и помощь ближнему. В 1844 году было открыто училище для мальчиков, в 1888 году — земская больница, в 1900 году — библиотека, в 1910 году — почтовое отделение, в 1912 году — телеграфное отделение.
В Черевкове жили и имели лавки несколько крупных купеческих семей. И в настоящее время село сохранило облик торгового двинского поселения. Вот краснокирпичный дом …
… и лабаз купца Андрея Пирогова. Это не лишенное изящества торговое здание с большими воротами на главном фасаде. Особую красоту лавке придают великолепные резные, в стиле барокко и очень напоминающие церковный иконостас, наличники окон второго этажа и мезонина, окрашенные в белый цвет.
Сейчас там все заросло, а сто лет назад это место выглядело совсем иначе. Вот дом Пироговых и этот же лабаз на старинной фотографии.
А вот и Троицкая церковь села, построенная в 1727 – 1731 годах. Храм в стиле устюжского барокко, пережил много поруганий – был сломан, окна были заколочены деревянными иконами, в алтаре был общественный туалет. Но свою главку на тонкой шейке он потерял уже зимой 2014 – 2015 годов.
Почти тотемские картуши.
В строительстве ее несохранившейся колокольни принимал участие Фёдор Мокеев, чей дом мы видели раньше. Увидеть былую красоту можно уже только на старых фотографиях.
Рядом – Петровская часовня 1710 года. Алтарная часть пристроена уже в наши годы, чтобы получить хоть небольшой храм. В бывшей часовне хранятся мощи местного святого – угодника Божия иерея Петра. Он был сельским священником и вел скромную жизнь, был любим прихожанами. Однако во время нападения на Черевково «непросвещенной чуди» – видимо, литовцев и поляков в начале XVII века, священник был им захвачен. Возможно, батюшка Петр проявил твердость в вере, что не понравилось пришлым. Священник был привязан к лошади и волоком протащен через село, отчего и скончался. Жители Черевково погребли его и, видимо, позже возвели сень-часовню над его могилой.
Ежегодно в день его страдальческой кончины между утреней и литургией читалось сказание о его чудесах, список которых неумолимо рос, пока в 1854 году рукопись не была изъята епархиальным начальством. Причина такой строгости неизвестна – возможно, церковь испугалась фанатичного поклонения местному святому. А в 1859 году вышло новое недоразумение. Над гробом батюшки стоял памятник, повторяющий формы гроба-домовины. Несколько почитателей отца Петра ошибочно решили, что гроб поднялся из земли, и стали распространять эту молву. Люди валом повалили в церковь. Созданная комиссия занялась вскрытием гробницы и запретила на время службу, которую вернули только по настоятельным просьбам населения.
Уже в пасмурных сумерках на выезде из Черевково мы осмотрели два грандиозных дома купцов Гусевых. Они до сих пор жилые, но нынешние хозяева не так рачительны и чувствительны к красоте, как прежние. Потому дома ветшают и неизвестно, сколько им осталось.
К 80-м годам XIX века Черевково стало центром разведения крупного рогатого скота и мясосоления Архангельской губернии. Солонина экспортировалась в Германию, Голландию, Англию. Основными поставщиками этой продукции в Черевково стали братья Михаил Семёнович и Иван Семёнович Гусевы. В год ими заготавливалось до 1 000 голов скота. Помимо этого держали торговые лавки, чайные и питейные заведения, большие складские помещения. К 1908-му общий торговый оборот семьи составлял более 120 000 рублей в год. Для сравнения, ежегодное денежное содержание чиновника среднего положения не превышало 200 рублей.
В конце XIX – начале XX века семье Гусевых принадлежало восемь домов. Дом купца первой гильдии Михаила Семеновича Гусева (1886 год постройки) стоит недалеко от дороги (бывшая деревня Овсянниковская) и является своеобразной визитной карточкой Черевково. Семья Гусевых была большая – Михаил Семенович и Анна Федоровна имели четырех сыновей и двух дочерей. Родовой дом имеет 14 жилых комнат на двух этажах. На главный фасад выходят 13 окон, на боковые фасады по 24 окна. Первый этаж – пятистенок, второй – шестистенок с заулком. Обшивка дома имитирует кирпичную кладку.
Подлинное великолепие представляет уникальная резьба главного фасада. На главном фасаде — балкон полуовальной формы с шестью колонками. Они украшены рельефной резьбой растительного характера и поддерживают арочный балкон. Верхняя лицевая часть балкона имеет имитацию резного балдахина с кистями. Над чердачным окном расположен полукруглый диск с расходящимися лучами.
Особую ценность дому придает уникальная, очень красивая резьба подбалконной плоскости, представляющая сложный растительно-вьющийся орнамент. От центрального стилизованного цветка поднимаются вверх вьющиеся стебли с переплетающимися и выходящими один из другого цветами, в обрамлении двухсторонней композиции из четырехконечных звезд. Резьба сохранила еле видную окраску в красный и синий цвета.
Резьба дома Гусева выполнена на высоком профессиональном уровне, в традициях резных деревянных барочных иконостасов Русского Севера. Можно предположить, исходя из качества исполнения и декоративной орнаментации, — церковными резчиками. Уж слишком похожи приемы резьбы на иконостасное оформление.
Рядом находится дом брата Ивана Семеновича Гусева. Он тоже огромный, но все же смотрится попроще. Это двухэтажный шестистенок с 14 окнами по главному фасаду. Оба дома, вероятно, построены одной плотницкой артелью. Подтверждение этому — обшивка, имитирующая кирпичную кладку, а также общие приемы декора: форма и резьба балкона с декорацией резным балдахином и кистями, наличники и причелины.
Наружная решетка балкона кованная.
Жаль, что видели мы эти дома уже практически в сумерках. Гаснущая белая ночь была перекрыта тучей, и света очень не хватало. Как и покоя – местные жители в подпитии вышли узнать, зачем мы фотографируем их замечательные дома.
Жаль, не получилось сделать больше качественных фотографий – там они получились б без труда. Но туча окончательно скрыла небо, под угрозой близкого дождя и надвигающейся ночи мы поехали дальше.
Следующее местечко, которое хотелось увидеть – это Пермогорье с его уникальной Георгиевской церковью 1665 года. Место описывалось, как совершенно волшебное – привольный широкий берег Северной Двины, деревянная красавица церковь. Стоит она погосте Пермогорье в кусту сёл Большая. Поэтому мы потратили время на поиск проезда к ней. Погост еще называют Пермские Горы. В русских летописях XIII века сохранились сведения о проживании на Северной Двине неких пермян. Земли их граничили с территорией «тоимичей поганых», живших ниже по течению реки. Например, соседняя с Пермогорьем деревня Мошкинская ещё в 1859 году числилась как «деревня Погановщина, стоит при реке Двине, в 105 верстах от Сольвычегодска».
Был уже явный пасмурный вечер, накрапывал дождь, когда мы, попетляв по улицам, выехали на погост – реальное кладбище. Там на открытом пространстве, которое, как я понимаю, когда-то могли занимать могилы, без проблесков вида на реку нас встретили два старинных храма: каменный Воскресения Христова (1748 – 1762) и деревянный Георгия Победоносца (1665).
Описания других путешественников совершенно не укладывались в моей голове. Отчего-то это место мне вовсе не казалось красивым и волшебным – мне тут было как-то не по себе. Я испытала состояние, близкое к панической атаке. Что сыграло свою роль – неясно: наступившие сумерки, нависшая туча с дождем, вечерняя тишина и безлюдность, усталость за длинный день пути. Особенно невесело стало, когда в высокой траве я наткнулась на памятник с нашей родовой фамилией и родовым мужским именем. Я прям приуныла и захотела поехать дальше.
Село вообще казалось безлюдным, будто на дворе была уже полночь.
Последней загадкой, которую мы разгадали по дороге, была барочная Никольская церковь в Комарице, которая на самом деле была селом Гагарки. Ох, уж эти северные особенности с наименованием населенных пунктов! Под занавес тракта солнышко выдало нам свои прощальные недужные лучи, в которых заиграла белая церковка.
Деревня Комарица располагалась на важнейшем в то время торговом Сухоно-Двинском пути из Москвы в единственный внешний порт страны – Архангельск. Большой причал, торговые застройки, шумные ярмарки. Продавали во все концы хлеб, мясо, лодки-шитики, обласа, дощатики и насад для перевозки товаров по Двине. Жизнь кипела. Все это кануло в веках. В 1969 году в фонды Государственного Русского музея была отправлена из Комарицкого храма икона «Чудо архангела Михаила в Хонах» – шедевр древнерусской живописи XIV века. Из когда-то крупного населенного пункта Комарица превратилась в небольшую деревушку Гагарки с несколькими домами около церкви.
Помнится, сфотографировать церковь вблизи – большая проблема из-за большого размаха хозяйства местного притча. Церковь построена в стиле «тотемского барокко». Все узоры на храмах выкладывались одновременно с кладкой, это не лепнина, как в обычном барокко, и не накладные детали. Запомнилось, что доброй местной собаке я отдала наши последние запасы еды.
Дальше дорога шла на Котлас, который мы проехали краем. На подъездах к Великому Устюгу солнце было уже так низко, что смогло выглянуть на засыпающий мир в щель под тучей.
Лучи, стрельнувшие по плотным облакам, были словно нарисованы.
В Великом Устюге нас, припозднившихся, ждали в гостинице Двина. Быстро бросили вещи, освежились и на улицу – город гулял на набережной Сухоны и отмечал свой день рождения. Пропустить такое мы не могли, даже если за плечами было 700 км весьма непростой дороги. Устюг мы нежно любим уже несколько лет.
На следующий день мы выехали в Нижний Новгород. Сносные асфальтовые 700 км были преодолены за полдня. Так мы завершили наше большое автопутешествие по Архангельской области. Все отчеты из поездки можно посмотреть тут. Рекомендуем маршрут влюбленным в Русский Север для усиления этого чувства, а также всем любопытным и беспокойным.
